Спутанные. Глава 5

На картинке: авторская обложка

Автор: CloudRing
Перевод: Shai-hulud_16

Оригинал

Глава 5: Платой станет реальность

Я замечаю это издалека — земля впереди слегка подсвечена красным. Между трех холмов лежит небольшая продолговатая каменистая лощина. Воздух внутри неё мерцает. Подходя, я вижу ручеек, что втекает в неё вверх по склону. Подхожу ближе, ложусь и окунаю в воду кончик крыла. Да, он определённо течет вверх.
Лунный свет искажается над лощиной, как будто проходя сквозь стекло.

Врата открыты. Теперь, когда я видела Эквестрию, мне наверное уже не стоит удивляться порталу в неземное. Но я всё ещё удивляюсь, хотя прямо сейчас, настолько усталой, мне кажется, не стоит слишком сосредоточиваться, заглядывать слишком глубоко в эти видения. Но изнеможение разливается по моим мышцам, сон обволакивает, и мой разум переключается на видения сам.

Они были такие прекрасные! Настолько, что больно. То, немногое, что я увидела — кусочек их мира, был прекрасней чем всё, что я видела на Земле. Может быть, прекрасней чем всё, что Земля когда-либо сможет мне предложить. Прежние поколения землян успели угробить климат, прежде чем наш голос был услышан. Они умерли и оставили нам это в наследство — у них хватило совести умирать, оставив после себя такое. Теперь мы медленно но верно перегреваемся, дышать с каждым годом становиться всё тяжелее, океаны по мере того как тают ледники, поглощают побережья. Земнопони могут сделать лишь очень, очень немногое, чтобы заставить прогоревший песок, и сухую, отравленную кислотами и солью почву хоть как-то родить. Особенно когда столько пони занято на военной службе, и именно земнопони чаще всех забирают в армию. Даже в эти десятилетия относительного мира.

Я читала «Дверь в стене» Уэллса. Пару раз пробовала галлюциногены с Полом. И всё же…
Я буду свободна и от страданий, и от долга. Эти пони… такие прекрасные, их жизнь наполнена смыслом, они счастливы. Феникс сказал, что в волшебном мире меня ждет любящая семья. Сердце шепчет, что жить в одном мире с Принцессами — само по себе благословение. Разве не так говорят сказки? Разве не должна я следовать своей судьбе? Стать кем-то, будучи здесь никем?

Там меня ждет дом. Самое худшее в разговоре с фениксом было то… Что всё это правда. Ничего из этого не было ложью. Ничего.
Я ведь никогда этого не забуду?
Посмотрю, обещаю я себе, когда-нибудь потом. Сейчас у меня моя миссия.

Зачем ты страдаешь ради какой цели? тихо спрашивает Эквестрия у моего измученного разума, и я должна быть не менее честной, чем мир зеленых холмов и чистых небес.

Я слишком устала чтобы обманывать себя — или отрицать, что кажется, эта мысль пришла снаружи.

Отшелушиваются слои того, что мне хотелось бы о себе думать-
-Дело не в клятве; Я никогда не держалась за свои обещания так крепко, как хотела бы, чтобы об этом думали другие,
-И даже не в том, что я должна спасти Пьера. Конечно, я знаю его, мы виделись меньше недели назад, пони легко привязываются к людям, но даже это не настоящая причина-
-и остается голая правда:
Я чувствую себя бесполезной. Я для людей что-то вроде котёнка, или живого домашнего климат-контроля.

Ответ помыслен — и, как я чувствую это, принят с добром и пониманием на той стороне, и я думаю снова. Обязательно ли мне идти через портал? Я всё ещё могу отправиться к тёте, как планировала. Я почти на середине пути, хотя немного отклонилась в сторону.

Я знаю что тётя мне не поможет, но не потому, что не попытается. Никто на Земле не поможет. Элспет это ясно сказала. Искать помощи у Сирин Спарк бесполезно, и я это знаю. И всё же совсем другое дело — не попытаться вовсе.

Мышцы сдаются, сон наползает, я встряхиваю головой, поднимаюсь и вглядываюсь в мерцающий воздух.
Что если я пройду и окажусь в Эквестрии? Хватит ли у меня решимости там?

