Автор картинки — Ульяновец aka AGM

Автор: Chatoyance
Перевод: Многорукий Удав, Веон
Оригинал

Начало
Предыдущая глава

Глава 7
Чашка теодицеи

Элайджа Шало сидел среди шестидесяти семи тысяч других людей и ждал речи преподобного Элимы. Грандиозный свод собора мегархии Жатвы Завета Голгофы простирался над головой, словно рукотворное небо. Мощные балки из углеродных нанотрубок тянулись с краёв огромного приплюснутого купола, встречаясь в центре, как радиальные нити паутины космических размеров. Все сиденья в необъятной чаше под куполом были обращены к центральному подиуму, золотому, украшенному лепниной и барельефами, к которому поднимались две витые рампы. Одинокая кафедра в середине подиума выглядела крохотным пятнышком, а чуть большим пятнышком рядом был сам преподобный.

В воздухе над готическим подиумом и рампами висело гигантское голографическое изображение преподобного. Он отображался до середины груди, и его улыбка была шириной с полтора футбольных поля. Преподобный Элима, с безупречно уложенными светло-седыми волосами, был одет в дорогой чёрный костюм. Галстук из настоящего шёлка сиял на свету, а когда преподобный поднял руку, призывая аудиторию к тишине, перстни на его пальцах засверкали драгоценными камнями. Он был столпом мегархии, благословенным Богом, с безупречно гладкой кожей и безупречно ровными зубами — безупречный человек.

Элайджа жил ради этого мига; мига, когда Элима заговорит, мига, когда всё станет ясно, когда мир наконец обретёт смысл. Здесь Элайджа чувствовал любовь. Здесь он чувствовал счастье полного единства со всеми, полного согласия. У единой мегархии был один разум, один голос, одна воля; воля самого Господа, ставшая простой и ясной для понимания благодаря великому и могущественному преподобному Элиме.

Элайджа не был глупцом. В отличие от подавляющего большинства прихожан мегацеркви, он прекрасно знал, что на самом деле за человек преподобный Элима. Он понимал, что преподобный был дрянным вороватым мерзавцем и что мегацерковь наживается на доверчивых людях, выманивая добро у тех, кто и так почти ничего не имел. У Элайджи не было ни малейших иллюзий насчёт того, как именно устроена религия и какой цели она служит.

Но это не имело значения, потому что в итоге она вела к истине и была для него единственной известной радостью в безрадостном мире.

В этом огромном здании, когда вступала музыка, и звучали слова преподобного, и певчие вели за собой толпу, любовь в его душе была вполне настоящей, и он действительно осязал своего Бога, настоящего, сущего и несомненного. Единение со всеми вокруг, пусть на мгновение, тоже казалось настоящим, и руины, фавела и бедность куда-то исчезали, и за ними открывалось видение рая, краткий отблеск чего-то лучшего.

И если слава сия снисходила от злого человека, богатевшего на спинах у бедняков, что с того? В конце концов, богатство преподобного было конечным, в то время как Элайджа и все прихожане обретали высшее, духовное богатство в вечности. Когда весь остальной собор впадал в экстаз перед великим преподобным Элимой, Элайджа лишь из вежливости кивал головой. Выступать против этого человека было совершенно бессмысленно; опять же, не так важно древо, как плод его.

Но в тот раз для Элайджи Шало всё изменилось.

Преподобный Элима наконец-то решил коснуться в своей проповеди темы Явления Эквестрии. Какое-то время он избегал этого вопроса, к большому удивлению и разочарованию многих. Если какое событие и нуждалось в освещении библейским светом, так это, конечно, внезапное вторжение чуждого космоса, угрожавшее самому существованию мира. Такое непросто было понять в рамках пророчеств, разноцветные пришельцы-эквиноиды не упоминались ни в одной главе Библии или, если на то пошло, ни в одной священной книге вообще.

Как нечто подобное можно истолковать в контексте всеведения Бога? Разумеется, такое событие было бы достаточно важным, чтобы упомянуть его в Библии, хотя бы в виде примечания.

Элайдже и самому очень хотелось послушать, как преподобный Элима справится с Эквестрией. Иллюзия, насланная дьяволом? Орудие Армагеддона? Эквестрийцы были зверями полевыми, значит, он объявит их повелительницу Зверем с большой буквы "З"? Или вавилонской блудницей? Или это Ад, из глубин восстающий? Столько возможностей, столько точек зрения, которые мог выбрать преподобный.

— В этом прекрасном мире, что даровал нам Господь, — начал преподобный Элима, — есть те, которому нужна наша любовь, те, кто для нас братья и сёстры, такие же, как и любая живая душа здесь, под крышей великого собора Господня мегархии Жатвы Завета Голгофы. Я говорю о стране Эквестрии, поднявшейся из глубины океана, и о мирных жителях этого далёкого острова!

Для Элайджи это стало огромным сюрпризом. Он был уверен, что Элима выступит против этих странных существ и их непрошеного появления.

— Любовь Господа нашего не ведает границ и пределов. Его любовь бесконечна, как и сама вселенная, которую он сотворил! Истинно говорю вам, что Эквестрия не зло, порождённое дьяволом, и не наказание; Эквестрия — испытание, вызов, который мы должны принять, и мы его примем. — Элима сделал паузу, вытирая лоб. Преподобный выглядел усталым и слегка нервным, словно был вынужден взвалить на себя некую ношу. Элайджа задумался, что с ним произошло перед выходом на золотой подиум.

А ещё Элайджа видел, что толпа смущена — они тоже такого не ожидали.

— Подобно тому, как когда-то давно отважные служители Господа пускались в плавание через океаны, дабы спасти души отсталых народов в далёких землях, принести им свет, культуру и милость Божию, так и мы сейчас должны узреть бедственное положение эквестрийских братьев и сестёр наших — а они поистине наши братья и сёстры!

