Автор картинки — Nuclear Tail

Вычитка: Shai-hulud_16

Глава 31: Откровенность

∿∿∿

Сигнал подошла к Солид Лайн и встала рядом. Сторм беспокоила, а тем более — её последние слова, но одновременно Солид было любопытно. Если говорить безукоризненно строго, происходящее не было учтено в плане. Ветка, которую можно было применить в этом случае, присутствовала и рекомендовала воздержаться от применения силы — но даже не относилась именно к этой ситуации; всего лишь подходила к ней, со многими допусками и без учёта важных деталей. Как слегка забродивший фруктовый сок — в основном отправлялся к подруге, но мог быть и лакомством для бабочек.

Солид улыбнулась этой мысли, явно пришедшей с той стороны, и опустила взгляд на свою кошку. Та выдала серию негромких урчаний, и Солид снова смогла понять смысл — не без труда, сквозь затихающий шум, но всё же: «Я тебе говорила, придёт время, и Луны нам не помогут. Это было возможно. Всегда было возможно».

Кёсори, выдержав приличествующую паузу, обратилась к Сторм первая:

— Это… это мы смогли понять. Если ты не враг Красной, как ты сказала, то ты не друг Лунам. Иначе быть не может. Если есть «Путеводный звездопад», то должны быть и другие способы порвать связь с Лунами. Так что… не обижайся. Но я не хочу спрашивать «как», я хочу спросить «зачем». Чем вам помешали Луны, зачем вы от Них прячетесь?

— Скорее «почему», — ответила Сторм, и не видя лица, не слыша живого голоса сквозь скафэквин Солид Лайн не смогла даже приблизительно оценить её тон. — Потому что однажды была пони, которая не смогла связать себя ни с одной из Лун. Она нашла способ сделать других пони такими же. Чтобы не было так одиноко. Чтобы вместе смотреть на чистый, неискажённый мир. И этим помешала замыслу и воле Лун… или не вписалась в него, или угрожала повредить ему. Не знаю.

Солид Лайн уточнила:

— Это собственные слова Лун или твой пересказ?

— Конечно же, пересказ, — повела головой Сторм, — Прямые слова Лун — неблагие.

— Почему это? — недоверчиво и настороженно спросила Кёсори. — Нам они дали очень много прав. Я была ранена, — Кёсори коротко дёрнула левым крылом, — и нас вылечили, хотя…

Сторм кивнула:

— Мы навели о тебе справки, достойная Кёсори Стрик. Не кажется ли тебе, что эта рана… — она замолчала, и продолжила много позже, продолжая удаляться от башни, хотя Кёсори трижды напоминала и подталкивала пони — ...мы ещё вернёмся к этому разговору, подлунная пегаска, но пока скажу: все твои раны и все твои беды причинены Лунами, как ни посмотри.

Кёсори замедлила шаг, потом остановилась, и медленно ответила:

— Это так. Но почти все радости и достижения — тоже. Меня никто не заставлял быть Вестником. Это мой выбор. Оно идёт в комплекте, это не кексик, из которого можно выковырять все изюминки. И я верна своей Луне, — она резко выдохнула, — тем более потому, что могла выбрать ещё раз.

Слегка замедлив шаг, Сторм ответила не оборачиваясь; Солид Лайн, с кошкой на спине, поспешила следом за нею:

— Я ничего не говорила об отказе — это только твои мысли. Но разве ты не хотела бы стать могущественнее? У нас даже самые слабые умеют очень многое. Плюс, конечно, ты могла выбрать — «Путеводный звездопад» это позволяет. Или вы отличаетесь? — после заметной паузы механический голос продолжил, — У нас, наверху, он возвращает сознание вдохнувшей в момент неправильного решения, и позволяет узреть последствия, пройти по дорогам что-если бы, и вернуться… другой. Пусть дорога воображаема, но она исцеляет даже от лунной зависимости, как только ты увидишь, сколько зла...

Кёсори с ударом крыльев метнулась вперёд, покрыв едва ли не бросок настолько быстро, что Солид Лайн на всякий случай перепроверила, не был ли это переход. К счастью, не был. Пегаска встала перед Сторм и почти выкрикнула:

— За счёт этой брони? Техники, которая может сломаться? Жизни в какой-то норе, где есть контрабанда и… что ты там называла? Предательства моей Луны? Нет, — она замолчала, медленно выдохнула, и продолжила спокойнее и мягче, — Но вообще-то… вообще-то, это обнадёживает: то, что создано нами и для нас, работает и для вас почти точно так же. Значит, вы не такие уж чужие.

— Заметь, я и не предлагаю, — сообщила Сторм. — Это тоже свобода выбора, которую вы все так цените. Но мы на другом пути, и я не менеджер по найму. Кстати, пыль создана вовсе не вами. И ещё — вдохнув её, ты уже предала свою Луну.

Кёсори фыркнула:

— Ненавижу, когда вот так выкручиваются.

Но продолжать не стала. Время шло; иногда Сторм слегка подправляла курс. Белая Луна скрылась за горизонтом, Синяя была на восходе.

— Вы знаете, куда мы идём? — спросила Солид Лайн.

— Да, конечно. — ответила Сторм, — За вашей розовой тянется след, даже вы его увидите, если присмотритесь. Кстати, я ошиблась. Это не просто создание Красной, это одна из шести. И нам придётся с нею договариваться — так, как будто она пони. Именно договариваться. Среди вас есть переговорщик?

Кёсори подняла голову:

— Это моя специальность! Чего нам надо добиться, достойная Фарэвей Сторм?

— Чтобы она вернулась в своё зазеркалье, мирно и без оружия. И не разрушала мир. Он и без того хрупкий из-за ваших Лун. — проворчала Сторм. — Мы её призовём позже, когда понадобится. Когда у нас будут шестеро из шести. Она будет последней для ритуала.

Кёсори помотала головой:

— Хрупкий? Вы там, наверное, совсем не знаете о чём говорите. Или… — она помолчала, — ...или вы о каком-то другом мире. Наш — прочный, устойчивый. Вот Солид — пришла к нам из далёкого прошлого, и — ничего. Ей всё понятно. Так ведь? — Кёсори помахала копытом в сторону Солид.

Солид отмолчалась, потому что врать не хотелось, и потому что Сторм была опасно близка к правде, которую обсуждать не хотелось тем более.

К счастью, Кёсори не настаивала, перешла на другую тему:

— То есть, вы тоже ищете те потерянные души?

— Угу, — пробурчала Сторм. — И вы двое из их числа, хотите вы того или нет.

— А зачем? Оживить Чёрную Луну, да? — спросила пегаска.

Повисло молчание. Солид решила уже, что ответа не будет, когда он всё же прозвучал:

— Эвакуировать отсюда тех, кого ещё можно и пока можно. Потому что кроме чуда надеяться нам больше не на что.

Сигнал трижды постучала лапкой по загривку своего транспорта, мяукнула, и Солид Лайн уже почти привычно поняла её: «Не поддавайся её мрачному настрою. У нас с тобой своя, теперь уже третья цель. Она важнее».

Передавать эти слова другим Солид не стала, и они продолжили путь по незримому следу — доверяя пришелице.

Потому что всё остальное, решила Солид, менее эффективно.

Глава 32: Слабость

⊛⊛⊛

Пинк бежала прочь. Точнее, Джентл Тач, потому что её зазеркальная половина была испугана — едва ли не впервые за свою долгую жизнь.  Шарп отошла на задний план сознания… теперь уже Джентл. Как ни храбрилась, она не могла скрыть страх — ни за смутными угрозами в сторону «этой зазнайки», ни за обещаниями вишнёвого пирога, когда всё закончится.

Они были близки как никогда, и Джентл больше не боялась своей «тени» — теперь она понимала, что Шарп никому не желала зла. Просто иногда слишком увлекалась. Вот и теперь…

— Я метала зеркала не для того, чтобы промахнуться, — ворчливо напомнила Шарп.

Джентл не задумываясь отвела вопрос в сторону, как мокрую от дождя ветку:

— Но ты же знала, что не сможешь её ранить?

— Догадывалась, — буркнула Шарп после короткой паузы. — Она нездешняя. Она не серебряная, а серая.

И на том замолчала.

Следующие несколько доль, убегая, снова в собственном теле и в настоящей реальности, Джентл слышала с той стороны только считалки и воспоминания о рецептах и путешествиях.

Похоже, в прошлой жизни Шарп успела исколесить весь главный материк, и даже ступала на берега двух других. Она была на великих водопадах, заходила под покров джунглей, знала, как шевелятся во сне горы — и где бы ни была, всегда находила друзей; и не всегда эти друзья были пони.

Она встречала и могучих драконов, и даже киринов, их нелюбимых и нежеланных детей. Она знала, где поджидать и в какую сторону не смотреть, чтобы, оставшись незамеченной, подслушать истории кэлпи. Она выследила то самое место, куда сходились лягушки выбирать своего Короля. Она не рассказывала это Джентл специально — просто перебирала мраморные шарики своих воспоминаний, играла с ними, пока они не рассыпались.

Джентл разрывали на части любопытство, стремление Шарп сбежать как можно дальше от безразлично-жестокой фигуры в скафэквине — и собственное желание вернуться, договорить и всё объяснить. Да, Сторм ни разу не улыбнулась — но Джентл отчётливо видела, какой могла бы быть её улыбка. Шарп не возражала, погрузившись в своё прошлое — но, как и со Сторм, Джентл легко могла представить, каким будет ответ «тени»: для Сторм они — монстр, аномалия, объект для изучения, но точно не собеседник.

