Автор картинки — Chatoyance

Автор: Chatoyance
Перевод: Веон, Многорукий Удав
Оригинал

Начало
Предыдущая глава
Двадцать семь унцийВеон27-ounces.fb2.ziptrueСкачать FB2

Глава 12
Чашка любви

В клинике 042 Бюро Конверсии Сан-Франциско шёл мрачный ужин. Он больше походил на сеанс психотерапии, чем на трапезу, и для того, чтобы конверсантам легче было пережить трагические события дня, доктор Пастерн упросила капитана черносетников выставить двух солдат на посту перед входом в клинику. Капитан согласился, так как расследование выявило ещё одно взрывное устройство среди вещей нападавшего, и потому он всё ещё чувствовал огромную благодарность к доктору.

Впервые в истории клиники 042 в столовой вместе сидели все, и персонал, и пациенты. Мириам и Дорка вынесли кастрюли с едой и поставили их на стол, чтобы каждый мог подходить и накладывать себе то, что ему захочется — как на шведском столе. Не было очереди, все просто сидели и ели, как одна большая семья, иногда переходя от стола к столу, чтобы пообщаться или наполнить тарелки.

Уборщики Бюро трудились весь день, но хотя кровь и смыли, пятно горя так никуда и не делось. Иссопия, пони-рецепционистка из 043, весь день провела рядом с пони Бетани, утешая её и помогая примириться с новым неожиданным для неё положением. Ещё Иссопии было немного стыдно, что доктор из её клиники отказался дать Линн хоть немного сыворотки. Хоть это ни в коей мере не было её виной, Иссопия всё равно не переставала извиняться за неотзывчивость клиники 043.

Бетани же, в свою очередь, по большей части радовалась уже тому, что всё ещё жива и может видеть. Было очевидно, что её глубоко травмировало происшедшее, но она до поры держала это в себе. Иссопия изо всех сил старалась помочь ей это пережить, но было совершенно ясно, что Бет очень рада уже тому, что Иссопия просто всё время находится рядом.

Каприс очень беспокоилась, что Алекси будет зол, что ему не оставили права выбора; она боялась, он будет сердиться, что его насильно конвертировали, пусть даже ради спасения его жизни. Но Алекси вовсе не выглядел разозлённым, скорее наоборот, он был в сравнительно приподнятом состоянии духа, если учесть тот ужас, который ему пришлось пережить.

— Моя персиковая принцесса, ш-ш-ш... ш-ш-ш... позволь я скажу тебе кое-что. Ты просила, чтобы я сделал тебе одолжение — прошёл Конверсию, стал жеребцом и провёл с тобой всю свою жизнь. Знаю, Алекси был упрямым, Алекси должен был сразу сказать тебе громкое "да". Но не сказал. Пожалуй... я был тогда слишком старомоден. — Новые ушки Алекси прижались к голове. — Но я могу назвать тебе, милая моя Каприс, точный момент, когда я принял решение: это случилось, когда я взял на руки Ряженку у выхода из конверсионной, когда я опустился на колени и ты поцеловала меня. Вот тогда, minun rakkaani, я уже был в душе твоим жеребцом. То, что сегодня я стал им во плоти, с той минуты было неизбежно, несмотря ни на что.

— Алекси... — Глаза Каприс заблестели от едва сдерживаемых слёз.

— Хотя, если быть честным, — Алекси приподнял ушки, — я бы предпочёл не такую... эффектную... конверсию, будь у меня выбор.

— О, Алекси... я тоже. Я... тоже. — Это был вечер слёз для всех и каждого в клинике 042, и вовсе не удивительно, что Каприс зарылась мордочкой Алекси в грудь и расплакалась, ничуть не стесняясь.

Каприс и Алекси приняли несколько решений, пока сидели за низким столиком вместе с Пампкин и Ряженкой. Теперь они будут одной семьёй. Каприс сказала Пампкин, что теперь она её сестра и что отныне они только так будут называть друг друга. Пампкин очень этому обрадовалась, но не понимала, как такое может быть.

— Семья не обязана разделять общую кровь, чтобы быть семьёй, — объясняла ей Каприс. — Ряженка — моя дочь, и для меня совершенно не важно, что она вышла не из моего тела. Я люблю её. Точно так же и ты моя сестра по той же самой причине. Но если тебе всё-таки нужна причина, то вот тебе одна: мы появились на свет как те, кто мы есть сейчас и всегда будем, из одной и той же колбы с зельем. Ты можешь считать доктора Пастерн нашей матерью, если хочешь, а колбу — нашим отцом, ведь обе наши жизни по-настоящему начались лишь на её столе, в этой самой клинике.