К изумлению Элайджи, преподобный Элима принялся превозносить этих странных копытных существ до небес, утверждая, что под их шкурами прячутся человечьи души. Чтобы доказать это, он разглагольствовал о Бюро Конверсии и о том, что люди могут принимать — не магией и не техникой, но божественной волей самого Господа — эквестрийский облик. И ни разу не коснулся он того, как всё это относится к Библии, хотя приводил массу цитат из неё.

В конце были причащение и песнопение, но всё существо проповеди сводилось к тому, что новый шаг к Царству Божию будет сделан копытами и что спасая эквестрийцев, человечество спасётся само.

Элайджа сидел ошеломлённый. Он поверил бы в какую угодно проповедь, только не в эту. Вся паства в соборе приняла слово Элимы без вопросов, и Элайджа не слышал, чтобы к концу у кого-либо оставались сомнения. Он хотел кричать, что ничего здесь не имеет отношения к Библии, что всё это в целом нелепо.

Но Элайджа заставил себя успокоиться. Он вспомнил о своей истинной вере, об истоке своей духовности. Он ведь был интеллигентным человеком. Всё это не имело значения. Всё это было не важно, потому что радость и единение по-прежнему оставались с ним, а в них и заключалась вся суть. Чужая вселенная столкнулась с Землёй; но веру Элайджи это поколебать не могло. Этого не было в Библии, несмотря на то, что Бог должен знать всё. Значит, тому имелась причина; и если Элайджа чего-то не знал, то в том виноват был не Бог, а он сам.

Этот мир умирал, повсюду была бедность, с ни в чём не повинными людьми случались страшные вещи, но Бог должен быть всеблагим. Это не имело значения. Элайджа верил, что даже для этого были свои причины, и нет вины Бога в том, что этих причин никто не знал. Посыл был очевиден.

Эквестрия нуждалась в миссионерах, чтобы нести слово, и Элайджа был как раз подходящим для этого человеком. Он сделает это. Он пойдёт к своим четвероногим братьям и будет проповедовать им. Не потому, что этого хотел преподобный Элима, и не потому, что его поддержала паства. Он пойдёт потому, что никто не должен оставаться без радости, которую дарит общение с Творцом.

В конце концов, только Бог мог сотворить такую прекрасную страну, как Эквестрия.

▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ■

Каприс устроила ужасный бардак на роскошной кровати Алекси. Её твёрдые персиковые копытца глубоко зарывались в поролон, затягивая за собой одеяла и простыни и приводя всю постель в полный беспорядок. От её скачков и прыжков постельное бельё быстро превратилось в смятый ком у неё под ногами.

— Она така-а-а-я прыгучая! — весело смеялась персиковая пони.

Алекси не мог рассердиться на неё, потому что сам хохотал. А кроме того, это же он и позволил Каприс прийти посмотреть его комнату в клинике. Ей было любопытно, как он живёт в Бюро, и она сказала, что по жилью кого-то можно многое о нём узнать.

Но он никак не ожидал, что она начнёт прыгать по его драгоценной кровати.

"Ei itku auta markkinoilla", — подумал он про себя. Что толку теперь беспокоиться. И потом, она выглядела такой счастливой. Одно это стоило того, чтобы лишний раз заправить постель.

— Ох! — Каприс наконец заметила, что её ноги запутались в перекрученной простыне. — Помоги?..

Её мордочка, отчасти перепуганно-пристыжённая от того, что она натворила, а отчасти неудержимо-счастливая от детского веселья, была запредельно очаровательной.

— Похоже, маленькая пони попалась! — зловеще расхохотался Алекси. — Пожалуй, мне стоит её объездить, и тогда она будет славной прибавкой на моём ранчо! — И он драматически сделал вид, будто подкручивает злодейские усы.

Каприс опустила взгляд на свои спутанные ноги и страшно покраснела.

— Ты же знаешь... я и так твоя. — На её губах заиграла нежная улыбка.

После этого изображать злодея-скотовода было совершенно невозможно.

— Ладно, поняша, давай-ка вытащим твои милые копытца из того, что осталось от постели бедного Алекси.

Оказалось, она действительно умудрилась каким-то образом связать себе ноги. Алекси осторожно поднял одно её копыто, замотанное в одеяло, и принялся постепенно его освобождать. От этого Каприс потеряла равновесие и опёрлась боком и грудью на плечо Алекси, который в результате уткнулся всей физиономией в её розовую шёрстку. Шёрстка была мягкая и тёплая, и пахла нежно и сладко. Сверху его накрыло волнистыми локонами персиковой гривы, воздушной, словно облака на закате.

Когда копыто освободилось, Каприс аккуратно поставила его на кровать, чтобы не создавать новых проблем. Алекси перешёл к распутыванию следующей ноги. Почему-то Каприс потеряла равновесие снова, и он ещё раз ощутил, как её лёгкое тело опирается на него. Разматывая простыню вокруг копыта, он почувствовал, как пони обнюхала его спину и руки, после чего одобрительно хмыкнула.

— Ну всё, хватит, ты вроде уже свободна, так что давай-ка слезай со столь жестоко разгромленной кровати бедного Алекси. — Он отшагнул назад, насколько это было возможно в его тесной комнатке, занятой разворошённой кроватью и идеально приглаженной пони.

— У-у-у... — жалобно протянула Каприс, неуверенно и пошатываясь ковыляя к краю мягкого матраса. — Джентлькольт подошёл бы и поддержал меня, чтобы я не упала! — надулась она на Алекси.

— По-моему, ты бы упала как раз если бы я подошёл, причём так, что мы оба распластались бы по кровати. — Алекси смерил её суровым взглядом. Ну, по возможности суровым. Получилось не особенно убедительно.

— Грррм! — Каприс с лёгкостью соскочила с матраса и попыталась протолкнуться мимо Алекси к выходу. Но на полпути остановилась, прижавшись к нему боком, и потёрлась холкой об его зад.