Я делаю глубокий вдох и прохожу сквозь непрозрачный красный вихрь.
Как будто пройти сквозь холодный водопад. Я хватаю ртом холодный воздух, чувствую давление в ушах, и затем — я на иной стороне. Сонливость отступает, отогнанная прилипчивым острым запахом, вроде амииака, что просачивается сквозь ноздри в мой ум. Я встряхиваюсь и чувствую себя куда бодрее.

Мир на той стороне всё ещё напоминает Шотландию. Те же гряды холмов, заросшие низкорослым вереском, огромное, усыпанное звездами небо. Но всё чуть более отчетливое, цвета глубже, запах сосен и мокрой земли сильнее. На небе нет облаков, и моё погодное чувство в замешательстве — как будто здесь и вовсе нет погоды. Лунный свет словно притягивается к древним стоячим камням, рассыпанным по лощине, те отвечают мягким красноватым сиянием.

Я бегу галопом, и за очередным холмом нахожу кое-что, или, точнее, кое-кого.

Там — пони. Маленький табун в центре лощины. Единороги, чьи рога отражают красный свет, но не те единороги, что в видениях Эквестрии. Приземистые и крепкие, цветов гранита, мха и торфа. Их гривы прямые и нечесаные. Через мгновение они замечают меня.

Глядят неприветливо и подозрительно. Крупный седой жеребец с рогом, похожим на крученую дубовую ветвь, выходит вперед, наклонив голову.

— Соседи осмелели, ходят средь нас в столь неубедительном обличье, — говорит он, его голос как низкий рокот перекатывающихся камней. — Какое коварство ты затеваешь, творение недоброй магии?

Мое сердце сбивается с ритма. Ну конечно. В месте настолько скрытом, одинокая пони в глухой ночи это явный шпион.

— Я не одна из них, — нервно прочищаю горло. — Я Роуэн Эшворт. Я прибыла из… снаружи. Из Дарлингтона. Из Англии.

Жеребец фыркает, выпустив в холодный воздух султан пара. — Слова лишь ветер. Соседи — мастера обмана и фальшивых обличий. Покажи нам правду, которую нельзя подделать.

Какую? Мое удостоверение в сумке, но кусочек пластика здесь ничего не значит. И тут боль в боку напоминает мне о недавнем падении. Боль, за которую я, как за якорь, удержалась в этом мире. Это подойдет. Морщась, я поворачиваюсь к ним разодранным боком.

— Разве у народа холмов идет кровь? — мой голос дрожит. — Разве волшебную плоть может ранить обычный камень? Вот моя кровь. Я такая же настоящая, как и вы.

Пони перешептываются. Седой жеребец осторожно подходит и нюхает рану. Слегка расслабляется. Кровь — это железо; и пахнет железом.

— Нет, — заключает он, его взгляд мягчеет, в нем мелькает сочувствие. — Поистине, нет. Прости нашу осторожность. Мы живем в мире с духами этой лощины, но это мир высоких заборов и глубокого недоверия. Их немного, но они древние и их причуды опасны. — Он оглядывает меня. — Ты ранена и ты в отчаянии. Зачем ты искала это место в эту ночь, когда завеса тонка?

Надежда, светлая и хрупкая, просыпается огоньком в моей груди. — Я ищу лекарство. Настоящее. Для человека, умирающего от болезни. Ваша магия… в ней должно что-то быть.

Он глядит мне в глаза, и несколько секунд я кажусь себе прозрачной, неспособной спрятать от него секреты. Я открываюсь ему, в отчаянии, как он и сказал, и надежде. Открываю мои надежды, мою жизнь, саму себя.

Всплывает яркое воспоминание — Пьер, каким я видела его неделю назад, в первый день школы. Он стоит перед глазами, как живой поверх настоящих шотландских холмов в этой ночи: улыбаясь, идет рука об руку с миссис Эдвардс. Он уже знает про диагноз, но не показывает этого.

Воспоминание исчезает, и единорог медленно качает головой. — Ты борешься не с болезнью. Мы тебе не поможем. Твоими глазами я видел — его жизнь подошла к концу. Его нить оборвалась. Мы хранители жизни, дитя, но не хозяева её. Мы были здесь до Волны. Мы лелеяли землю. Мы можем срастить сломанную кость или успокоить воспаленный ум. Но то о чем ты просишь… обратить вспять, когда тело поглощает себя… такая сила у тех кто творит миры, не у нас. Мы не можем ни снадобьем, ни заклинанием дать твоему другу новую жизнь, он прожил отведенный срок. Мне жаль.