— Как тебе это удаётся? — спросил Алекси и наклонился, чтобы погладить Каприс носом.

— Удаётся что? — удивилась та.

— Быть такой офигенной... сестра. — Пампкин смаковала новое для себя слово, как будто пробуя его на вкус. — Моя... старшая сестра — офигенная!

Пампкин просияла и покрепче прижалась к сестре, так что у них втроём получился тёплый и уютный "сандвич" с Каприс посередине. Ряженка, которая только начинала учиться стоять, попыталась подняться на ноги, но упала и растянулась поперёк своей мамы; теперь Каприс была со всех сторон окружена любовью, и к ней постепенно пришло осознание, что каким бы страшным ни выдался этот день, она ещё никогда не чувствовала себя такой счастливой.

Тем временем доктора Пастерн чествовали как героиню и спасительницу клиники 042, но хотя почти каждый пришёл, чтобы выразить ей благодарность (слава о её подвиге успела разлететься по всему Бюро), Розалин чувствовала себя лишь грустной и опустошённой.

Розалин понимала, что сделала единственное, что могло спасти всем жизнь, но то, что произошло с нападавшим, всё равно вызывало у неё ужас. Да, он пришёл сюда, намереваясь убить всех, кто был в клинике, да, он без колебаний причинял боль людям и пони, которые были ей дороги. Ничего хорошего нельзя было сказать о таком человеке. И всё же Розалин было тяжело; каким бы злым и кровожадным ни был этот налётчик, он всё равно оставался живым существом, живым человеком, а она убила его самым жестоким образом, какой только можно представить.

Она попыталась рассуждать рационально: она была беспомощна, она была безоружна, она воспользовалась единственным средством, которое было у неё под рукой. Снова и снова она прокручивала в голове возможные варианты: не могла ли она оглушить его стулом, не могла ли вколоть ему анестезию или просто победить в драке? Но ни один из них не выглядел хоть сколько-нибудь разумным. Любой другой шаг привёл бы к тому, что все в клинике были бы убиты взрывом. По правде сказать, это и так чуть было не произошло.

Умом она всё это понимала — нападавший вот-вот собирался метнуть гранату. Командор Миллер (так звали старшего черносетника, как она потом узнала) подробно объяснил ей, на что способен такой осколочный заряд и насколько близки они сегодня были к смерти.

Но рациональные объяснения не помогали. Розалин продолжала видеть, как этот человек корчится и кричит на полу, и время от времени вздрагивала, словно от боли, когда какой-нибудь фрагмент этого воспоминания вспыхивал в памяти с особой силой. Линн сидела рядом и временами гладила её по спине или обнимала, пытаясь утешить доктора. Розалин требовалось ещё немало времени, чтобы совладать с тем, что произошло.

— Линн... — Розалин должна была сказать ей, но это было совсем не просто.

— Что такое, Роз?

— Я... думаю, что переведусь. Они строят новые клиники на востоке, поменьше. Я когда-то давно жила в тех местах. После сегодняшнего... — лицо Пастерн стало очень грустным и усталым, — ...мне вроде как хочется повидать родственников, посмотреть на места, где я росла, пока... пока они не исчезли.

Линн не нашлась, что сказать. Без Розалин клиника будет уже совсем не той, что прежде.

— Куда ты думаешь отправиться?

— Я выросла в Мичигане. Может быть, туда. У меня там есть родня. По крайней мере, была раньше. — Пастерн поковыряла вилкой ужин. — Там собираются строить клинику. Может, попрошу о переводе туда, когда её закончат. Но... я не могу... просто не могу оставаться здесь.

Линн понимала. Ей очень не хотелось, чтобы Розалин ушла, но она могла её понять. Всё, что сегодня случилось, явно нелегко далось их доктору.

— Что бы ты ни решила, я тебя поддержу, Роз. Но я буду очень по тебе скучать. Ты самый лучший... друг... с каким мне приходилось работать.

От этого Пастерн тут же начала плакать, и Линн пожалела о том, что сказала, но затем Роз её обняла, так что, может быть, это были не такие уж горькие слёзы.

▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ■

Когда ужин уже закончился, сотрудники Бюро, новопони и конверсанты проговорили глубоко за полночь. Им было спокойнее друг рядом с другом, и всем было нужно обсудить произошедшее за день. Но со временем усталость взяла своё, и толпа начала понемногу редеть, расходясь по постелям. Это был ужасный, пугающий день, но вместе с тем он был ещё и невероятно выматывающим.