Алекси легонько шлёпнул её по крупу:

— Брысь отсюда, глупая пони, не мешай Алекси кровать убирать.

Каприс протрусила в дверь, сразу за ней обернулась и показала ему язык.

— Ну да, сразу видно изысканную леди, — ухмыльнулся он.

— Дважды грррм! — был ответ, и последним, что Алекси увидел за дверью, были две виляющие понячьи ягодицы и качающийся хвост. Алекси оглядел беспорядок. Предстояло полностью снять с кровати бельё и застелить заново. А ведь он заправил кровать всего за несколько минут до появления Каприс! Но теперь времени не было. Его ждали на раздаче завтрака.

Когда Алекси явился на кухню, Мириам, как обычно, начальственно орала на Дорку. Алекси взялся за приготовление сенных блинчиков; вскоре он уже намолол в блендере люцерны с овсяницей, получив бледно-зелёное тесто. Дальше блинчики оставалось поджарить до светло-коричневого цвета, и со временем Алекси заполнил ими целый горячий поднос на стойке раздачи.

Возле стойки появилась Бетани и о чём-то переговорила с Мириам. Та подошла к нему:

— Алекси, нужно отнести поднос в лазарет. Доктор Пастерн занята с пациентом. Она хочет блинчиков и ещё чего-нибудь повкуснее. А когда вернёшься, становись на раздачу, оки?

Алекси взял поднос и принялся собирать завтрак для доктора Пастерн. За шесть месяцев он неплохо изучил её вкусы; он вообще считал себя наблюдательным. Она любила сироп, так что он взял ей две упаковки. Слишком много всегда лучше, чем недостаточно, подумал он про себя. Сок — она при любой возможности всегда брала сок. Алекси задумался насчёт овсянки, но внутренний голос подсказал ему, что, пожалуй, не сейчас. Однако маффины выглядели аппетитно, и ещё он захватил ягод. Если она любит сок, то, наверно, и ягоды тоже. Правда, он не знал, как эти ягоды назывались, но даже если она таких не ест, то он хотя бы попытался.

Уже уходя, он вдруг вспомнил: масло! К блинчикам нужно масло. Вот, готово. Видно было, что надо поторопиться — бедная Дорка не справлялась с наплывом народа за завтраком. И Алекси направился в лазарет.

▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ■

Во время вводного курса Элайджа занимался изо всех сил. Он старался разузнать всё до мелочей об этой странной земле Эквестрии. Четыре расы жителей-пони населяли её: ничем не примечательные на вид земные пони, крылатые летающие пони-пегасы, пони-единороги и очень занятные правители страны, две принцессы, сочетавшие в себе признаки остальных типов.

С особенным тщанием Элайджа изучал эквестрийский язык. Он делал пробные попытки переводить на него фрагменты из Библии, но постоянно упирался в тупики. Начать с того, что в эквестрийском языке вообще не было слов "Бог", "Рай" и "Ад". Но самой большой проблемой оказалось отсутствие понятия "грех". Нет, в нём имелись слова "проступок" и "плохой", и даже аналог слова "воровство". Но слова, значившего то же, что и грех, не было. Трудно проповедовать необходимость в Спасителе, если нет возможности заявлять о несмываемой духовной скверне, которая, если не вымолить прощение, приведёт прямиком в ад.

Самый лучший перевод, что он сумел выдать, это "плохое-стыдное, за которое надо попросить прощения у принцессы, чтобы не быть изгнанным туда, где Кошмар", но он не передавал ни нужного тона, ни сути. Хуже того, слово "Кошмар" имело второе значение "ночная кобылица", причём Элайджа подозревал, что речь здесь шла о какой-то реально существовавшей кобылице.

И как он вообще мог убеждать эквестрийцев следовать за Господом, если единственное эквивалентное слово переводилось как "принцесса"? Кажется, в Эквестрии вообще не было королей. Похоже, в тамошнем обществе царил матриархат; две принцессы, по местным поверьям, были физически бессмертны и правили по меньшей мере тысячу лет.

Естественно, это была всего лишь легенда, тщательно поддерживаемая поколениями этих... "аликорнов"... передававших имена "Селестии" и "Луны" по наследству. И, конечно, рассказы о том, что они буквально управляли солнцем и луной, тоже не могли быть ничем, кроме мифов. Элайджа видел перед собой крайне языческую цивилизацию, и это лишь укрепило его стремление наставить их на путь истинный.

Жизнь Элайджи в Бюро отнюдь не облегчало и присутствие Логана. Логан Бертрам был где-то на год или два старше его и явно любил поспорить, причём больше всего ему нравилось спорить именно с Элайджей. Логан был просто невыносим и постоянно умудрялся оказываться где-то поблизости. Избегать его было нереально. Словно сам Бог испытывал Элайджу, снова и снова посылая ему Логана при любой возможности.

Логан не верил в Бога. Нет, этого недостаточно; Логан активно, самозабвенно и рьяно Не. Верил. В Бога, в духов и вообще ни во что, чего не мог лично потрогать, попробовать на вкус или объяснить. Прими атеизм Логана материальную форму, его чудовищная громада затмила бы собою купол собора мегархии Жатвы Завета Голгофы. В бездонных глубинах скептицизма Логана утонул бы сам Ной вместе со всем ковчегом. Логан был ракетой с веронаводящейся боеголовкой, нацеленной прямо на Элайджу.

— НЕЛЬЗЯ просто игнорировать проблему зла, Элай-джа! — от того, как Логан произносил его имя, Элайджа каждый раз слегка вздрагивал. — Ты не можешь просто взять и сказать, что ответ должен быть, только ты его не знаешь! Это вопрос логики!

Стояла поздняя ночь, за неделю до их Конверсии. Обоих назначили конвертироваться в один день. Не иначе, судьба.

— В вере нет логики. Вера сама по себе. — Элайджа пытался вести себя с Логаном терпеливо. Ну ладно, не вполне. По правде говоря, ему нравилось подначивать Логана чуточку больше, чем следовало бы.