Это бьет больнее, чем когда-либо били люди. Конец. Всё было зря. Слезы наполняют мои глаза, горячие и колющие. — Понимаю, — шепчу я, чувствуя, как уходит моя воля. — Спасибо за честный ответ. Но погоди… отведенный срок? Нить? Ему всего тридцать!

Единорог кивает, — Я вижу это ясно. Дело не в длине нити, но в качестве. И в лезвиях, что могут её рассечь.

Я разворачиваюсь чтобы уйти, ноги мои тяжелы как никогда. Слова единорога — слабое утешение для меня и тем более для миссис Эдвардс. Впереди мерцает завеса, терпеливо ожидая меня, путь назад в мир разрушенных надежд и невыполненных обещаний.

На краю лощины, голос из тени стоячего камня окликает меня, шелестит как ветер в ветвях вереска.

— Юная кобылка хочет договориться со смертью.

Я застываю. И вижу как из теней складывается фигура. Её почти нет — только марево, дымка, напоминающая по форме непропорционально искаженную пони. Конечности длинные и тонкие, рог — как искореженный обломок дымчатого кварца, глаза — колодцы бездонной тьмы.

У тебя нет того, что мне нужно, — говорю я безразлично, усталая и расстроенная. — Мне нужно спасти мистера Эдвардса.

— Нужно? Нужда — это то, чем связывают себя смертные. Мы не предлагаем то, в чем ты нуждаешься, — шепчет сид ровным гипнотическим голосом. — Мы предлагаем то что ты хочешь. Мы не сращиваем сломанное. Мы предлагаем иной путь. — тень наклоняет голову, неестественным птичьим движением. — Ты слышала зов иных мест, не так ли? Эквестрии?

Моё тело застывает.

— Феникс говорил мне о ней.

Смех сида звучит как сухие листья, шуршащие по камню. — Ах-х, огнептица. Посланник, оставленный чтобы доставить тебя в страну миленького блеска и фальшивого порядка. Золотую клетку, называемую домом, — холодное презрение сида физически ощутимо, — но в его сказках есть частица правды. Что в Эквестрии тело — лишь сосуд, его можно размягчить и вылепить заново.

— Что ты хочешь сказать? — говорю я, стараясь не дрожать.

— Твоего человека невозможно исцелить, — шипит сид, — не рак, так что-то другое покончит с ним. Но стал бы он пони, он начал бы жить сначала. Заново, лучше чем в ветшающей тюрьме двуногой плоти.
Намёк повисает в воздухе, мерцающий и прекрасный. Если бы Пьер Эдвардс превратился…

— Ты можешь отправить меня туда? — Я глубоко вдыхаю, стараясь успокоиться.

— Дорогу в то место не так-то легко отыскать на Земле. Ты уже упустила свой шанс, — в голосе существа звучит нотка разочарования. — Но можно направить тебя к тем кто знает иные двери, в срок достаточный, чтобы взваленный тобою на себя долг мог быть исполнен.

Мои мысли несутся вскачь, — Чего ты хочешь за это? — спрашиваю я. Я читала достаточно сказок, эти существа не помогают бесплатно.

Сид улыбается, хотя у него нет различимого рта — тени неуловимо искривляются. — Платой станет реальность. — тень наклоняется ко мне, интимно шепчет в ухо. — Три дня твоей жизни. Начиная с этого момента; твоя радость, твои слезы, твоя усталость, любовь и надежда, твоя магия — всё, что составляет твою жизнь на этот срок.

Я осторожно обдумываю. Мой ум снова затуманен после той ясности которая наступила, когда я вошла в это место. Я пытаюсь думать. Я помню сказки. Я должна бороться.

— Нет, — говорю я. Непрерывно меняющаяся фигура существа застывает. — Это написано дымом. Если мы хотим договориться, будем писать чёрным по белому. Вот мои условия.

Я глубоко вдыхаю.

— Первое: чего я хочу от вас. Вы дадите мне нечто осязаемое — зелье, артефакт или заклинание — которое будет иметь ровно один эффект: даст человеку Пьеру Эдвардсу возможность, с его согласия, попасть в Эквестрию и превратиться в пони. Трансформация должна превратить его в здорового пони, сохранив его воспоминания и личность, насколько возможно. Те же условия для его жены. — выдыхаю. Вижу лазейку и спешу закрыть её, борясь с усталостью. — Магии должно хватить на обоих людей, но не чрезмерно. У них должен быть выбор, принять трансформацию или нет.