Пампкин, Каприс, Алекси и Ряженка свернулись все вместе на большом поролоновом матрасе в комнате Алекси. На нём с лихвой хватило места всем четверым, и спать им тут было гораздо уютней, чем в крохотной комнатке, в которой ютились Пампкин и Каприс. Они устроились на матрасе маленьким дружным табунком, и так им всем было намного спокойнее и приятней.

Алекси очень устал и заснул почти сразу же, как только добрался до постели. Оно и понятно, ведь он пережил больше, чем должно выпадать на долю любого существа, что человека, что эквестрийца. Огромный шок внезапной конверсии он перенёс с поразительным стоицизмом и ни разу ни на что не пожаловался. Впрочем, он непрестанно повторял имя Каприс в полудрёме, пока его окончательно не одолел сон. Было ясно, что он перенёс небывалые страдания.

Прежде чем направиться в комнату Алекси, они завернули в душевые, чтобы смыть кровь, но даже после мытья шёрстка над копытами у Каприс оставалась темнее, а запах крови по-прежнему тревожил их чуткие лошадиные носы, заставляя вести себя нервно и беспокойно. Когда Алекси уснул, Каприс принялась утешать Пампкин.

Пегаска была в ужасе от всего, что сегодня случилось. До сих пор она старалась храбриться, но как только ей стало ясно, что здесь, в комнате Алекси, они в полной безопасности, она заплакала и не могла остановиться. В какой-то момент у Пампкин началась самая настоящая истерика, которая очень напугала Ряженку. Каприс пришлось лечь на неё сверху и навалиться всем телом, шепча ей на ухо ласковые слова, и постепенно тепло и давление заставили пегаску успокоиться, а заодно и подумать, как она действует на малышку Ряженку.

Ряженка, смятённая и напуганная, кое-как поднялась на ноги и, спотыкаясь, побрела по матрасу, время от времени падая и жалобно скуля.

Это возымело сильный эффект; Пампкин была очень чуткой кобылкой, и её собственные страдания тут же были забыты в стремлении утешить маленькую единорожку. Пампкин перестала плакать и начала ласково подзывать Ряженку, которая тоже постепенно успокоилась и поковыляла к ней.

— Прости меня, Ряженка. Прости, всё хорошо, иди сюда! Вот так, ко мне!

Ряженка устремилась в сторону Пампкин, всхлипывая и издавая жалобные звуки. Внезапно малышка нырнула к пегаске между задних ног, и та взвизгнула от неожиданности. Пампкин начала дёргаться и ворочаться, брыкая во все стороны ногами, пока Каприс не велела ей лежать тихо.

— Пампкин, она просто пытается попить молока. Тебе не кажется, что после такого дня она заслуживает хоть хотя бы такого утешения?

— Но... у меня же нет молока! И она... далеко от груди... АЙ! — Пампкин была слегка взволнована, эти ощущения сильно её тревожили.

— Пампкин, Пампкин, лежи тихо, вот так, шшшш... ты не поняла. Ты же теперь пони. Твои соски теперь находятся там.

— Между ног? Как у меня могут быть соски между ног? — Пампкин была слегка ошарашена такой новостью.

— Когда ты была человеком, у тебя были груди. Но теперь ты пони, и у тебя вымечко. По сути это те же груди, и их только две, как раньше, а не как у коровы. Просто они теперь в другом месте. Вот и всё. — Каприс пожевала чёрную гриву Пампкин, распутывая её зубами и языком. Пампкин начала успокаиваться, несмотря на присосавшегося к ней голодного жеребёнка.

— Как-то это всё странно, Каприс, — пожаловалась Пампкин. Было ясно, что ей всё ещё не по себе.

— Нет. Это люди странные, Пампкин, а вовсе не мы. — Каприс всегда находила, что надо сказать. — Вдумайся: что, если кому-нибудь из нас и кому-нибудь из людей придётся бежать голым по лесу? Человеческая женщина обязательно вся исцарапается, ведь её груди висят спереди и ничем не защищены. А наши — надёжно укрыты между ногами, и если специально не садиться на колючки, им ничего не угрожает, как быстро бы мы ни бежали.

— Я бы до такого никогда не додумалась, Каприс. — Пампкин бросила краткий взгляд на Ряженку. Молока, конечно, не было, но малышке это, видимо, было и не важно. Она в этом явно находила успокоение. — Если так посмотреть, люди и правда какие-то нескладные.