Логан хлопнул себя ладонью по лбу:

— А-а-а-а! Вера — это просто высосанное из пальца суеверие. Чушь. Ты согласен, что Бог, если он Бог, должен иметь все три свойства, так? Всеведущий, всемогущий и всеблагой — то есть добрый, так?

Элайджа кивнул. Бог всё видит, всё может, и он добрый. Тут спорить не о чем.

— Ну что ж, Элай-джа, если твой бог всеведущий, то, значит, он уже знает всё, включая всё, что ты сделаешь, всё, что случится, и всё, что уже случилось. По определению. Ну, а если он уже всё знает, где твоя свобода воли? Всё уже решено. Он заранее знает все твои решения. Значит, у тебя нет свободы воли. Уже предопределено, будешь ли ты творить добро или зло, так? За зло ты попадёшь в ад, но у тебя нет выбора. Бог уже видел будущее. Это значит, что будущее не изменить!

— Может, Бог видит только то, что я могу сделать? — Элайджа устал, но всё равно включился в игру.

— Что ты МОЖЕШЬ сделать? Да какой же тогда он всеведущий, если ему надо гадать? Либо Бог уже знает заранее, либо что же он за бог такой? Он же должен всё мочь — если так, почему он не может видеть будущее? Но вот что хуже всего, Элайджа: если бог знает, что ты будешь делать, если твой выбор уже известен, и бог за него отправляет тебя в ад — как он вообще может быть добрым? Он что, специально делает людей, чтобы набивать ими ад?! Что в этом хорошего? Что в этом доброго?!

Элайджа вроде бы даже видел, как у Логана летят клочки пены изо рта. А может, из носа. Или отовсюду. Поразительное зрелище.

— Слушай, Логан, я не знаю, почему мир полон боли и несчастий. Я не знаю, как Бог может быть всесильным и знать будущее и при этом позволять людям попадать в ад. Я никогда не говорил, что понимаю такие вещи. Я знаю лишь то, что Бог есть любовь и он любит всех. — Вот так, это должно его успокоить. Держаться просто и искренне. Даже Логан в состоянии понять, когда с ним говорят от души.

— Гах-х! — Логан снова хлопнул себя по лбу. Было довольно забавно за ним наблюдать. — Если Бог хороший, почему по нашему миру это не скажешь? Разве жизнь не должна быть тоже хорошей? В чём смысл самой возможности получения увечий? Что хорошего в слепоте, или в инвалидности, или в медленной мучительной смерти? Если Бог всё может, зачем он это позволяет? Если он видит будущее, почему он всё это не предотвратит? Что ему мешает? Либо он не всемогущий, либо он не всеблагой, либо его попросту нет!

— А может, Бог нас испытывает, — сказал Элайджа, ожидая нового каскада пены.

— ИСПЫТЫВАЕТ НА ЧТО?! — Логан зашагал по комнате. — Испытывает, сколько мы протерпим, прежде чем ВОЗНЕНАВИДИМ ЭТОГО УБЛЮДКА?!

— ЛЮДИ ТУТ СПАТЬ ПЫТАЮТСЯ! — и Элайджа, и Логан на этом осознали, что здесь есть ещё кое-кто, кого они точно не переспорят, а именно секретарша Бетани. — ХВАТИТ!

Несколько дверей в комнаты конверсантов открылись; в общий зал выглядывали Райан, крутой парень с улицы, Тайлер, странноватый немолодой мужчина, и Вайлдфлауер, новопони-единорожка, у которой утром был назначен отъезд в Эквестрию.

— Марш по койкам. Вы оба. ЖИВО!

Элайджа с виноватым видом поднялся с дивана и направился к себе.

— Извините... пожалуйста. — По правде говоря, он давно мог уйти... но позволил втянуть себя в спор.

— Мы ещё не закончили, боговерчик! — Логан затопал прочь, заставив Элайджу усмехнуться. Ему определённо удалось довести Логана до ручки. "Хе-хе".

Бет обвела взглядом общий зал:

— Концерт окончен. Идите спать.

Райан скрылся у себя в комнате. Тайлер растворился в тени, со скрипом затворив дверь. Вайлдфлауер посмотрела на Бет:

— Спасибо тебе большое, Бетани. — Единорожка развернулась, её рог засиял, и дверь тоже на секунду засветилась, закрываясь за ней.

Элайджа споткнулся о кучу одежды на полу. Его сосед, Джейден, был изрядным неряхой и оставлял вещи валяться где попало. Наконец Элайджа добрался до кровати.

Он сидел в темноте, задумавшись. По правде говоря, то, что говорил Логан, подвергло его веру испытанию, пусть даже сам Логан был болваном. Элайджа часто размышлял, как мир мог быть таким жестоким, таким мрачным, таким... беспорядочным... если Бог действительно был добрым. Единственным ответом ему служила сама его вера как таковая. Элайджа не знал ответов на эти вопросы, и никто не знал. Но это было не важно. Главное, что любовь к Богу дарила ему счастье.

▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ■

Доктор Розалин Пастерн просматривала базу данных ванкуверского Бюро в поисках любой информации, хотя бы отдалённо относящейся к случаю Райана, её пациента-"трансмужчины". Должен же быть хотя бы в одном из одиннадцати открывшихся к этому моменту Бюро хоть один похожий случай. Самым многообещающим подходом к проблеме было использование эпигенетических регуляторов. Эти вещества расставляли метильные метки в определённые точки молекулярных шаблонов, которые использовала понифицирующая сыворотка, и таким образом сдвигали результат трансформации в сторону мужского или женского пола. Нечто похожее происходило, когда транссексуалы принимали гормоны: эпигенетические изменения сохранялись всю жизнь.

Может, в этом направлении и действовать? Увы, гормоны не продержатся долго, если просто добавить их к сыворотке — прожорливые молекулярные машины, питающиеся эквестрийской магией, стремительно разберут их на атомы.