И всё-таки, надежда оставалась: медленная, настойчивая и упорная, как сама Синяя Луна, стоявшая над нею почти в зените. Там, где Белая вкладывалась в одно усилие и отступала, не получив желаемого, Синяя Луна просто продолжала, и рано или поздно цель оказывалась достигнута.

Джентл улыбнулась, вспомнив, что и сама не сразу согласилась стать Вестником. Была важная причина… но вот какая именно? Над этим она задумалась, и долго пыталась вспомнить — на бегу сквозь синевато-белёсый полумрак едва не взлетая над пологими склонами, но всегда возвращаясь к надёжной земле.

Как и многие, в детстве она тайно мечтала стать аликорном — не зная, зачем, и не считая особенно важным чтобы было «зачем». Она знала главное — мир послушен словам аликорнов, а значит, она сделает так, что никогда не будет ни бед, ни болезней, ни горя, и тем более Красной.

Бессилие Лун перед Красной поселилось в её сознании уже после граничного возраста, тихо и постепенно, не спрашивая разрешения, как паук в углу домашней спальни — жутковатый, но в целом безвредный.

Затем она начала считать себя идеальной и достойной власти. Это заблуждение ненадолго овладело ей ближе к концу первого круга обучения, до того, как Джентл стала полноценным Вестником и получила синюю форму. На экзамене это чувство заснуло и больше не проснулось, как и Циан Вайр, первая и самая памятная её жертва.

Но после него в душе Джентл Тач остался осколок. Тоска по могуществу — даже не мечты, а просто зависть, смешанная со страхом и влечением. То самое чувство, как однажды сказала Синяя Луна, что подобно блуждающий огоньку манит пегаску, смотрящую вперёд и вверх — на своих старших подруг, хотя ей ещё несколько циклов до собственной первой отчаянной и безуспешной попытки шагнуть с крыши и уцепиться крыльями за пустоту. Колдовской огонь, тревожный, насмешливый, недостижимый.

Чтобы ослабить его, вместе с Синей Луной, Луной кошмаров, они внимательно смотрели, что случится, если Джентл Тач получит власть, приличествующую её потенциалу, и рядом не окажется никого, чтобы за ней присмотреть. Вайолет Вижн хотя бы не стало именем нарицательным.

Джентл была благодарна за эти уроки. Эти сны, каждый из которых был продолжением предыдущего, и разговор с Вайолет, и тренировки, на которых Джентль неизменно показывала себя сильнее, полезнее товарищей по команде — на время спасли её от этой тоски, напомнили ей об обратной стороне силы, дали уверенность… и голос её беззаботной и безжалостной тени на время утих.

Но только на время.

Они с Синей Луной продолжали осторожно касаться этой черты характера Джентл, но всё же, спустя долгие, долгие — по ощущениям — времена, прошедшие в медовых течениях снов и на тихо гудящих берегах смерти, Луна отступилась и приняла — сказав о том вслух — что Джентл есть то, что она есть, и не будет иной, пока не прервётся вечная песня небес. И стало по слову Её — сама память о тени отступила и скрылась со всем, что могло бы напомнить о ней, будь то случай или резон, и чистота души Джентл была до времени сохранена.

Джентл была почти спокойна. Она бежала — так и не вспомнив, почему же не хотела быть Вестником. Прочь от непреодолимой силы, под ярким светом своей Луны, в одиночестве, без напарников, которым могла бы навредить, без друзей, которых могла бы обидеть, без надежд, которые могла бы не оправдать. Всё было проще, чем казалось, и ещё проще, и с каждым пройденным броском друзья оставались всё дальше — Солид Лайн, недвижимо-прекрасная, Кёсори, что наверняка не одобрила бы эти мысли… обе, вероятно, связанные и упакованные, отправленные… неизвестно куда. Туда, куда, наверное, отправляют тех, кто общается с Красной. Тоже слабых и тоже беззащитных против пришелицы с небес.

Джентл Тач помотала головой. Шарп шевельнулась в её душе и сказала:

— Доберёмся до города — надо будет разбить первое же большое стекло. Серебро и ртуть помогут нам, бронза укажет нам путь.

Джентл кивнула себе, плавно развернулась — не прекращая бег, только меняя вектор — и направилась в обратную сторону.

Шарп деликатно кашлянула, потом ещё раз. Рассмеялась, но в этом смехе не было радости; и не стала перехватывать управление их общим телом.

— Думаешь, сдашь меня, и дадут медаль?

Джентл ответила не сразу и не вслух.

— Видишь ли… если мы сбежим… если я не попытаюсь… если я отдам всё тебе… мне будет слишком легко убедить себя, что я всё равно ничего бы не изменила. Что я слишком слабая пони.

Она оскалилась, и продолжила уже для себя.

— И если мы продолжим убегать — то так и будет. На самом деле так будет. Я никогда не стану сильной. И зачем тогда жить?

Теперь она говорила быстро, почти без пауз между словами и мыслями.

— А так… может, хоть кто-то, если у меня самой не получается, скажет мне, что я достойна и неплохо справляюсь. Может, я всё же сделаю что-нибудь полезное. Понимаешь?

Шарп не ответила; Джентл Тач больше не чувствовала её рядом.

Этого хватило, чтобы запаниковать. Джентл остановилась, несколько девяток ударов тяжело дышала, пытаясь прийти в себя. Вспомнила, что Кёсори однажды даже получила задание от своей Луны — на расстоянии — и попыталась сама обратиться к Синей Луне так, как будто Она слышит, попросить совета и помощи.

Она даже уловила отголосок ответа и сил — «Конечно, ты очень...». Но нить связи с Луной истончилась, затрепетала как паутинка, и больше не было слов с неба.

Вместо этого Джентл отчётливо ощутила на нём лакуну — пустоту, недостаток, возможность — здесь, чуть в стороне от Пера…

Она моргнула и наваждение прошло.

Шарп по-прежнему не было, и никто не пытался взять контроль над её телом.

Джентл попыталась позвать её; мысленно, потом шёпотом, потом в полный голос.

Шарп ответила тогда, когда Джентл уже перестала надеяться. Тихо и печально, едва слышимо:

— Делай как знаешь. Ты хочешь помочь друзьям — я не в силах встать на твоём пути.

Глава 33: Интроспекция

⊛⊛⊛

Джентл Тач возвращалась навстречу Сторм и прочей команде, сделав небольшую задержку на пути. Дорога петляла между холмов, иногда разбегаясь тихими тропами к маленьким местным хуторам. На одну из них Джентл и свернула, учуяв запах выпечки и клубники.

Её угостили пирогом в кругу незнакомой семьи, и на какой-то момент Джентл почувствовала себя дома — как будто там, где её настоящее место. Не в доме из прошлого, на краю Великой Пустыни, где её родили, и не в доме из будущего, в сердце Метрополии, где она будет помогать пони весь остаток жизни, Чёрная Луна пообещала ей это, а Луны не лгут.

Она сказала, что ей нужно выговориться, и сплела историю из своей жизни за зеркалами — двое жеребят дограничного возраста слушали внимательнее всех, выспрашивали, а потом... попросили указать дорогу туда.

Конечно, она опустила некоторые важные детали — неподвижную Красную в неизменном небе, специфический ассортимент фильмов в кинотеатрах, истинную природу Шарп. Та полусонно заметила, что она и правда могла бы указать им дорогу — несуществующие владения Красной лежали буквально в трёх шагах от реальности.

Джентл почти и не сомневалась. Шарп предложила заключить пари, но Джентл не поддалась. Младшие вежливо скрыли разочарование, и Джентл не стала говорить, что видит их чувства.

Ей не было нужды представляться Вестником — это бы убило всё настроение. Вестников уважали, ценили, но не любили.

Джентл и так хватало одиночества.

Она попыталась спросить, нужно ли платить, но ей сказали, что хватит права записывать, пересказывать и передавать историю, и за ней не останется «ни зла, ни долга».

Не сказанное тоже имело смысл. Слова «И пути наши не сплетены» гласили бы, что новой встречи не желают и не ждут; слова «и пусть снаружи тебя ждёт больше радости» — что встреча принесла не столько хорошую память, сколько горечь и обиду. Не было сказано ни того, ни другого.

Так строилось ритуальное прощание, оплетая собой тишину, и поняв всё, что ей следовало услышать, Джентл улыбнулась и постаралась запомнить это место, чтобы однажды вернуться. На время, если не навсегда.

Уходя, Джентл всё ещё в последний момент могла дать им понять, что она — Вестник, и тем изменить всё.

И всё же не стала.

Она считала себя честной пони, но не настолько, чтобы отказываться от искры тепла посреди  этого бескрайнего холода. За пять с половиной доль бега и ещё две — за обедом, Джентл осталась почти на том же месте, и шпили Метрополии не стали ни ближе, ни дальше. Конечно, в основном из-за того, что на полпути она развернулась. И всё-таки — никакого прогресса.

— Нам надо поговорить, — сказала Шарп пересохшим от тревоги, но настойчивым голосом.

— Пожалуйста, говори, — предложила Джентл, не замедлив шаг. — Как будто я могу тебе помешать...

— Не здесь. Там, где мы обе одинаково реальны. На границе снов.