Каприс рассмеялась:

— Вот это правильный взгляд на вещи! Мы теперь пони, всегда помни об этом. Прими это. Теперь это то, кто ты есть, и кем всегда будешь. Посмотри на малышку Ряженку, как она пытается сосать молоко. Видишь, как она счастлива? Это теперь нормально, это хорошо и правильно.

— Ты всегда была такой, Каприс? — Пампкин подняла голову и повернула её назад, чтобы видеть Каприс, лежавшую немного позади неё.

— Это какой?

— Такой... доброй. Мудрой. Ты всегда и на всё находишь ответ. И рядом с тобой всем становится лучше.

Пампкин пригрелась от тепла Каприс и начала понемногу засыпать. Ряженка улеглась рядом, всё ещё сжимая губами один из сосков Пампкин, но уже больше не пыталась сосать. Её глаза закрылись, и она была на пути ко сну.

— Нет. Я раньше была совсем не такой. Я была не очень-то доброй. Я была умной, я была забавной, по крайней мере, так мне говорили. Но я была большой эгоисткой и манипулятором. — Каприс положила голову на матрас, её веки тоже отяжелели. — Я очень хотела стать пони, потому что знала, что как пони смогу быть лучше. Я совершенно точно не была мудрой. Мы никогда не смогли бы стать сёстрами, когда я была человеком.

Пампкин немного передвинулась, освобождаясь от губ Ряженки со слабым чмоком.

— Тогда я очень рада, что ты теперь пони.

— Я тоже очень рада, что я... — Каприс стремительно погружалась в сон. — ...пони. Лучшее решение... в жизни... — Ей было тепло и мягко, и день сегодня выдался очень уж тяжёлый.

— Спокойной ночи, старшая сестра, — прошептала Пампкин, затем проверила Ряженку, чтобы убедиться, что она мирно спит. — Споки-ноки, Ряженка. Прости, что напугала. Всё ведь такое новое. — Пампкин ещё раз передвинулась, чтобы малышке ничего не мешало, если она вдруг захочет ещё пососать. — Пожалуй... мне просто придётся к этому всему привыкнуть, верно?

Пампкин подумала о себе — как о пони. Это теперь была её жизнь. Это было то, кем она теперь была и всегда будет. Пампкин чувствовала тепло Каприс, своей сестры, спавшей у неё за спиной, и Алекси, жеребца Каприс. Она слышала, как он дышит позади неё. Ряженка заворочалась, устраиваясь поуютней между её ног. Это теперь было нормой. То, что правильно, хорошо и прилично для неё.

Для пони.

▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ■

Саммер и Сэндкастл решили снова спать вместе на большом бугристом диване. Они всё ещё были не в своей тарелке и нервничали, и решили, что будут спать по очереди. Они осознавали, что охранники теперь будут особенно бдительны и что с базы в Пресидио прислали ещё людей для укрепления защиты, но их собственные эмоции их не слушались. Им было спокойнее спать тут, где можно по очереди следить за входом и есть куда убежать, если что.

Сэндкастл вызвался дежурить первым, но Саммер никак не мог уснуть.

— Всё в порядке, Саммер. — Сэндкастл ласково тронул своего кольтфренда носом. — Я бодр, я за всем присмотрю. Я ни за что не засну, обещаю!

— Я тебе верю. Я просто никак не могу перестать думать о том, что... было сегодня. — Саммер поднял глаза на Сэндкастла с мучительным выражением на лице. — Это было очень страшно. Конечно, такое часто видишь по головизору, а потом все персонажи такие "ну, давайте идти дальше". Но... на деле всё совсем не так.

— Нет. Совсем не так. Не знаю, станет ли всё когда-нибудь нормально. Я даже... ай, не важно. — Сэндкастл неуверенно замолчал.

— Ты даже что? Давай, Сэндс, что бы ни случилось, ты можешь мне всё рассказать.

— Я... ну, в общем, я теперь боюсь людей. Знаю, мы сами были людьми всего пару дней назад, но после сегодняшнего мне даже смотреть на них как-то не по себе. Глупо, конечно. — Сэндкастл отвернулся и стал вглядываться в полутьму приёмной и большую защитную дверь.

— Нет. Это не глупо, Сэндкастл. Я... то же самое чувствую. — Саммер прижался головой к товарищу.

— Мы можем уехать. Уедем на корабле, Саммер! Нам незачем оставаться. Мы и в Эквестрии научимся, как быть пони. Наверное, даже лучше! — Сэндкастл как будто повеселел от этой мысли. — Давай так и сделаем! Давай уедем, Саммер, пожалуйста! В Эквестрию не пускают людей, а пони друг друга не взрывают. Они никогда не причиняют друг другу вреда. У них даже пушек там нет! Пожалуйста, пожалуйста, давай уедем...