Но... Райан принимал гормоны так регулярно, как мог, при любой возможности. Пастерн проверила его карточку. Райану было двадцать шесть. Он говорил, что его выбросили на улицу в юном возрасте, и вскоре после этого он начал терапию. Доктор попыталась оценить, сколько времени он делал себе инъекции тестостерона. Судя по явной маскулинизации лица, мускулатуры и кожи, довольно-таки долго. Розалин сверилась с несколькими статьями по теме. Скорее всего, он сидел на гормонах минимум два года, а может, и целых пять.

Возможно, этого уже достаточно. Почти наверняка бесчисленные генетические переключатели в ДНК Райана уже перещёлкнулись в "мужское" положение и были зафиксированы в нём метильными группами. Физические изменения, которые она отметила, были необратимы. Если только эстроген, вырабатываемый его телом, не переключит их обратно, клетки Райана будут работать по мужским чертежам. Гормоны! Вероятно, это и есть ответ. Если перед самой Конверсией вкатить Райану достаточную дозу тестостерона и заодно добавить в сыворотку мужской эпигенетический регулятор, то очень вероятно, что процесс трансформации свернёт в нужном направлении под влиянием не только состава крови Райана, но и его хромосом, подправленных годами гормональных инъекций.

Это может сработать. Розалин не сумела найти ни одного другого подобного случая, на который могла бы опереться, но ведь Бюро открылись только недавно. Кто-то должен быть первым, и, похоже, Райану выпало стать подопытным.

Вдруг она вспомнила ещё одного подопытного, крупного мужчину, пристёгнутого к раме, пленника корпорации, в ужасе шипящего парализованными голосовыми связками. Нет, она не сможет! Что... что, если она ошибается? Но какую ещё альтернативу она может предложить Райану? Ох, иногда её работа бывала по-настоящему непростой.

Линн, трижды постучавшая в дверь, дала Пастерн знать, что пора приступать к первой на сегодня конверсии. Розалин отложила работу над Райаном и взяла сегодняшнее расписание. Она так погрузилась в исследования, что даже не посмотрела, кто сейчас должен был конвертироваться. Элайджа Шало. Двадцать три года. Мужчина. Имплантов нет. Необычно. У большинства людей был хотя бы один. О! Она его вспомнила... это тот, который всё время спорил с другим... Ларри... или как его там. Они ругались каждый день, и всегда вокруг религии. Это раздражало.

Что ж, понификация это исправит.

Пастерн со временем пришла к выводу, что Конверсия, по-видимому, решает большинство проблем. Неприятные люди становятся вежливыми. Злые добрыми. Эгоистичные... ну, они отнюдь не всегда делались лучше, но хотя бы не так бесили. Но, опять же, вчера был тот случай с Карминой. Она явно не стала счастливее от превращения. Это было весьма неприятно.

— Добро пожаловать в Конверсионную, мистер... Шало. Я доктор Пастерн, и я буду проводить вашу понификацию. Линн моя медсестра, она вас подготовит... давайте посмотрим... аллергеновая группа "А", вы определённо несложный случай... что ж, тогда за дело! — Пастерн повернулась к полке и взяла один из трёх пластиковых стаканчиков, которые выставила туда раньше. Сунув руку в шкафчик, она достала "Анестезон альфа" и отмерила дозу анестетика в соответствии с массой тела пациента.

— Хорошо, мистер Шало, сперва я должна задать вам три вопроса, это стандартная процедура. — Линн приготовила автоманжету к замеру давления крови и других показателей.

— Зовите меня Элайджа, — улыбнулся он в ответ. Линн ему нравилась.

— Ладно... Элайджа. Первое. Вы понимаете, что в результате этой процедуры ваше тело будет полностью преобразовано в тело эквестрийца, то есть в одну из рас абсолютно негуманоидного вида копытных? — Линн сделала Элайдже знак вытянуть руку, чтобы надеть на неё автоманжету.

— Да. Я понимаю. Меня превратят в пони. — Автоманжета начала сдавливать плечо Элайджи.

— Второй вопрос! — Линн проверила показания. Чуть выше нормы, но ничего необычного, учитывая ситуацию. — Твёрдо ли вы намерены пройти трансформацию и делаете ли это по доброй воле, безо всякого принуждения?

— Ну... по правде говоря, если учёные правы, то куда нам ещё деваться? Эквестрия заменит всю Землю, верно? — Элайджа следил за новостями. — Но всё равно, я хочу это сделать. Я думаю, что смогу принести там пользу. — Если Эквестрии суждено стать новой Землёй, то понадобятся и божьи люди, желающие жить в ней.

— Понятно. Тогда последний вопрос... — Линн сняла с руки Элайджи автоманжету. — Вы понимаете, что смена облика необратима и не будет никакой возможности её отменить? Это дорога в один конец. Вы согласны на это?

Необратимость действительно была для Элайджи проблемой. Но разве всякая тварь живая не есть создание Господа? Элайджа знал, что его душа останется нетронутой. Что с того, если он сменит ступни на копыта? Дорогу в рай он так или иначе пройдёт.

— Я понимаю, что это необратимо, и согласен. — Он чувствовал, что волнуется. Но, опять же, ничего удивительного.

— Ну что ж, хорошо. Он готов, доктор Пастерн. — Линн снова обратилась к Элайдже: — Вы должны полностью раздеться, а затем залезайте сюда, на стол. Лучше всего лечь на бок. Доктор Пастерн даст вам стаканчик с сывороткой. Это наносмесь, и вам следует проглотить её по возможности одним глотком. Там будет всего три унции, и вы обязательно должны выпить всё полностью. Есть вопросы?

— Только один вопрос. Вайлдфлауер, Сильвербелл и другие новопони говорили, что видели во время конверсии странные сны. Эти сны... их все видят? — Элайджа очень заинтересовался их рассказами; судя по описаниям, новопони испытывали нечто вроде религиозных видений.