— Нет, — отрезала Джентл. — Ты снова поймаешь меня в ловушку… или ты, или Красная. Во снах ты намного сильней, и мы обе это знаем.

— Тогда слушай здесь, — фыркнула Шарп, и продолжила —  её шёпот внутри почти не отвлекал от бега:

— Я — это ты. Я — то, что ты не позволяешь  себе, даже в желаниях. А ты хочешь силы. Ты хочешь не винить себя за чужие смерти. Ты, в конце концов, хочешь быть смелее.

По большому счёту, меня не существует, или не существовало — поэтому я обитала в зеркалах. Я — запертые и заколоченные комнаты в твоём доме. И поэтому же ты жила в спокойствии, почти не слыша меня, почти не думая обо мне. Пока не получила Назначение и не вляпалась в историю с потерянными душами. Потому что вот теперь, — с мягким нажимом в шепчущем голосе произнесла Шарп, — у меня есть шанс. Получить свой кусочек того, что вы привыкли принимать как должное. Мне есть, что сказать, и мир меня услышит.

Джентл улыбнулась:

— Ну вот, ты здесь, ты существуешь в нашем общем теле, рядом со мной, дышишь тем же воздухом. Разве не этого ты хотела? Тут не о чем сожалеть.

Шарп ответила в тот же удар, сбивчиво и полушепотом — как в далёком доме, много кругов назад, Диспассия нашёптывала Джентл на ухо свежепридуманные истории:

— Всё намного сложнее. Для того, чтобы мы смогли находиться в одном мозгу, нам обеим пришлось измениться. Помнишь наш долгий сон, в котором мы подружились? Ты даже не заметила, что я попыталась убить Сторм. Это тебя не обеспокоило, и всё ещё не беспокоит. И обрати внимание, как за обедом ты обошла стороной все острые углы. А я… я знаю теперь, что  я… наверное, слишком вспыльчивая. Я тоже меняюсь, видишь? Я понимаю, и иногда даже ощущаю, что пони плохо, когда я их разрезаю. Если так пойдёт, я скоро начну сочувствовать и сожалеть, — Шарп тихо рассмеялась.

— Эм… и… что? — моргнув, спросила Джентл. — Это же хорошо, наверное?

Ты развиваешься, с эмпатией тебе будет лучше.

— Хорошо? Нет. Совсем нет. — теперь голос Шарп был сердитым, едва ли не раздраженным. — Смотря для кого, милая. Для меня — совсем нехорошо. Просто послушай, ладно?

Джентл кивнула:

— Я слушаю, слушаю, не волнуйся.

Шарп всхлипнула, но почти сразу голос её стал привычным, насмешливо-игривым:

— Твои подруги, особенно та большая белая, которая тебя всё ещё желает, не смогут меня ни принять ни, ни полюбить. Небольшой шанс кстати есть, если ты отдашься ей, и в процессе применишь пару своих талантов. Но шанс маленький, и кроме пегаски есть и другие. Для них всех я —болезнь, которая, — здесь Шарп прозвучала насмешливо и напевно, — портит твой прекрасный облик. «Ужасное пятно на твоём сердце, столь чистом и прекрасном». И не только твоём.

Ты и я несём в себе осколки душ из прошлого. Мы не отражаемся друг в друге. В нас ещё есть те, кто жил раньше — древние. Они жили раньше… и не один раз. Они возвращаются, заглядывая в нашу жизнь, присматривая за нами как за жеребятами.

Джентл не перебивала — это она знала и так, и Шарп знала, что она знает, и Шарп продолжила, осторожно подводя к неизвестному. Джентл слышала, что Шарп старается чтобы она звучала уверенно, на самом же деле — на ощупь ступает во тьме неясных ощущений и предположений.

— Лишь изредка они сходятся вместе в одном времени. И такое время наступает. Зреет чудо и когда придёт пора урожая… Будет великое пиршество и путница придёт домой с победой. Мы с тобой куда как менее важны, чем эти души. Мы свечи, а они огонь, что переходит с одной свечи на другую. Они влияют на нас, подсказывают направления, может быть даже помогают… и они хранят чудо. Не мы, они. Если будет нужно, чтобы высвободить даже одну из Шести — а у нас с тобой их две — та же Солид, тем более её Луна, пожертвуют нами, не  моргнув и глазом.

Джентл резко остановилась и прижала копыто ко рту, затем ответила вслух:

— Это уж слишком, Шарп. Они не такие, и Луны не желают никому зла. — и говоря так, она не сомневалась.

Шарп ответила сразу:

— Ладно, не важно. Важно, что это действует в обе стороны. Мы тоже изменяем их. Будь ты чиста и не влияй на тебя Красная через меня, та душа, которую мы с тобой несём… я не говорю про оранжевый осколок, только про два розовых, которые должны сложиться воедино… она была бы в этом воплощении другой. Намного мягче, добрее и веселее. Наивнее. Но главное — такой, как должна быть с точки зрения Лун. Без моей ржавой и режущей примеси, через которую Древняя заражена теперь Красной, хоть и чуть-чуть.

Джентл подождала продолжения. Его не было.

— И что? — осторожно спросила она.

— И то, что они попытаются тебя исправить. И решат, что иначе никак. Потому что…  а вдруг из-за меня чудо просто не сбудется? Я искажу осколок души, которая важна им в девять раз больше, чем мы обе вместе взятые, и всё испортится. Так они подумают.

Шарп отчётливо шмыгнула носом и замолчала ненадолго.

Джентл Тач попыталась обнять бесплотный голос в голове, и как бы это ни смешно звучало, у неё получилось, стоило подумать об этом.

— Они найдут способ подсунуть тебе «Путеводный звездопад», отменить нашу совместную жизнь, нашу связь. Изгнать меня. Но ты и сама им не очень важна.

— Ты уверена, что именно так? — дрогнувшим голосом переспросила Джентл.

— Да. Точно.

Джентл не стала отвечать сразу. Она уселась под низким деревом, глотнула фруктовой газировки прямо из бутылки, потом улеглась на бок. Думать никто не мешал — в том числе Шарп.

Потом она спросила:

— Эта душа точно нужна, чтобы сотворить чудо? Без неё никак?

— Да.

— И если нас изменят «Звездопадом», то чудо случится, но тебя там не будет? — спросила Джентл.

— Да, я останусь, но буду лишь тенью в твоём разуме и ни на что не смогу повлиять. И тогда для Красной чуда не случится, — печально подтвердила Шарп.

— И если меня не исправлять, то я так и останусь сломанной, как ты говоришь, и буду монстром среди пони?

— Да, мы обе монстры. И для них, и на самом деле, — в этот раз в тихом  шёпоте Шарп была странная надежда.

Джентл больше ничего не спрашивала.

Наконец, просидев неподвижно долгое время и проглотив несколько горьких слёз, она подняла голову.

— Я… я не готова умирать. И отдавать всю свою жизнь и всю себя, чтобы моё настоящее место заняла... другая, как ты говоришь. Но та, неосквернённая пони — она имеет на это право. Я же знаю, что я должна ужасаться твоей кровожадности, твоей готовности к убийству, а я — нет, значит это я сломанная и неправильная. Вот... И я... Я приму «Звездопад» и дам себя исцелить.

— Ожидаемо, — сухо сообщила Шарп.

Джентл улыбнулась:

— Ага, попалась! У меня три вопроса. Можем ли мы сами поговорить с этой древней душой, или там, где есть она, нас не может существовать? Есть такие клятвы, которые она никогда не нарушит? И мы можем… просто найти тебе другое, собственное тело? Я буду рада видеть тебя своей сестрой, — добавила Джентл, подумав. — мы обе будем рады. И та я, что говорит с тобой, и та, что будет после «Звездопада». После того, как мы сотворим чудо для вас с Красной. Она тоже заслуживает чуда.

Она вдруг поняла, что Шарп плачет. Она не сразу в это поверила. И тем более не сразу смогла успокоить — но после того услышала «да, да, и да, конечно. Только не шути с этим, п-пожалуйста… такие слова назад не берут!»

Так они начали подготовку к ритуалу.

Для начала Джентл выучила клятву Древней. Клятва звучала забавно, и Джентл захотелось верить, что пони, которая клянётся  такими словами, не может быть очень плохой.

Затем пришла очередь осколков. Увидеть в себе фрагменты прошлых душ они смогли не сразу — каждый из них ускользал от прямого взгляда и только с помощью подруги, глядя на себя со стороны, их можно было ухватить и удержать. Но, вынутые — и всё ещё связанные с Джентл и Шарп самой жизнью — они приобрели цвет и форму: нежно-розовые, карамельные на вкус, слегка тёплые на ощупь.

Оранжевый осколок, твёрдый, шероховатый и вяжуще-кислый, они не стали извлекать — из одного душу не слепишь.

Соединить осколки после того было совсем просто — не столько ритуал, сколько  зов: так Джентл приглашала выглянуть из земли стрелки её любимых тюльпанов, а Диспассия исцеляла разладившиеся  часовые механизмы. Но зов, хоть и уводил на кромку снов и фантазий, тоже был забавным, и глубоким, как полный тёплой водой до краёв чан с примесью лимонадной пены и не требовал ни капли крови.

В этом ритуале Джентл поняла, что имя — Пинк Дроп — взятое ими для их общего тела в конце её долгого сна, было выбрано не только случаем… и не только ими двоими.