— Конечно уедем, конечно, ш-ш-ш, ш-ш-ш... — Саммер потёрся щекой о шею Сэндкастла. — Первым же делом, как наступит утро, мы пойдём на корабль. Обещаю.

— И мы будем вместе? — Сэндкастл казался похожим на маленького жеребчика, хрупкого и ранимого.

— Если хочешь, мы с тобой всегда будем вместе, Сэндс. — Саммер придвинулся ближе к нему, и Сэндкастл пожевал его ухо.

— О да, пожалуйста, давай. Давай всегда будем вместе.

Саммер не смог не улыбнуться в ответ.

▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ■

Бетани было страшно. Для начала, тут было слишком темно, даже со включённым ночником. Она понимала, что ей уже ничего не угрожает, но всё теперь казалось таким странным и незнакомым, и она теперь была пони, нравится ей это или нет, и ещё сегодня... она старалась не думать про сегодня, но продолжала то и дело вспоминать.

— Иссопия?

— Да, я тут. — Иссопия уже наполовину спала, но она старалась быть хорошей подругой. — Я здесь, Бет.

— Я не... я не хочу тут оставаться.

Иссопия попыталась осмыслить то, что говорит Бет.

— Ты хоч'шь пойти в мою комнату, в другой клинике?

— Нет... Я не это имею в виду. — Последовала пауза, в ходе которой Иссопия опять чуть было не уснула. — Ты знаешь, почему я раньше не становилась пони?

— Хм-м... нн-нн. П'чему?

— Я боялась отправляться в Эквестрию одна. Но теперь я больше не хочу оставаться на Земле. Я хочу сбежать отсюда, я больше никогда не хочу видеть этот мир.

— Мн-н... понимаю. — Иссопии очень хотелось спать.

— Ты пойдёшь со мной? Хотя бы на время. Я не прошу тебя оставаться со мной навечно, просто... мы ведь всё равно туда попадём и... ты не составишь мне компанию? Завтра? Я просто не хочу отправляться в незнакомое место одна. — Всё это время голос Бетани звучал жалобно и как-то потерянно.

Иссопия подумала с секунду.

— Да... бес'проблем. Конечн'. Дай только посплю. А утром сядем на корабль. Мхм-м?

Она всё равно уже устала от своей работы. Да и нападение... мда. Эквестрия. Было бы хорошо.

— Спасибо тебе, Иссопия. Спасибо тебе большое.

— А-ха. Незаш... нн-нн. — Сознание наконец-то окончательно оставило Иссопию.

Бет смотрела на ночник. Она то закрывала глаза, то снова открывала их, чтобы убедиться, что она действительно всё ещё видит и это не какой-нибудь сон. О Селестия, как же хорошо снова видеть. Видеть — это очень хорошо.

▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ■

Настало утро пятницы, а значит, пора было ждать посылку.

Коническая колба опустела. Все двадцать семь унций, что хранились в ней, были израсходованы. На внутренней поверхности сосуда всё ещё копошились остатки сыворотки конверсии — одинокие, рассеянные наномашины, впустую сверкавшие искорками постепенно затухавшей эквестрийской магии.

Пустую колбу аккуратно уложили в красный кейс внутрь углубления в серой амортизирующей пене. Кейс заперли и опечатали. Теперь он стоял на стойке регистрации клиники 042 под присмотром новой рецепционистки Меган.

Новый Красный Кейс должны были забросить сегодня, как уже происходило каждые три дня на протяжении шести месяцев. Новые двадцать семь унций прибудут в свежем кейсе, а старый кейс отправится на перезаправку. Случится ещё девять понификаций, помноженных на сто клиник в Бюро Сан-Франциско, одном из первых и самых больших. По девятьсот пони каждые три дня, день за днём, месяц за месяцем.

Несравнимо меньше, чем нужно.

Меган Винфилд сидела на стуле за стойкой регистрации клиники 042. Перед работой ей сказали, что накануне здесь произошло что-то страшное, что было нападение, но его удалось отбить. Меган позарез нуждалась в работе и очень радовалась что ей удалось получить это место. Похоже, прошлая рецепционистка конвертировалась и решила уехать.

Защитная дверь открылась. Охранники вошли в приёмную. Меган ждала, но агенты Бюро, которых ей велели ожидать, всё не появлялись. Они сегодня явно опаздывали.