— Вообще-то, я сама пытаюсь их изучать. — Доктор Пастерн тщательно отмерила три унции фиолетовой нанотехномагической сыворотки из большой конической колбы в белый пластиковый стаканчик; теперь в колбе осталось только пятнадцать унций. Взяв стеклянную палочку, доктор осторожно перемешала наносмесь с анестетиком. — Все конверсанты, которых я опрашивала, действительно видели очень яркие сны. И, что ещё любопытнее, все их сны, похоже, содержали общие элементы. Если вы не против, я бы хотела услышать обо всём, что вы можете испытать во время конверсии. Я думаю написать по этой теме статью.

Элайджа взял стаканчик из рук доктора Пастерн.

— Конечно, доктор. Если я что-нибудь запомню, то расскажу обязательно.

— Если судить по остальным, с кем я говорила, вы вряд ли что-то забудете. Эти воспоминания, по-видимому, весьма впечатляющие, можно даже сказать, судьбоносные, и... — но Элайджа уже потерял сознание. Конверсия началась.

▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ■

Элайджа бежал по бескрайнему зелёному полю. Всё вокруг было чуточку размытым, словно этот мир был сделан из облаков. Элайджа ощущал ветер в лицо и огромную скорость. Он никогда не чувствовал себя таким свободным, таким лёгким и сильным. Зелёная равнина неслась навстречу, постепенно становясь яснее и чётче. Она была покрыта зелёными стеблями — это же трава! Должно быть, так выглядела трава. И в ней попадались маленькие жёлтые цветочки. Они так и мелькали мимо, смазываясь в полосы; Элайджа мчался всё быстрей и быстрей.

На него надвигалась какая-то огромная масса. Она состояла из бесчисленных похожих силуэтов, всех цветов радуги. Когда они приблизились, Элайджа увидел, что это лошади. Нет, не совсем: скорее, это были образы лошадей, тонкие, идеальные и прекрасные. Теперь они окружали его; повсюду были их грациозные тела, изящные, длинношеие, они бежали с ним вместе, и земля тряслась от топота их копыт. Только сейчас Элайджа заметил, что он такой же, как они, что его копыта тоже бьют по траве, а хвост развевается, словно флаг на ветру.

Вместе с табуном этих неземных созданий он скакал к светлеющему горизонту, будто из ночи в день. Мир вокруг становился всё ярче и ярче, пока Элайджа не решил, что не сможет вынести такого сияния, но оно не слепило его и не причиняло глазам неудобства.

Вдруг зелёная равнина резко закончилась, конеподобные создания раздались в стороны и исчезли где-то за пределами видимости. Элайджа обнаружил, что скачет по воздуху, бесшумно перебирая копытами. Затем он перенёсся в какое-то грандиозное помещение, больше, чем всё, что он видел в жизни. Здесь было небо, и оно окружало его со всех сторон, и сверху, и снизу. Одну половину необъятного пространства занимало ночное небо, другую дневное, а между ними полосою лежали многоцветные сумерки. Элайджа повис в невесомости и принялся искать взглядом хоть что-нибудь, чтобы отличить верх от низа.

Каким-то образом он понял, что не один. Здесь чувствовалось присутствие некоей невероятной мощи, заполнявшей всё сияющее пространство, в котором парил Элайджа. Наконец он увидел. Его внимание привлекли две невозможно огромных сущности, одна яркая, вторая тёмная, каждая величиной с целые миры. Он уже видел их прежде в новостях; это были две принцессы Эквестрии, Селестия и Луна. Элайджа преисполнился изумления и восторга, но, что любопытно, совершенно не испугался. Ему казалось, что он должен был ужаснуться такому зрелищу, однако совсем не чувствовал страха. Лишь восхищение.

В один миг он оказался сидящим за столом, глядя на изящную фарфоровую чашку. Чашка была полна золотистой жидкости. Пахло просто чудесно.

— Ещё чаю? — услышал он чей-то мягкий, добрый, но немыслимо могущественный голос.

Элайджа поднял глаза на серебряный чайник в ореоле неяркого света, парящий над чашкой перед ним. Позади чайника за тем же столиком сидела Селестия, а рядом с ней Луна. Теперь они были нормального размера, всего вдвое крупнее его самого.

— Это очень хороший чай. Скажи мне, что ты о нём думаешь? — тепло и заботливо спросила Селестия. Элайджа почувствовал себя, словно в компании близких друзей, друзей, которых он знал всю жизнь.

Он снова взглянул на чашку. Чай пах цветущими лугами и нежным тёплым ветром. Элайджа не знал, как взять чашку, потому что у него не было рук, только копыта. Он по-прежнему был лошадью... нет, он был пони. Жеребцом-пони, сидевшим на низкой мягкой скамеечке. Он хотел было попробовать поднять чашку передними ногами, но решил, что так не годится. Неправильно это — пить чай ногами.

— Отведай же! На вкус его ты найдёшь отменным! — это была Луна, тоже добрая, но более властная.

Элайджа поднял взгляд. Обе принцессы терпеливо ждали. Как же быть? Наконец он сделал то единственное, до чего смог додуматься: опустил голову и отпил прямо из чашки на столе.

— Вот так! — сказала Селестия.

Живот Элайджи заполнился теплом, распространившимся до самых копыт. Чай действительно был хорош, даже более чем. Аромат чая переполнил его, пропитал всё его естество. Он рассказывал о привольных лесах и бескрайних степях, о высоких горах и ясных голубых небесах. А ещё он пел; о близких друзьях и тёплых объятиях, о минутах тишины и о целых часах полного умиротворения.

Вдруг Элайджа вздрогнул, очнувшись от грёз, и поднял глаза.

— Вы ведь Бог, да? — Он склонил голову и принялся молиться.

— Ох, перестань сейчас же. Я даже слышать об этом не хочу. — Элайджа с изумлением уставился на Селестию. — Очень трудно наслаждаться чашкой хорошего чаю, когда вокруг тебя все так суетятся.