Они смогли очнуться от зова, не потеряв ни границ, ни памяти, хотя обе втайне боялись раствориться в Пинк.

Пинк была благодарна им. Они сели бок о бок в тихом уютном баре с воздушными шариками у потолка, за столом с белоснежной скатертью. Джентл понимала, что бара нет, и могла, приглядевшись, увидеть поросший травой склон холма, и была начеку, но Пинк считала, что он уместен — как приключение. Еда была настоящая, из сумок Джентл — но приготовлена и подана так, как Джентл никогда бы не смогла. И, поскольку реальное тело у них было одно на троих, хватило всем.

Пинк сидела напротив них, и она же любопытно выглядывала за дверь в поисках преследователей, и она же протирала стаканы за стойкой. Она поклялась им обеим Розовой клятвой, что добудет для Джентл «Путеводный звездопад», чего бы это ни стоило, и позаботится, чтобы Джентл не осталась монстром, Шарп получила собственное тело, а Красная — свой шанс.

Как Джентл ни старалась, она не услышала ни малейшего признака предательства — только лёгкую рассеянность Пинк; но именно из-за неё вытребовала, что на встрече со Сторм будет она присутствовать как равная среди равных и следить, чтобы Пинк не забыла ничего важного и не слишком отвлеклась.

А в конце обеда Пинк шёпотом подозвала её к стойке и протянула маленький искрящийся флакон без этикетки, с кнопкой посередине плотно пригнанной крышки и трубочкой, выходящей сбоку. Полный переливающимся циановым сиянием до самых краёв. Весом едва ли в три пуговицы. Ценой в трижды девять светоносных камней, или в треть ступени статуса.

Джентл знала, что это такое. Она проверила сумку в реальности — он был там.

Она взглянула на Пинк распахнутыми глазами.

— Я же обещала, разве нет? Ты рискнула всем, чтобы я была. И теперь я есть. — улыбнулась та. — Вот тебе и причина, чтоб обойти причинность. Любой ценой, агась. И даже не бойся. У меня слишком много друзей ждут не дождутся, чтобы снова помереть. Теперь я есть, — весело повторила Пинк, — И раз я обещала, что добуду тебе лекарство, не может быть, чтоб не добыла, так что угощайся. Одно чудо за счёт заведения! На одно у меня ещё соку хватит! — Пинк в подтверждение своих слов достала из ниоткуда бутылку клубничного сока.

Пинк опустила уши, но смотрела на Джентл улыбаясь, сияющими голубыми глазами. Этих искр Джентл раньше никогда не видела — ни в зеркалах, ни за ними.

Джентл села на траву, или на высокий стул перед стойкой, и смогла только кивнуть и спросить:

— А как же твоя связь с Красной? Шарп сказала, что ты изменишься, если я...

Пинк кивнула:

— Нет. Не бойся. Мы по-прежнему нужны Красной, так что я никуда не денусь. Ты отделила меня от себя того, как вдохнуть лекарство, в этом всё дело. Теперь давай — ты всё ещё не исцелена, и никто не смеет стоять между мной и дружбой.

У Джентл Тач был ещё один вопрос. Но она его забыла.

Кнопка подалась мягко и без усилия.

«Путеводный звездопад» был перцем, и электричеством, и — согласно названию — мятой замёрзших звёзд.

Глава 34: Бесцветность

🥧🥧🥧

На узкой эстакаде встретились две группы пони.

В одной из групп не было никого, кроме Пинк, но она не признавала себя за единицу. Впрочем, за двоих или троих тоже не вполне.

Если вдаваться в детали, то это число точно не было целым.

Шарп была на переднем плане её разума, не позволяя себе ни слова, ни действия, пока их не подтвердит внимательно присматривающая чуть сзади Джентл. Пинк представляла собой их обеих и больше того.

Дорога, до и после эстакады лениво огибающая изгибы ландшафта, здесь поднималась волной, словно пропуская под собой невидимый отряд, и взрезала наклонную стену холма, и дальше шла, почти превращаясь в туннель, среди серо-коричневых стен облицованной глины. Покрытые синевато-белой облупившейся краской, издалека заметные стальные двери убежища, выходившие на эстакаду меньше чем в броске от обеих групп пони и между ними, были припорошены пылью — их явно уже давно не открывали.

Они были закрыты и неподвижны, и свет Лун не проникал под этот навес. Неоновые трубки надписи «Укрытие при выбросе, сертификация АА+» давно погасли, их затянуло мхом, от защитной коробки не осталось и следа, и знали о них, а тем более могли если не прочесть, то хотя бы уловить общий смысл, разве что сама Пинк и, — нехотя признала она, — возможно, Солид Лайн с её знанием древней техники.

Для себя Пинк могла найти девять, если не больше, объяснений, почему она видит убежище и знает, что там внутри — но это было не так важно. Расстраивало, что вариант с переходом по разбитым зеркалам так и не сработал из-за взбрыкнувшей Джентл. Они могли бы, пусть и не сразу, добраться до другого материка, подружиться с кем-то из местных племён, и подождать, пока Сторм уйдёт со следа, а потом… но планирование никогда не было сильной стороной Пинк.

Зато она верила в судьбу, и знала, что умеет с ней знакомиться, бродить по общим тропам, заглядывать в тайные закоулки, наслаждаться вкусом жизни и расходиться по домам с приятной полнотой в животе, памяти и сердце.

Более чем несколько раз Пинк встречалась с теми, кто мог разрушить мир, и подруг с собой она обычно не брала — с ними приходилось действовать по шаблону, а это было не всегда удобно. Долгая прогулка, беседа под Лунами, набор лично сделанных кексиков — и всё само как-то оборачивалось к лучшему, потому что Пинк знала, с какой стороны искать это «лучшее» и никогда не унывала. Мрачные пророчества сбывались — но лишь формально, и так, словно суровый отшельник в Великой Пустыне решил пошутить именно на этой странице. Схемы призыва демонов, не меняясь ни на штрих, оказывались планами партии в скайвинг.

Так что эта встреча была — по самому большому счёту — ей не в новинку. Если бы в этот раз «новым знакомством» не была Сторм, седьмая из шести.

Все нормальные пророчества и ожидания, исполнившись, умолкали и переставали требовать своего — почти как голод. О сбывшемся — можно забыть, и начать помогать тем, кто попал под его обломки. Но не так было со Сторм. Пророчества, касающиеся седьмой из шести, были сказаны в семи вариантах и, исполнившись, в любом своём исходе запускали другие пророчества в безостановочной перепасовке. «Чёрная Сторм» обычно была мистическим союзником, на «Белую» можно было положиться больше, чем на себя, «Зелёная» означала собой барьер между Домом и Приключением. И так далее, нить за нитью и жизнь за жизнью, с причудливо сплетёнными предсказаниями и неизбежной следующей встречей на пути шестерых.

То, что видела Пинк, не хотелось называть серебром. Чьим-нибудь другим глазам, оно, наверное, могло бы им показаться. Но на самом деле в приближающейся фигуре была только серость отчаяния и безнадёжности. Не тихая, робкая, но всё же песня серебра, а выдох, который всё никак не соберётся стать последним; берег замерзающего моря; конверт, который некому открыть.

О такой Сторм пророчества не говорили — или Пинк их не знала.

Она вздохнула и шагнула вперёд; мгновенное совещание внутренних голосов определило, что и как сказать:

— Привет, подруги… я… наверное, была неправа. Я чем-то… могу вам помочь? Если можно.

Она знала, что нарушает все писаные и неписаные правила мира, что поступает грубо — но не знала, как иначе расшевелить этот серый туман; и только после того заметила, что Кёсори Стрик спит стоя, а в Солид Лайн практически нет жизни, не считая едва заметных течений; только полосатая кошка на её спине смотрела на Пинк внимательно и неотрывно.

Материальное тело ограничивало Пинк, как раньше, до ухода в зеркала, но Красная, как всегда и никогда, продолжала править над тем, что в прошлом могло бы сбыться. В реальности Пинк ещё не успела подойти близко: её совершенно точно не могли услышать с этого расстояния, и неплотный туман скрадывал черты лица. Но грань мира на эти три удара изогнулась, и «могло быть и так» стало «может, было и так», и на это — только на это — краткое время они были рядом, почти касаясь.

К тому моменту, когда её снова не могли услышать, ответ уже прозвучал, и Пинк осторожно приближалась, один реальный шаг за другим. Изгиб сквозь этот липкий сумрак потратил слишком много сил, больше, чем ей казалось до того.

— Можешь, — таков был ответ Сторм механическим голосом синтезатора, — Мы шли за тобой слишком долго и даже твои подруги устали. Центр загрязнён лунным светом, и теперь только через три цикла меня заберут наверх с резервной базы. Это ведь твоих копыт дело, верно?

Сторм и Пинк медленно шли навстречу друг другу и остановились, не дойдя девяти шагов. В этот раз никто не нападал, и в сером шуме ветра в искусственной трещине холма не было — Пинк слышала это точно — ни надежд, ни проклятий, ни мысли. Но каждому вопросу следовал ответ, и Пинк дала его — так, словно не видела бесцветности, окутавшей место встречи, открыто и без опасений:

— Скорее всего нет, а если и моих, то этот виток меня об этом ещё ничего не знает.

Сторм кивнула:

— Никто не пустит объект Красной в убежище. Значит, будем говорить здесь, на пороге.