С улицы послышалось жужжание электромоторов. Похоже, внутрь собирались завезти что-то тяжёлое. Наконец в дверях появились агенты Бюро, но на этот раз они пришли в сопровождении техников. Те управляли электрическим гусеничным погрузчиком, вёзшим что-то вроде алюминиевой пивной бочки в ярко-красной стальной раме.

— Вы рецепционист клиники 042?

А кто ж ещё-то, подумала Меган.

— Да, это я. Я новенькая, меня только сегодня прин...

— Приложите палец вот здесь. И здесь. Сканирование сетчатки сюда. — Агента совсем не интересовала новая работа Меган. — Мы отвезём посылку к вашему терапевту. Я полагаю, она сейчас на дежурстве в конверсионной?

Меган кивнула:

— Доктор Пастерн ждёт. Это там, в...

— Мы знаем, где это. Спасибо.

Агент жестом велел техникам снова запустить погрузчик, и они тут же направились в дальнюю часть клиники.

— Хмф. — Очевидно, работа рецепциониста — не слишком важная. Меган попыталась улыбнуться одному из солдат, но тот отвернулся со скучающим видом.

Услышав стук в железную дверь конверсионной, Линн пошла открывать. Снаружи оказался агент Бюро, он отогнал её в сторону и велел завезти внутрь большую красную клетку. Внутри клетки помещалась блестящая металлическая бочка, очень схожая с теми, в которых хранят пиво и другие жидкости.

— Вы доктор Розалин Пастерн, конверсионный врач клиники 042?

— Я ассистентка доктора Пастерн, Линн Дэниелс. Я полностью в состоянии п...

— Где доктор Пастерн? — Агент, похоже, был из тех людей, для которых слово "юмор" — это что-то из области мифов.

— Доктор Пастерн на срочном вызове. Но я обладаю всей необходимой подготовкой, чтобы...

— Это крайне нестандартно. Доктор Пастерн должна присутствовать здесь. Мне не нравится эта ситуация. — Агент стал сверяться со своим даталинком.

— Так, послушайте. Я полностью в состоянии решить все ваши вопросы. Я могу проинформировать доктора Пастерн обо всех деталях, когда она вернётся. Можете проверить мои записи — у меня есть вся необходимая подготовка и квалификация. А теперь давайте уже начинать; не терплю неэффективности. — Линн старательно сделала суровое лицо.

Агент Бюро приподнял бровь.

— Очень хорошо. Доставок красных кейсов больше не будет. Все красные кейсы будут перепрофилированы в "Походные Конверсионные Аптечки"; вам надлежит сохранить свой для возможного полевого использования в дальнейшем. Наконец удалось добиться увеличения производства сыворотки. Это — девятисотунцевый распределительный контейнер сыворотки, сокращённо ДУРКС. Он позволяет произвести триста конверсий без необходимости перезаправки. Вам будет выслан новый график; число ежедневных конверсий планируется резко увеличить.

Линн чуть не прыснула со смеху, услышав официальное наименование бочки. Агент явно не разделял её настроения.

— А сейчас... — Агент смерил Линн строгим взглядом. Похоже, её суровая мина была не такой непроницаемой, как она надеялась. — ...я изложу методику извлечения сыворотки и необходимые меры предосторожности при пользовании данной ёмкостью.

▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ■

Доктор Розалин Пастерн стояла на плавучем пирсе. За её спиной возвышалась тёмная громада Бюро Конверсии Сан-Франциско, перекрывавшая значительную часть неба. Вонючий океанский бриз оставлял металлический привкус у неё во рту. Серая ядовитая вода плескалась об разрушенные опоры некогда знаменитого моста.

Корабль не был особенно красивым, но от него и не требовалось. У него было ровно одно назначение: перевозить конвертированных людей в Эквестрию, маячившую далеко в океане. Учёные подсчитали, что всего через пару лет всё расширяющаяся граница Эквестрии станет настолько велика, что физически накроет часть западного побережья. Когда это случится, транспортные корабли уже не понадобятся — новопони смогут просто перейти на ту сторону на собственных ногах.

Розалин решила нарушить протокол, потому что очень хотела быть тут. Алекси Веняляйнен (он всё ещё не выбрал себе эквестрийское имя) сегодня уплывал, и ей хотелось с ним попрощаться. Он был разнорабочим клиники 042 с самого её открытия, и это во многом только благодаря ему дела шли так гладко на протяжении всех шести месяцев. Более того, он был душой клиники 042, без него это место опустеет.