Переливающаяся тень сида теперь неподвижна, теперь его шелестящий голос шипит, как сыплющийся песок.

— Очаровательная точность. Какая дерзость для столь жалкого существа, требовать чуда в упаковочке. — В его шепоте слышиться веселье. — Но твои слова показывают непонимание нашей природы. Мы не возимся с материальным, кобылка. Мы не куем ключи; мы лишь указываем на замок. Я не могу дать тебе вещь, мы не создаем их в нашем мире. И врата тоже не в нашей власти.

— Однако, — продолжает шептать тень, отчего у меня возникает отчетливый образ балансирующих весов, — твои условия выражают некоторую искусность, и, поскольку это очаровательно, я подправлю своё предложение. Я не отведу тебя к тем кто может знать дорогу. Я направлю твои копыта на единственный верный путь к тому, кто держит ключи от того, что ты ищешь. Никакой двусмысленности, если только у тебя хватит сил не сойти с пути.

Мгновение я обдумываю. — И ещё. О моей плате. По истечении срока направь меня в Англию. В Дарлингтон и оставь меня там. И пока ты... катаешься, не навреди ни одному земному существу, ни пони, ни человеку. Ни лично, ни через меня. Хорошо? Тогда я вручу тебе мое тело на семьдесят два часа, по английским солнечным часам. Но я должна оставаться в нём же. Я должна видеть то что ты видишь и слышать то что ты слышишь, как пассажир.

— Это неприемлемо, в той части, где ты остаешься. — говорит тень.

— Почему?! — выпаливаю я гневным тоном. Я чувствую как в мой голос снова вползает страх.

— Носитель с тобой внутри — несовершенный инструмент, — поясняет сид тоном учителя, наставляющего нерадивого студента. Твоё сознание, ты сама, привязана к этому миру. Оно будет сопротивляться пусть и пассивно. Чтобы ходить моими тайными путями, чтобы быть незримым, носитель должен быть свободен. Как ветер, не знающий, откуда и куда он дует. Чтобы мне полностью обжиться в твоем теле, тебя в нём быть не должно.

Существо чувствует мои сомнения. Оно говорит не спеша, с необычным сочувствием, — Такова сделка, юная кобылка. Единственный настоящий путь к твоему чуду. В обмен на три дня, когда я буду в полном праве обитать в твоей оболочке. Безопасность всех кого ты требуешь защитить, твоего тела, обещание не причинять вреда, так как ты это сформулировала, твоё возвращение в Дарлингтон, будут исполнены честно и без обмана.

Я гляжу в бездонную тьму на месте её глаз. Водоворот бесчисленных оттенков белого, серого, и абсолютно черного, кажется, поглощает и впитывает свет.

Страх ощущается физически, как ледяной осколок в груди. Но мысль о том, чтобы вернуться домой с пустыми копытами, предстать перед Миссис Эдвардс ни с чем кроме оправданий — такого я вынести не могу.
Мой голос — шепот, который я с трудом выдавливаю из глотки, но я выговариваю себе ещё немного страховки, — Если через семьдесят два часа я вернусь в свое тело, в безопасности, за это время не пострадают ни мои связи с друзьями, ни тело, ни разум, ни душа, и ты, вернув мне все что взяла, вернешься сюда, быстро, и здесь останешься…

Я чувствую что совершаю ужасную ошибку. Но я не могу принять поражения. Дойду до конца, каким бы он ни был.

Я делаю ещё несколько выдохов и вдохов перед терпеливо ждущей тенью. И когда я снова заставляю глаза сфокусироваться, мои слова звучат ясно — по крайней мере, на это надеюсь, — Тогда я согласна.

Сотканная из теней конечность существа тянется ко мне. — Твои условия приняты. Сделка заключена.

Она касается моего лба. Ощущение не холода, но внезапной необратимой потери. Мое сознание, мое бытие, гаснет как свеча в буре. Я чувствую как меня опустошают и стирают.

Моя последняя мысль не страх, но мольба без слов.

Мама—

Затем — ничего.