— Никто не пустит, — согласилась Пинк. Она приложила копыто к двери, и сине-белая плита прогнулась и порвалась, почти беззвучно разошлась широкой трещиной; толстая сталь блеснула неровными краями. С той стороны было темно, неподвижно, и пахло пластиком, сухим шоколадным печеньем и воображаемыми монстрами — тем, кто до последнего оставался здесь, было не до того, чтобы на выходе убрать за собой тревожные сны.

— Я впущу. Чуток времени, только приберусь и мы поговорим, — сказала Пинк, — Но мой вопрос первый: что ты сделала со своей судьбой, подруга?

Она ждала ответа. Сторм повернула голову к раскуроченной двери и издала хриплый придушенный звук, потом ошеломлённо спросила:

— Но… но… как?! Это же легированная сталь, даже поцарапать её — нужна пушка или боевое заклинание! Она была спроектирована выстоять против Красной, зачарована от разложения и времени? Как?

— Об этом мы тоже поговорим, — улыбнулась Пинк. Она обошла Сторм и, поднявшись и опершись на задние ноги, толкнула скафэквин в глубину тёмного убежища. Через несколько ударов она вновь выглянула из пролома и осмотрелась. Затем тем же манером затолкала внутрь Солид Лайн и Кёсори Стрик, первую в глубоком трансе, вторую сонную от чужой фазы, и неприглашенных пони снаружи не осталось.

Кошка зашла сама.

Глава 35: Проецирование

☳☳☳

Больше всего её беспокоила кошка. Пока они шли, Солид Лайн успела вкратце рассказать о своём питомце, но многое осталось неясным. Войдя в убежище, пока розовая была занята чем-то в глубине, Сторм устроилась на кушетке в сортировочной зоне, и Сигнал уселась рядом с ней.

Сторм пыталась говорить с кошкой, и даже получала от неё осмысленные ответы, но пока они сводились к «да» или «нет».

Более длинные серии звуков встроенному переводчику не давались, хотя он и пытался подобрать смысл.

Через несколько реплик, поняв, что эти попытки неудачны и переводчик пытается угадывать по контексту и предположениям, Сторм выключила его и сама договорилась с Сигнал о жестах, которые значили бы «почти да», «не совсем нет» и «не знаю».

После этого разговор пошёл живее, тем более что Сигнал не пыталась задавать собственные вопросы: нет, не сочувствует Лунам, кроме Чёрной Луны. Нет, почти не связана ни с одной из них, и считает, что это хорошо. Связана или нет, если без «почти»? Почти нет.

Это Сторм могла проверить своим контррезонатором, о котором кошке было знать неоткуда — он показывал слабую ориентацию по Чёрной Луне. Так что Сторм предварительно определила собеседницу как закрытую, но честную, и перешла к более важным вопросам.

«Кто главный в вашей паре?» — вопрос был не риторическим. Сторм знала, что существуют высокофункциональные реимпланты, хотя сама их раньше не видела. До встречи с Солид и её кошкой, очевидно. Кошка выбрала оба ответа одновременно, но когда вопрос повторили, остановилась на Солид. Этого было достаточно, чтобы в общих чертах понять настоящий ответ.

«Теперешнее состояние Солид Лайн угрожает ей? Она так спит? Это болезнь?» — здесь слова пришлось подбирать осторожно. Миниатюрная жёлтая единорожка, хотя и могла идти куда толкают или направляют, всё ещё не была в полном сознании, и если Кёсори на кушетке напротив просто спала глубоким и здоровым сном, как и положено по времени цикла, то открытый и пустой взгляд Солид, реагирующий только на общую освещённость, начинал откровенно беспокоить — но Сторм не хотела принимать никаких серьёзных мер, пока не поймёт, что происходит. После нескольких ответов на экране для личных заметок Сторм записала «Не спит. Не болезнь. Повреждение. На данный момент почти безвредно». Уточнив время, по крайней мере Сторм узнала, что ждать придётся не очень долго — доли, а не циклы.

«Почему ты защитила меня от атаки Пинк?» — с этим вопросом они не справились. Появился шестой сигнал, означающий, что вопрос слишком сложен, и даже после серии уточнений и переборов по спискам Сторм не смогла собрать из ответов ничего внятного. Кроме того, что Сигнал считает её временной союзницей. Это не очень-то обнадёживало.

Сторм привыкла полагаться на связь с центром, на поддержку с небес, но умела действовать и автономно. Тем более, сценарии взаимодействия с любой из шести были проработаны не исключая возможного явления Красной.

Вот только эта Пинк… её физическая сила точно не была вписана в её личную карточку. Что-то было не так, хотя и не выходило за рамки сценария «Пинки Пай заражена Красной». В конце концов именно Пинки всегда считалась наиболее уязвимой — безумие к безумию, цвет к цвету, хаос к хаосу.

Когда Пинк вернулась, вкатив перед собой тележку с супом, пончиками и молоком, Сторм не нашла причин отказаться — по всем главным датчикам убежище было безупречно чистым, и даже сама Пинк — почти бесцветна. Не в основном смысле, конечно… и она уже снимала шлем на открытом воздухе…

Рискованно, но стоило того, решила Сторм, дожевывая пончик — сочный, с шестью оттенками сладости, тремя — кислинки, и едва заметно прогорклый в послевкусии, но обещающий всё исправить, если дать ещё один шанс его собрату.

Но этот был последним. К счастью, горечь всё же ушла. Молоко проигрывало пончикам с разгромным счётом, и его сладость была металлически-едкой — но в целом привычной.

Пинк смотрела на неё во все глаза — прозрачные голубые озёра. В детстве Сторм любила искать и считать их на тёмном шаре далеко внизу. Никаких ментальных воздействий, просто ожидание, всё ли понравилось и достойна ли Пинк похвалы — детское, искреннее, хоть с определённой точки зрения Пинк была во много раз старше Сторм, и даже кубическая девятка была бы всё ещё меньше, чем это «много». Совершенно невозможно было не поблагодарить её за обед, что Сторм и сделала. Потом они напоили всё ещё выключённую Солид Лайн из молочника с длинным носиком, и начали беседу.

Точнее, начала Пинк:

— У тебя нет судьбы. Так бы я сама сказала, чего от тебя ждать. Скажи, чего ты хочешь, потом я скажу, чего хочу, и мы это сделаем. В плане чуда для этого мира.

Сторм не удержалась от улыбки — это было очень позитивное начало. Её ответ шёл тоном ниже во всех смыслах.

— Этот мир беднеет. Каждый раз, когда ваши аликорны встречают угрозу, они почти не пытаются вести переговоры. Первое сопротивление, первые жертвы среди пони — и Луны вмешиваются, отменяют и…

Пинк перебила:

— Не отменяют. Высылают на другой материк. Те же кельпи, грифоны, исими… Они вполне счастливы без пони.

Сторм отмахнулась:

— Во-первых, не так важно. Все равно выносят за скобки. Во-вторых, по нашим наблюдениям все же изгоняют из реальности. В-третьих, даже если так, это не меняет проблемы. Они не договариваются.

Пинк ответила не сразу:

— Ходят слухи — ты не поверишь — что Зелёная Луна сможет.

Сторм прищурилась:

— Она сама слух. Или ты знаешь больше, Древняя? Твоя марка — не та, что должна быть у Пинки Пай. Ты сама ведёшь себя не так как должна. В чем-то похоже, но…

Пинк не стала отвечать, только подмигнула.

Сторм продолжила, не затягивая паузу:

— И как мы видим, каждая изъятая сущность тянет за собой другие. Мы просим о чуде — мы просим вас создать звёздный мост, ведущий к нам. Без ракет. Чтобы все, кто мешает Лунам, могли просто уходить к нам. И чтобы Луны этому не мешали. И чтобы у нас было достаточно места для всех, кольцом вокруг планеты. Я знаю, для вас это не слишком много, вы творили и большие чудеса. Сеть, например, или Фонтан-Лабиринт… тогда, когда придёт пустота, у нас останется из чего строить новый мир. И поспешите, времени меньше, чем кажется. Едва ли не любое неосторожное слово Лун…

Пинк обняла её и уткнулась нос к носу; только тогда Сторм поняла, что забыла закрыть шлем.

— Я знаю, — сказала розовая.

Сторм негромко спросила:

— Знаешь, но не согласна? Я слышала, что чудо нужно заказывать прямо и честно, с будущей радостью в сердце, но никто не получает в точности то, о чём просит… и я должна попросить лично. Ты сама разрушаешь мир. То, как ты выбила дверь… так не должно быть и не может быть. Сами правила расходятся по швам… ты можешь… просто пока уйти? — Сторм напряглась, но убежище оставалось чистым, и слабая ориентация по Красной была только направлением возможного канала силы, а не самим каналом.

Пинк помотала головой:

— Нет, это не то, что ты думаешь. Может, не только то. Я обещала, что мы поговорим об этом тоже, но это надо видеть. Словами это слишком долго и слишком печально.

Она встала и потянула Сторм  дальше в глубь убежища.

— Мое желание проще. Я хочу, чтобы Красная вернулась на общее небо и взяла себе отнятые у неё аспекты.

Включились рефлексы. Прыжок в сторону и назад, уходя с прямой линии атаки земной пони, начертить образ поникинеза в разуме, «вдох» сырой магии из окружения, заполнить и оживить образ, нацелить сияющий рог… и на этом, с волевым усилием, она всё же смогла остановиться, не разрядив его в Пинк.