— Но... вы же... я думал, что должен... — Элайджа пришёл в полное замешательство.

— Тебе понравился чай? — Селестия то ли веселилась, то ли спрашивала серьёзно.

— Д-да... он замечательный. Я ничего вкуснее не пробовал. — Он говорил чистую правду. А ещё Элайджа никогда не чувствовал себя лучше, чем сейчас. Он думал, что знает, что такое покой, что такое умиротворение, но этот единственный глоток чая затмил весь его прежний опыт.

— И мне он тоже нравится, — улыбнулась ему Селестия.

— Но... я не знаю, что делать! Разве я не должен славить вас? Не должен поклоняться вам? Что вы хотите, чтобы я делал?

— Ты можешь кланяться нам, коли пожелаешь, буде однажды нам случится встретиться. Пришёлся ль чай тебе по нраву? — Луна смерила его любопытным взглядом.

— Да, очень. Я бы хотел пить его каждый день.

Селестия наклонилась к нему так, будто собиралась доверить некий вселенский секрет:

— Тогда это и делай.

Элайджа посмотрел в чашку, где по-прежнему оставался золотистый напиток. Ему подлили ещё. Он опустил голову и...

▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ■

Элайджа чувствовал себя странно. Он лежал на боку, то приходя в сознание, то вновь отключаясь. У него онемели ноги, но постепенно в них возвращалась чувствительность. Элайджа поднял голову, чтобы взглянуть себе на ноги, и это движение заняло больше времени, чем должно было, как будто его шея оказалась гораздо длиннее, чем ей положено. У него не было ног! Вместо них блестели новенькие копыта.

Нет, стоп. Это были передние копыта. За первой парой копыт оказалась вторая. Вместо рук у него теперь были передние ноги.

Он действительно стал жеребцом.

Его тело покрывала светлая, песочного цвета шёрстка. Короткая, тёплая и удобная. Элайджа не задумываясь шевельнул хвостом и восхитился новому ощущению. Он принялся махать хвостом вверх и вниз, с шелестом хлопая им по столу. Чувствовалось, как хлопки отдаются в спине.

В поле зрения появилось лицо доктора Пастерн, наклонившейся, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Как ты себя чувствуешь?

Элайджа проговорил что-то неразборчивое. Он сосредоточился на ощущениях во рту, очень непривычных. Оказалось, его язык стал гораздо длиннее, под стать увеличившейся челюсти. Коренные зубы на ощупь были огромными и плоскими, передние гладкими, и ещё чего-то не хватало. Клыков. Верно, он же теперь стал строгим вегетарианцем — ему больше не были нужны острые зубы, чтобы рвать и раздирать плоть.

С некоторыми усилиями Элайджа начал выговаривать слова:

— Фёмммно. Фё новманно. Нормально. Всё нормально.

— Замечательно! Добро пожаловать в... в табун, наверное. — Кажется, доктор Пастерн думала, что это остроумная шутка. — Если тебе интересно, то ты земной пони. Увы, ни рога, ни крыльев, но зато ты получил фантастическую силу и выносливость. По-видимому, земные пони обладают некоей властью надо всем живым; думаю, со временем ты сам в этом разберёшься. — Пастерн легонько похлопала Элайджу по крупу. — Пока отдохни немного, пока не будешь готов встать на ноги.

— Я... я видел сон, доктор. Нет. Видение. Это было видение. — Элайджа до сих пор чувствовал во рту привкус того бесподобного чая и ощущал его запах. — Я... я никуда не исчезал, нет?

Доктор Пастерн рассмеялась:

— О небеса, нет, конечно! Похоже, это был чертовски убедительный сон. Заверяю тебя, ты всё время пробыл на столе, как и все остальные. — Она пристально осмотрела его. — Линн, запиши, что у конверсанта светло-коричневая шёрстка, белые грива и хвост и... бордовые глаза. Красно-бурые... нет, пиши "бордовые", так красивее. Гм, симпатичнее. — И она подмигнула Элайдже.

▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ■

Райан, с подносом в руках, обвёл взглядом столовую. Он хотел поговорить с доктором Пастерн, узнать, не нашла ли она чего-нибудь, что может помочь в его... ситуации. Персиковая пони, которую он встретил на крыше, сидела с местным... ремонтником? Должно быть, это и был тот Алекси, которого она упоминала. Они вдвоём над чем-то смеялись. Райан ощутил лёгкий прилив зависти, как всегда при виде любого мужчины, способного жить нормальной жизнью. Ну, настолько нормальной, насколько возможно в мире, полном волшебных пони.

Ко всеобщему ликованию, к толпе обедавших присоединился новый пони. Кажется, его звали Элайджа, и сейчас он ещё неуверенно, при поддержке Линн, вошёл в столовую. Утренняя конверсия означала небольшой праздник в обед, потому что все обожали наблюдать, как новопони впервые пробуют понячью еду. Очень любопытно. Вообще, людям всегда нравилось смотреть, как едят животные, да плюс ещё восхищение новыми чувствами. Райан уже пробовал сено и не мог себе представить, как оно может кому-то нравиться. Но, по-видимому, восприятие новопони менялось настолько, что они его лопали в любых количествах.

Пожалуй, "первый обед пони" манил к себе подобно новому миру, открытому лишь для конвертированных. Мир снова преисполнялся чудес, если взглянуть на него новыми глазами. Или, как в данном случае, попробовать на вкус новым языком.

Доктора Пастерн нигде не было видно. Хмм. Стоило заглянуть ещё кое-куда. В лазарет. И ещё постучать в стальную дверь конверсионной. Райан зашагал с подносом по коридору.

Обе двери были заперты. Удерживая поднос одной рукой, Райан постучал в дверь лазарета.

— Одну минуту! — послышался изнутри голос доктора. Дверь открылась. — А... я вас и ждала. Входите, Райан, я, возможно, нашла решение, но нам следует его обсудить. Не против здесь пообедать?