Алекси теперь был белым с синей гривой красавцем-жеребцом, и он вёл за собой чудесную и необычную семью. Его любимая Каприс, их дочь Ряженка и сестра Каприс Пампкин — всех их ждала впереди счастливая жизнь вчетвером. Ряженка начала ходить где-то на протяжении прошлой ночи, она ещё не совсем хорошо держалась на ногах, но уже могла больше, чем любой человеческий ребёнок того же возраста. Это хорошо, что рядом с Алекси будет Каприс — кто-то, кто сможет иногда помогать ему самому, кто-то, кто не даст ему впутываться в неприятности.

— Я рад тому, как провёл время в Бюро. Мы помогли стольким новопони, верно? — Пони Алекси улыбнулся Розалин. Как тут было не улыбнуться.

— Мы только благодаря тебе, пожалуй, и тянули большую часть времени, Алекси. — Розалин повернулась к Каприс. — Я очень рада, что позволила тебе уговорить меня тебя конвертировать, Каприс. Я всегда буду считать тебя своей самой удачной конверсией. Пожалуйста, позаботься об Алекси!

— Мы будем вместе до конца своих дней, Розалин. Но ты ведь можешь отправиться с нами и сама это увидеть. Ты могла бы пройти конверсию в пути и проснуться уже в Эквестрии. Не понимаю, почему бы тебе не отправиться туда прямо сейчас! — Каприс казалась сразу и грустной, и немного сердитой. Можно было почти наверняка сказать, что Розалин видит их всех в последний раз.

Эквестрия была велика — огромный чудесный магический мир, прячущийся в пузыре посреди океана. Поглощая Землю, он, как утверждалось, рос экспоненциально по ту сторону Барьера. В конечном итоге Эквестрия станет невообразимо большой, больше тысячи Земель — более чем достаточно, чтобы проглотить всё население Земли и даже не заметить. На таких невообразимо широких и всё быстрее растущих просторах все те, кто не перешёл границу вместе, уже никогда не смогли бы встретиться снова.

— Сыворотки не осталось.

Технически это было правдой, но всё равно тянуло лишь на отговорку. Все знали, что сегодня привезут новый кейс.

— Дьявол, Розалин, ты уже достаточно сделала. Если и дальше будешь так откладывать, то однажды можешь оказаться в отчаянном положении! — Каприс шагнула вперёд и прижалась к её ноге. — Ты всё время ведёшь себя так, будто должна расплатиться за что-то. Если бы ты только приняла сыворотку, то сразу бы узнала, что Селестия прощает людей. Она понимает, что люди не виноваты в том, что они такие. — Каприс пристально поглядела Розалин в глаза, и та отчего-то ощутила, что Каприс не понаслышке знает, о чём говорит. — Давай же, Роз. Иди, возьми чашку, а затем поднимайся вместе с нами не корабль. Всё в порядке. Я тебе разрешаю. — Каприс ещё сильнее прижалась к её ноге.

Розалин почувствовала, что по её щекам текут слёзы. Она почти готова была согласиться. Она почти готова была уйти с разрешения этой незаурядной персиковой пони. "Я тебе разрешаю". Прямо как сама Розалин разрешила Каприс всего-то три дня назад.

Всхлипывая, Розалин опустилась на корточки и обхватила Каприс руками за шею.

— Спасибо тебе... за это. Но я правда не могу. Ещё нет. Прости. Мне очень, очень жаль. Живи счастливо с этим здоровяком и своим жеребёнком. И о Пампкин позаботиться не забудь. Ты удивительная, знай это. — Розалин стиснула её покрепче, а Каприс сильнее прижалась к ней головой и шеей.

Пока Розалин и Каприс обнимались, по сходне на корабль прошли Саммер и Сэндкастл. Розалин слышала, как они спорят о чём-то вроде того, является ли помидор фруктом или овощем, не замечая никого и ничего, кроме друг друга. Розалин мысленно пожелала им жить долго и счастливо и не сомневалась, что так оно и будет.

Наконец Розалин встала, утирая лицо.

Каприс, Алекси, Ряженка и Пампкин побрели вверх по сходне, время от времени останавливаясь, чтобы помочь Ряженке, которую пугал такой большой уклон. В конце концов крохотная поняшка добралась до палубы, малюсенькая жёлтая фигурка на большом белом корабле.

Тёмный жеребец с голубой с золотом гривой подошёл к Розалин. Это был Ньюморнинг, бывший Райан Никвист.

— Док?