Гасить ауру-фон она не стала, и внешняя магия продолжила течь на золотой огонь рога, беззвучно сгорая в нём; тем не менее, Сторм повернула голову чуть в сторону, на всякий случай сбив прицел.

— Тогда нам не по пути, — прошипела Сторм. — И никому из нас. Слишком много зла и слишком много боли. Плюс, Красная обманывает. Мы уже вычищали её культы, полностью уверенные, что всё, что она творила, стоило того. Каждый монстр, созданный её светом, каждый раненый  её лучами, все, кто так и не вернулся из похода… всё стоило того и ничто для них не важно всего лишь из-за одной старой обиды. И если ты служишь Красной, я тебя уничтожу,  Древняя ты или нет. Я в силах. Я клялась, что не буду её врагом, но беречь её слепых слуг и кровожадных фанатиков я не обещала!

Пинк помотала головой, и взгляд её был печален.

— Я никому не служу. Даже себе. Я просто слушаю всех и стараюсь принести радость. Тем более я не служу ни Красной, ни её злу. Я ее слышу, а это совсем другое. Позволь объяснить? Пожалуйста.

Сторм помолчала, оценивая ситуацию. Прямой конфликт с Древней был… всё же почти недопустим. Он закрывал единственный на каждое третье в среднем поколение шанс. Того, что сказала Древняя — по смыслу — раньше было достаточно, чтобы разрядить в говорящего цепочку боевых заклинаний, занести событие в лог и забыть. Непростительное. Отвратительное. И тем более недопустимое.

Но всё же оставалась возможность, что они не так поняли друг друга. Что в словах Пинк был совершенно другой смысл. В конце концов, это Пинки Пай, и никто никогда её не поймёт...

— Я слушаю, — мрачно сказала Сторм. — Будь лаконичной. И не проси о снисхождении только из-за того что однажды её убили. Мы это уже слышали, услышали и оценили честной ценой.

— Не получится, — покачала головой Пинк. — Или ты настаиваешь? Я не смогу. Есть надежда, но это три кадра в видеозаписи. Пойдем. Пойдем быстрее, пока нас не поглотил океан.

Сторм не сдвинулась с места, и Пинк пришлось принести проектор и кристаллы из темноты дальних комнат убежища. Она так и не разобралась, как включить прибор, а Сторм не стала помогать и подсказывать, и они долго дулись друг на друга, пока драма момента не перешла в иронию; Пинк хихикнула первой, так что гордость Сторм почти не пострадала.

Солид Лайн, очнувшись, задала им множество коротких и точных вопросов о том, что успело случиться, и получила ответы — частью эти ответы её устроили.

Пинк и Сторм уютнее укрыли спящую Кёсори одеялом, а Сигнал уложили поверх; дали Солид немного времени разобраться со старой и хрупкой техникой, и втроём, под тихое жужжание проектора, устроились смотреть на жизнь, которой больше не будет.

Глава 36: Пересечение

∿∿∿

Камера парила  над поверхностью на высоте в девять шагов, или три роста — именно вторая, устаревшая мера высоты отображалась в верхнем правом углу мерцающего экрана. Солид не знала точно, в какой эре росты вышли из обихода. Фоновые процессы вывели справку в левую половину поля зрения, но Солид было не до того — она всё ещё пыталась осмыслить своё пребывание в отключенном режиме.

С её точек зрения — как её самой, так и её программ, которые она детально опросила — пропущенное время не содержало событий.

Само время было, и внутренние таймеры продолжали его отсчитывать, и результат соотносился с мнением других пони — но оно было пустым.

А вот суть пустоты была, мягко говоря, неоднозначна. Для не вполне разумных фоновых процессов вокруг не происходило вообще ничего. Мир отсутствовал, и надо было только поддерживать жизнедеятельность тела, которое — единственное — продолжало существовать. Они выдали серию тревожных сигналов, не получили ответа от сознания, и переключились на поддержку тела, ожидая, пока мир не проявился вновь.

Сознанием же… Солид Лайн не могла подобрать иного описания, даже если бы и хотела: она плыла в океане бесконечных звёзд, и звёзды были вокруг и внутри её. Были приливы, отливы и неспешная жизнь со всех сторон. Небо отличалось от океана ничем и всем, как две стороны окна — зеркального стекла, вмешался чужой голос, перебив мысли Солид Лайн — будь ты снаружи от него в неизбывном ледяном сумраке или внутри, где изощрённость, искусство и отвага плетут самые лучшие песни.

Она летела, и тонула, задыхаясь и продолжая следовать за голосом, которого нет, за размеренным стуком своего сердца, за течением крови в венах и мучительно пыталась заснуть, чтобы наконец-то выйти наружу, вовне, во мрак и холод, и встретить то, что ждёт, и никогда не могла, потому что сон был навсегда закрыт для неё. Через сны и зеркала Красная соблазняет…

Солид Лайн не закончила эту мысль. Кошка тяжело прыгнула ей на загривок, а Пинк подтолкнула её под бок:

— Не уходи от нас… снова. Ладно? Мы за тебя очень-преочень беспокоились.

Короткий мяв Сигнал значил примерно то же самое, — но больше с оттенком «Тебе ещё рано».

Солид помотала головой, пытаясь прийти в себя, и постаралась сымитировать виноватую улыбку — мимика ей по-прежнему давалась плохо. Но для Пинк желание было, очевидно, важнее результата — розовая расплылась в счастливой ответной улыбке и протянула стакан апельсинового сока, снова взявшийся неизвестно откуда.

Солид машинально приняла его, отпила и вернула внимание к происходящему в проекции; Сторм и Пинк уже смотрели в проекцию во все глаза.

Там, очерченные не очень чёткими контурами, в зеленоватых оттенках и редких пятнах — артефактах записи — в лаборатории стояло четверо пони. Два единорога, один заметно старше другой. Земной пони напротив, чуть в стороне. Пегас — в воздухе между ними, на вершине неправильного тетраэдра. Судя по ритмичному покачиванию камеры, снимающий тоже был пегасом, причем из тех, что предпочитали воздух поверхности.

Стенды, маркеры, измерители и книги, разложенные в относительном подобии порядка, и прямоугольные следы пыли с отпечатками ножек там, где недавно стояли кровати, выдавали, что помещение не создавалось как лаборатория, скорее его заняли и переоборудовали, причём наспех. На беловатом неровном полу, лицевыми сторонами друг к другу, четырёхугольником стояли незамутнённые зеркала; камера наблюдала их со стороны и сверху, заглядывая в обрамленное ими пространство.

И это пространство было искажено — сами поверхности зеркал как будто облегали сферу, так что все углы четырёхугольника были тупыми.

Солид нахмурилась. Солид-прошлая могла бы создать подобный эффект, но в нём не было практической пользы, он требовал постоянной подпитки магией и со временем выворачивал пространство на изнанку с риском цепной реакции. Башня, где спала Солид, была основана на том же принципе… вот только Чёрная Луна выполнила его как минимум в девять раз точнее и осторожнее, и чётко определила границы выхода на изнанку. Здесь же… как Солид ни вглядывалась, она не видела ни намёка на ограничивающие линии. В теории, при достаточном инициирующем заряде, эта конструкция могла поглотить мир.

Чтобы заглянуть на изнанку, существовали менее радикальные способы. Самый простой — спросить у кошки; они видели изнанку всегда и без приборов. Впрочем, это само по себе требовало переводчика. А чтобы кто-то захотел жить на ней, или хотя бы оставаться сколько-нибудь надолго… Солид не видела ни причин, ни хорошо масштабируемых способов. В конце концов, спящие пользователи Чёрной Луны не зря считались отсутствующими в мире. Лишёнными следов, если говорить точно.

На изнанке не было жизни. Более того, она не была устроена так, чтобы поддерживать жизнь… хотя, в целом, старалась об этом помнить и беречь редких гостей; к сожалению, изнанка была очень, очень забывчивой, и характер её был скверен.

Важнее было другое.

— Пинк, ты сказала, они здесь вызвали Красную? Но это же совсем в другую сторону. Это изнанка, а не зазеркалье...

Пинк кивнула:

— Слушай.

Солид кивнула в ответ и начала слушать:

—  ...чтобы быть на расстоянии от Красной и, видя врага, не опасаться и не нападать…

Она дёрнула ухом и обратилась к своим процессам; как и ожидалось, те вели запись с самого начала.

— Это наш полигон, и наше поле для экспериментов. — говорил маленький тёмно-жёлтый единорог средних лет, глядя в камеру, всё ещё висящую в воздухе, но теперь заметно ниже.

— Мы добились, что никто из Лун не только не вмешается, но даже и не наблюдает за нами. Мы договорились, что в случае неудачи наши потомки возместят за нас ущерб и все потери — так будет честно, а в случае удачи — мы достигнем взаимопонимания с Красной…

Солид попросила остановить запись; Сторм взглянула на неё прищуренными фиолетовыми глазами и отрицательно покачала головой. Пинк ответила не дожидаясь вопроса:

— Это их последние записи. Проект закрылся бы в любом случае. Я лично договаривалась с… — Пинк кивнула на экран — …с Энджи об этой встрече. Я обещала от имени Красной, что всё пройдёт хорошо. Я не справилась, ни в одну из всех встреч. Мы пробовали много-много раз и ещё больше. Мы снова и снова перематывали назад время, я приходила с иными подарками и с иными словами, и всё равно всё было примерно так же...