Райан совершенно не возражал. Ему было крайне любопытно, что скажет доктор Пастерн.

— Хорошо, Райан. — Пастерн откусила кусок вегетарианского гамбургера. — К делу. Вы, по-видимому, самый первый случай мужчины-транссексуала, зарегистрированный в Бюро Конверсии. Поздравляю, вы войдёте в историю.

— Я бы предпочёл без этого обойтись. — Райан всегда мысленно ёжился, когда о его... ситуации... говорили настолько прямо. Он старался по мере сил её игнорировать.

Пастерн сделала глоток какого-то оранжевого напитка. Лимонада, что ли?..

— На востоке есть записи о трансженщине, там задействовали старую экспериментальную сыворотку, и всё получилось как надо. Но у вас не тот случай. Говорю прямо: мы на неизведанной территории. — Доктор отложила еду и посмотрела Райану прямо в глаза. — Я бы очень хотела гарантировать, что всё получится. Я бы очень хотела, чтобы у меня были хоть какие-то прецеденты. Но никуда не денешься: что мы ни предпримем, это в лучшем случае будет эксперимент. Я могу превратить вас в пони, это не проблема. Но вот какого пола вы в результате окажетесь... я полагаю, что нашла нужный способ, но вы должны понимать: я не могу твёрдо обещать, что он сработает. Простите.

Райан сжал кулаки. Нелегко было это услышать. Но, очевидно, доктор Пастерн старалась как могла.

— Я вас понял, док.

— Впрочем, вы можете подождать. Ваши две недели израсходованы, но вы можете вернуться потом для немедленной конверсии. Возможно, к тому времени роль морской свинки сыграет кто-то ещё. Возможно, случится прорыв. Но есть и риск. — Пастерн снова откусила от вегги-бургера. — В данный момент поставки сыворотки ограничены. Я думаю, так будет не всегда, но гарантировать не могу. Возможно, вам придётся ждать долго. Не исключено, что неопределённо долго. Но вариант такой есть.

Райан вспомнил свою "карьеру" под началом Роберта и её банды, как и других торговцев органами, на которых он работал. В суровом мире за дверями Бюро приходилось бороться, просто чтобы оставаться в живых. И как же хорошо было в клинике, какими же прекрасными были голограммы, снятые зондами в Эквестрии.

Он не мог вернуться. Только не в этот мрачный мир. Никогда.

— Док... Доктор Пастерн? — Райан обдумал всё ещё раз, просто для верности. — Давайте войдём в историю.

— Отлично! — Пастерн явно обрадовалась. — Итак, первое: как давно вы принимаете гормоны и насколько регулярно вам удавалось их доставать?

▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ■

В общем зале было темно и тихо. Большинство дверей в спальни конверсантов были заперты или лишь чуть приоткрыты. Из одной комнаты доносился удивительно громкий храп, несмотря на закрытую дверь. О небо, подумал Элайджа.

Стояла глубокая ночь. Элайджа обнаружил, что не может заснуть. За прошедший день, во время обеда и ужина, кажется, все до единого в клинике поздравили его с понификацией. А ещё этим вечером он завёл себе очень близкого друга. Это было совершенно неожиданно, но Элайджа очень обрадовался. Каждый день теперь словно новая чашка чая, подумал он про себя. Надо помнить: склони голову и пей до дна.

Поистине, это был невероятно волнительный день. Замечательный день. Столько всего случилось. Столько всего изменилось. У Элайджи голова шла кругом. Может, если он придумает себе имя, это поможет ему расслабиться и заснуть. Он хотел себе настоящее эквестрийское имя, но никак не мог выбрать.

Элайджа лежал, сложив ноги, на большом бугристом диване. Теперь он понимал, как диван стал таким бесформенным; множество пони пользовалось этим потрёпанным ложем по-эквестрийски. Копыта были гораздо твёрже человечьих ног, и дивану изрядно доставалось всякий раз, когда пони просто залезали на него или спрыгивали на пол.

В тишине раздались цокающие шаги. Судя по всему, они принадлежали кому-то, пытавшемуся идти тихо, но ещё не освоившему новые ноги. Обернувшись, Элайджа увидел, что это Логан решил к нему присоединиться. Наверное, тоже не мог заснуть.

Логан подошёл к дивану. Элайджа подвинулся, освобождая ему место.

Логан осторожно поставил передние копыта на диван и наполовину поднял, наполовину закатил своё новое понячье тело на потёртые подушки. Самую малость потеряв равновесие, он хлопнулся на бок, вплотную к задним ногам Элайджи. Тот неловко заёрзал, и Логан передвинулся, позволяя Элайдже освободить прижатый хвост. Затем Элайджа опустил хвост, накрыв им Логана, и погладил товарища по спине:

— Я так рад, что ты здесь.

Пони-Логан по-дружески улыбнулся ему и ткнулся носом в бок.

— Я тоже.

— Логан? — Элайджа оглянулся на серого жеребца, прижавшегося к нему. — Ты не мог бы... рассказать мне о себе, о том, как ты попал в клинику? Теперь, когда мы друзья...

— Самые лучшие друзья! — прервал его Логан и снова ткнулся носом ему в бок.

— ...Самые лучшие друзья, — согласился Элайджа. Оба жеребца улыбнулись. — Раз мы теперь друзья, я хочу всё о тебе знать.

Логан ненадолго задумался.

— Ну, пожалуй, моё путешествие сюда началось с того, что мой отец попытался, ну...

— Попытался что? — Элайджа видел, что Логану больно об этом вспоминать.

— Он... в общем, он пытался меня убить.

Элайджа так и ахнул. И было из-за чего.

 

Читать дальше

"My Little Pony: Friendship is Magic", Hasbro, 2010-2015
"27 Ounces", Chatoyance, 2012
Перевод: Многорукий Удав, Веон, январь-февраль 2015