— Ра... Ньюморнинг! Я слышала, ты тоже сегодня отплываешь. Кажется, сегодня все новопони уплывают на корабле. — Розалин всё ещё чувствовала остатки слёз на щеке.

— Ну, после вчерашнего... — Тут незачем было что-либо добавлять. Что человеческий мир мог предложить им, кроме как шансы на новую трагедию? — ...В общем, я хотел ещё раз сказать вам спасибо... что помогли мне. Вы буквально спасли мне жизнь. Вы мне её подарили. Спасибо, док. Бесконечное вам спасибо.

Ньюморнинг потёрся об Розалин, проходя мимо, а напоследок крепко хлестнул хвостом и улыбнулся ей. Розалин не смогла не улыбнуться в ответ.

Поднимаясь по сходне, Ньюморнинг держал хвост как можно выше, словно бы хвастаясь видом под хвостом. "Да, я тебя поняла, — подумала Розалин. — Я их вижу. Носи их на здоровье". Она вздохнула и покачала головой. "Мальчишки".

— Эй! Вы тоже пришли нас проводить!

Розалин обернулась и увидела пони Бетани. Рядом с ней шагала Иссопия из 043.

— Мы уплываем вместе! Как здорово, что вы пришли всех проводить. — Бетани повернулась к Иссопии. — Видишь, я же говорила, что Пастерн умница. Лучший доктор во всём Бюро. Я всегда так считала. Правда, с конверсией очень напирает.

Розалин помахала Бет и Иссопии и попыталась сказать что-нибудь остроумное, но не смогла, потому что слова застревали в горле. Две новопони резво поднялись по сходне на корабль; Бет поначалу испытывала сложности, так как ещё не привыкла к новым ногам, но Иссопия помогла, подтолкнув её сзади.

"Как бы я хотела подняться на этот корабль. Как бы я хотела уплыть вместе с ними. О Селестия, как же я хочу тоже стать пони", — только и могла думать Розалин, и от этого по её щекам заструились слёзы. Может быть, на востоке будет проще. Может, однажды она наконец сдастся. Может, однажды она сможет как-то почувствовать, что те люди её простили. Может быть, она сможет простить себя.

Розалин Пастерн простояла там полтора часа, пока сходни не убрали и корабль не начал отчаливать, направляясь в сторону открытого океана и блестящего переливающегося полукруга — чудесного магического Барьера Эквестрии.

Когда-нибудь, одним прекрасным солнечным днём, когда она наконец сможет это каким-то образом заслужить, она уйдёт тоже.

 

КОНЕЦ

 

Список пони

[0] 27 унций в колбе

[1] 24 унции Кармина (Кармина Розалита Гваделупа Васкез, 21 год)
Вишнёвая шерсть, золотистая грива, золотые глаза. Единорог

[2] 21 унция Каприс (Венеция Элспет Бертарелли, возраст неизвестен, предположительно 24 года)
Персиковая шерсть, тёмно-персиковая грива, зелёные глаза. Земная пони

[3] 18 унций Пампкин Ликрис (Шэрон Марцелла, 16 лет)
Оранжевая шерсть, чёрная грива, чёрные глаза. Пегаска, беременная

[4] 15 унций Сэндкастл (Элайджа Шало, 23 года)
Бежевая шерсть, белая грива, бордовые глаза. Земной пони

[5] 12 унций Саммер Рейнклауд (Логан Бертрам, 24 года)
Серая шерсть, соломенная грива, голубые глаза. Единорог

[6] 9 унций Ньюморнинг (Райан Никвист, 26 лет)
Тёмно-серая/чёрная шерсть, бирюзовая с золотом грива. Земной пони

[7] 8 унций Ряженка (Подкидыш, 2 недели 3 дня)
Бледно-жёлтая шерсть, бело-жёлтая грива, ярко-жёлтые глаза. Единорог

[½] 2¼ унции Конины Кусок (Уильям Дюк Калпеппер, 36 лет)
Чередование ярко-розовой шерсти с белой кожей, карие/фиолетовые глаза, розовые внутренности. Недопони

[8] 0 унций Алекси (Алекси Веняляйнен, 28 лет)
Белая шерсть, тёмно-синяя грива, лиловые глаза. Пегас

Бонусная пони

[Бонус] 4 унции из другой колбы Руби Фоксмейн (Бетани Милнер, 43 года)
Каштановая шерсть, светло-рыжая грива. Земная пони

 

Продолжение: Вкус травы

 

"My Little Pony: Friendship is Magic", Hasbro, 2010-2016
"27 Ounces", Chatoyance, 2012
Перевод: Веон, Многорукий Удав, 2016