Сторм вмешалась:

— Вы можете перематывать время? Если так, то почему вы не справились? Это же абсолютное оружие. Вы могли бы, например, отступить, найти другую группу исследователей, или этой предложить что-то иное, предупредить их, что пойдет не так. Я думала, Красная до этого додумается, — Сторм фыркнула; Солид предположила, что с иронией или превосходством, но не была уверена.

Пинк обернулась к Сторм:

— Красная властна только над несбывшимся и только у себя дома. В реальности, тем более на изнанке, она не в силах отменить и переиграть ничего важного. Только поправить маленький, несущественный штрих… как только мы увидели результат, мы попытались и продолжали пытаться. Но событие уже было, понимаешь? Если бы она смогла, то, как минимум, никто бы не пострадал.

Сторм коротко кивнула:

— Угу. Мы так защищаемся от магии. Устанавливаем неизменности.

— ...мы свяжемся с Красной на наших условиях, чтобы быть на расстоянии… — продолжил единорог в проекции. Солид выслушала его план и пояснения на случай катастрофы, для тех, кто найдёт запись.

Они собирались вызвать Красную на разговор, не затрагивая реальность. Сначала выйти на изнанку, которая относилась к снам и к зазеркалью как восход к заходу, и уже с изнанки, не считаясь с запредельной тратой магии и конструктивной сложностью для одновременного перехода двух принципиально разных границ, связаться с зазеркальем. Это давало им при разговоре ещё один слой расстояния от себя до Красной; и в худшем случае все последствия оставались бы только на изнанке и нигде более.

Пространство среди зеркал растянулось и выгнулось, как будто туда бросили  почти невидимый гигантский шар — растущий гигантский шар — и меньше чем за удар расширение поглотило стеллажи, лидера группы и того, кто вёл запись, а ещё один удар спустя — всю лабораторию, превратив её в огромный зал со стенами, затерянными в белёсом ярком тумане невыразимо далеко от пони.

Изумрудным блеском откликнулись персональные защитные поля. Некоторые книги, не выдержав расширения пространства, распались на отдельные тетради, зеркала разошлись по четырём сторонам креста в ровно и бесстрастно освещённой дали — мельчайшие щели между ними стали долгими девятками шагов.

Пространство изнанки было каким угодно, но только не благожелательным, и ничто не могло рассчитывать на его милость. Только на неискреннее гостеприимство к разумной жизни — брезгливое любопытство, если называть вещи своими именами. Или на очень точно согласованные условия визита. Или на собственные силы.

Впрочем, Солид знала необходимые защитные формулы. Как и пятёрка на проекции, судя по редким отблескам их полей.

Им пришлось добираться друг до друга, бежать и лететь, если не падать навстречу. Солид подалась вперёд, вглядываясь. Это точно изнанка. Масштабнее, чем реальность, и почти пуста. И свет. Этот белый свет из ниоткуда ни с чем не спутать.

— Думаете, это была хорошая идея? — спросил единорог; ему наперебой ответили, что они тут ни при чём и ни один пони не вкладывал магию в переход на изнанку. Он покачал головой. Солид рискнула уточнить у Пинк:

— Он им верит или нет?

Пинк подумала:

— Нет, но не хочет обострять и подшучивать над ними. Решил оставить как есть.

Сторм прокомментировала:

— В самом деле, скандал им уже не поможет. Они уже туда провалились. Сначала дело, разбор полётов потом.

Сигнал возразила плотным и тесным прикосновением к щеке и выдохом на ухо Солид: «Верит, конечно. Они его семья».

Команда по ту сторону проекции собрала и выстроила все четыре зеркала ровным рядом — что само по себе заняло время. Они пытались поддерживать друг друга, но безразличная огромность того, что совсем недавно было уютной комнатой, а теперь соперничало по размерам с главными покоями Белой Луны, видимо давила на них, и белое сияние сверху высвечивало их — безжизненно, безучастно; по теням на полу Солид поняла, что снимал на камеру действительно пегас.

Четырёх капель крови, взятой от каждого из четверых — Солид отметила, что пятый, тот, кто снимал, не участвовал в ритуале — хватило, чтобы по зеркалам растеклась алая блестящая пленка, и за нею вместо отражений возник глубокий и полный жизни лес — океан — и всё же лес, решила Солид — в сиянии жёлтого и вязкости оранжевого.

Но все четверо пригнулись и опустили головы, словно на спины им лёг непосильный груз; и никто больше не смотрел на друзей по бокам — только вперёд, за грань зеркал. Земная пони, не в силах больше держать вес своего тела, опустилась на белый пол. Но и она не отвела взгляд.

Не пустыня. Не выжженный полигон. Не свалка отходов. Не любое другое место, которое описывали как мир Красной в ужастиках для жеребят.

Все выглядело привычно, хоть и слегка жутко, потому что никто никогда не бывает спокоен, когда входит в лес — любой лес. Рыхлая и мягкая почва, деревья, с ветвей которых падали тяжёлые капли недавнего дождя, перед камерой мельтешили крупные разноцветные насекомые, и Солид на три удара показалось, что её нос щекочет сладковатая гниль.

У границы зеркал появилась Красная.

Она не была красной. Если не считать гривы, но даже та перемежалась узкими жёлтыми полосами, напоминая скорее о пламени. Основной её цвет был жёлтым, и открытый и любопытный взгляд зеленоватых глаз не содержал ни коварства, ни злобы, ни желания отомстить. Если бы не одна деталь, Солид даже не подумала бы, что это Красная. В конце концов, рог такой формы, заострённый и чрезмерно длинный, был семейной чертой многих единорогов, и часто говорил о большом магическом таланте.

Но эта деталь: крылья по бокам, очень тонкие и слабые, изогнутые под неестественным углом. Она меняла всё.

— Здравствуйте? — спросила Красная. — Вы хотели поговорить?

Красно-коричневая гниль наползала на её переднюю ногу, начинаясь от земли; жирные слизни вылезли из перегноя, за пару ударов доползли по ноге до плечей и шеи аликорна и исчезли в районе шеи. Красная поглядела на свою ногу, неловко переступила, и, топнув несколько раз, освободилась от нежного, но слишком настойчивого объятия гнили. Аликорн вновь обратила взор к границе изнанки и её собственного царства горьких и алчущих снов.

— Простите – сказала она. – Они тоже хотят говорить со мной, но перед ними я дам шанс высказаться наследникам моих убийц, просто для галочки. Что вам так от меня нужно, что вы решили обратиться к Проклятой, и даже авансом предлагаете мне жизнь? Да, чтобы вы знали — я не обещала вам ничего, кроме разговора. После него я преспокойно могу скормить вас моим подданным, — улыбнулась она.

Глава 37: Жертвоприношение

⚫⚫⚫

Ещё подходя к воротам покинутого убежища, они знали, что могут не вернуться: как минимум один из них уже точно не выйдет на свет Лун.

Более того, они знали, кто именно. Полагаться на случай и судьбу не приходилось — Спек вызвался сам.

В детстве он жил далеко от Метрополии, так далеко, что как Спек ни старался увидеть Её башни, поднимаясь выше и выше, Она оставалась за горизонтом. Тогда он мечтал спасти всех. Или помочь в спасении — но только чтобы не переселяться в город.

Он слишком любил свободу, простор на все девять ветров, берег океана — и сам океан. Рыбная ловля в обильный сезон, когда блуждающие острова тёмного льда смещают течения, а Синяя Луна, уважая их обитателей, надолго приглушает свет — это пища на сезон для всей семьи, это истории для обмена с друзьями по дальнему ветру, и одиночество для собственного сердца.

Городские приходили с гарпунами, рассаживаясь вдоль кромки лимана. Прибрежные с рождения знали и чувствовали, что вода не так уж отличается от воздуха, и оглушали рыбу в пикировании ударной волной.

Когда городские спрашивали, к какой из Лун он относится, Спек отвечал уверенно и открыто: «К Синей», не вдаваясь в подробности. Только однажды его поймали на лжи, и только тогда пони, лежащая поперёк его спины, настояла, что хочет знать правду — а узнав, не испугалась, и, в благодарность за всё, научила, как узнавать последователей Синей без слов.

С тех пор он обходил их — настоящих — по девятой дуге, а остальные вежливо не уточняли: в конце концов, каждый выбирает сам.

Впрочем, он был не так уж далёк от истины: в почти всех аспектах Синей — от медицины до творчества — Спек ориентировался, мог поддержать разговор, и даже сплести несложную магию, хоть и был пегасом. Для выгула городских этого хватало — их надо было всего-то довезти до дальней гряды, подождать у берега, пока соберут местные ягоды и повосхищаются хищными цветами, и вернуть на материк, не вступая в беседу, но зная, что деньги и статус заслужены.

Заходить в тёмные волны не испытывал желания никто из них, а тем более нырять — а те, кто знали, что вода совсем не так холодна, как кажется, держали это знание при себе и встречались со Спеком в совершенно других местах.

Именно поэтому, паря за спинами товарищей и над ними с камерой на голове, Спек не был испуган — он слышал голос Красной и раньше, когда они с родичами скрывались от блеска Лун в их полной силе под обманчиво-тонкой поверхностью воды. У него были вопросы к аликорну, но эти вопросы интересовали только его самого и не входили ни в очерченный план, ни в его собственное место в этом плане. Кроме того, он никогда не умел говорить красиво.

Говорить с Красной за всех должен был Энджи Фолт, что он и делал:

— Приветствую, леди. Мы пришли с ожиданиями и с надеждами.

— Я не исполняю желаний и не дарую сил, — мгновенно ответила Красная. — И не стану сильнее от вашей благодарности.

Единорог продолжил:

— А если, например, вернётесь на небо?

Красная шагнула вперёд, но белёсый воздух изнанки остановил её — и тем не менее Спек ясно видел, как поверхность зеркал выгнулась наружу, пошла радужными разводами; но Красная отступила, и граница осталась целой, хоть и потревоженной.

— Я… не нуждаюсь в этом, — ответила Красная, гордо подняв голову и шевельнув бесполезными крыльями. — Глазами ваших двойников, разводами ваших снов, отпечатками ваших страхов я и так вижу, что происходит в мире, и он мне неинтересен.

И всё же её голос дрогнул.

— Ученики? Последователи, как у прочих Лун, — осторожно продолжил единорог.

Красная чуть повернула голову, тем отвернувшись от Спека.

— Вы предлагаете себя? — безразлично спросила она, снова опустив взгляд к покрову почвы. Маленький вихрь ос сплелся перед её лицом, опустился на него; запутавшись в шерсти, они не жалили, и Красная их словно бы не замечала.

— Много больше. Ваша собственная школа. Открыто разрешённый путь для желающих связать себя с вами, хотя бы для немногих.

— Луны никогда не пойдут на это. Но вы меня заинтересовали, — тон Красной, впрочем, оставался сухим, безжизненным.

— А может, жизнь? — с ударением произнёс Энджи. — Что вы выберете, вернуться на небо, на место, что ваше по праву… или жить среди живых, а потом вернуться в поток возрождений?

Красная рассмеялась, коротко и зло, и Энджи отступил назад.

— Я давно уже среди живых и там останусь. Я ваша вечная спутница, ваша болезнь, ваше отражение. Вы думали, что я не найду ни одной лазейки?

Спек подкрутил фокус на лицо Энджи — прищур зелёных глаз, свет магической ауры, блеск многослойных защитных полей, бесполезных против Красной, и всё же могущих дать лишние три удара, чтобы выпасть с изнанки в реальность.

Единорог продолжил, потеряв волну разговора, но пока не сдаваясь:

— Значит, небо? Скажем… Несколько девяток циклов, назначенных вроссыпь по кругу, но каждый круг по столько. И в эти циклы вы сможете быть на небе.

Красная казалось, задумалась над предложением, но несколько ударов спустя подмигнула Энджи и снова рассмеялась:

— Я и так заберу небо себе — со временем. Мне незачем торопиться — время на моей стороне. Это вы пришли ко мне как просители. Меня всё устраивает, — и осы разлетелись в стороны, образовав узор шестиугольников, неровных и непостоянных. Голова болела от одной попытки всмотреться в них. — Вам нечего мне предложить. Говорите, что вам нужно, и закончим на этом.

Энджи вздохнул; сделал несколько шагов ближе к границе зеркал. Циклон спустился к совершенно обессиленной Верди, и остался рядом, ближе, чем это было бы вежливо, но ровно так, чтобы делиться теплом. Красная перевела на них взгляд, прошептала что-то, что не уловили ни микрофон камеры, ни уши Спека, и снова отвернулась; термиты сползлись к её груди, оформили собой щиток.

— Чёрная Луна хотела бы с вами помириться. По известным вам причинам, Она испытывает большую вину, чем…

— Мне безразлично, что она испытывает! — отрезала Красная.

Единорог кашлянул и продолжил:

— Она знает, что пока не время. Что вы чувствуете себя неуязвимой. Но позже — позже, когда другие пони предложат вам то, что будет вам нужно — вы примете их дар и не откажетесь из одной только злости.

— Вы закончили? — спросила Красная после молчания.

Энджи не стал отвечать, и Спек понял, что почти не дышит в ожидании.

Потом Красная продолжила:

— Я услышала, запомнила и даже впечатлена. Никаких обещаний — вы же первые будете в обиде, когда я их нарушу. Но вот мои условия. Выполнять их или нет, решайте сами. «Каждый выбирает сам», разве нет? — она улыбнулась, и в улыбке на мгновение промелькнула тоска. — И я ничем вам не обязана. Но вот мои слова для ваших Лун — усвойте их, примите как есть и передайте в точности, потому что других не будет.

Её слова выползали из зеркал, сплетаясь на полу в извращенном подобии знаков Чёрной Луны; штрихи пожирали друг друга и тут же размножались в растущей желтовато-красной массе, доносили до глаз лишь впечатление, но не истину. И всё же, в них звучало больше силы, чем мог выдержать обычный пони: Это были слова аликорна: Красная заявляла о своих правах, она коротко и ясно объясняла, чего хочет.

— Вы дадите мне время на небе, и тем право доносить мой свет и мои законы тем, кто хочет их слышать. Вы не сможете дать мне равное время, и о равенстве я не говорю — но волю уступить мне моё я увижу и пойму.

— Вы пожертвуете силой хотя бы одной из Лун, и тем осмелитесь нарушить равенство вашей Триады. Вы не сможете донести это до пони и изменить ваши каноны, о признании ошибки я и не говорю — но волю уступить мне моё я увижу и пойму.

— Вы дадите мне место, и тем подарите земли, чтобы присматривать за ними и заботиться о них, — теперь слова Красной возвышались  над ними на девять шагов, всё ещё оставаясь неясными, но пронзительными, как крик укушенной пони. — В реальности, кроме самого убежища, которое я не трону, земли на две трети рейда вокруг если не мои, то точно не ваши, и никто не строится на них и не заселяет их. Вы не сможете сказать, что это земли Красной, и об уплате цены я не говорю — но волю уступить мне моё я увижу и пойму.

— И наконец, я беру жизни, которые могу взять — тем более, что их предложили. Но я взяла бы и без этого. Четверо из вас посланцев — мои, а пятый донесет до Лун мои слова.

— Таковы мои условия. Я не обещала ничего в ответ, и этот путь для разговора больше не откроется, но если вы исполните их, а потом найдёте мою наследницу среди живых и предложите ей то, что будет достойно внимания — то к вам отнесутся так, как если бы вы меня не убили, и я могу решить, что вы стоите внимания, а мир — нашего сотрудничества.

Энджи, пятясь всё дальше и дальше в глубь изнанки от слизистой паутины слов, успел только сказать «Да, но...» когда паутина символов ринулась вперёд, распадаясь на глазах.

Разноцветная пёстрая масса — муравьи, пауки, осы, слизни, многоножки и их вьющиеся и низко жужжащие сочетания, которых не было и не могло быть в мире — выплеснулась из сети, нависла над пони, обрушилась и покрыла с головами. Над пегасом и земной пони два удара висело «окно», как будто Красная не хотела или боялась тронуть их. Спек увидел, как они смотрят друг на друга  — снизу вверх и сверху вниз, тянутся друг к другу в страхе и любви.

Потом окно закрылось. Фрактал встал против волны, прижался к полу, выставив к туче лишь голову; невыносимо яркая неоновая синева его ауры в треугольных узорах окутала всех четверых и держалась достаточно долго, чтобы показаться неодолимой; он кричал, чтобы Энджи помог ему уйти, но ему было отказано: «Красная назвала свою цену».

Затем время иллюзии истекло, и свет погас. Из-под шевелящегося многоцветного хитина донёсся крик Энджи: «Улетай!»

Красная, видимо потеряв интерес, развернулась и скрылась среди сплетающихся теней. Только потом Спек понял, что крик Энджи был — для него.

Спек по инерции вёл съёмку ещё несколько ударов; и ещё девятикратно дольше — он ждал, что тоже погибнет. Потом метнулся к зеркалам и попытался уйти следом за Красной, вонзившись в них на полной скорости, как в детстве — в океанские волны; но уже не было ни леса, ни отражений, только бесцветный серый сумрак, и едкая кислая вонь позади.

До тех пор пока изнанка не выплюнула чуждую для неё жизнь вниз по течению в реальность, он отвлекал себя бесполезной уборкой, и невыключенная камера зафиксировала это тоже. К тому времени он уже начал каменеть, но не считал это особенно важным; в любом случае, процесс прервался, как только он выпал с изнанки, и он потерял только половину каждого крыла и часть передних ног.

Отряд дезинфекторов нашёл его на пороге лаборатории. С них началась восьмая эпидемия эры Умеренного Развития по исчислению Синей Луны. Третья по числу пострадавших, крупнейшая по ощутимой опасности и последняя, ускользнувшая из первичного очага. Последняя за всю его долгую жизнь, растянувшуюся на две последующих эры, почти на три квадратных девятки кругов, в три раза дольше среднего пегасьего срока, вдвое дольше официального рекорда.

Он донёс послание до каждой из Лун, и не один раз. Он не забыл ни слова. И больше никогда не поднялся в воздух на собственных крыльях: хоть камень со временем и уступил место плоти, а цвета вернулись на шерсть, холодная тяжесть неизбывно оставалась в нём до самой смерти, несмотря на все усилия Вестников.

Он принял это спокойно, зная, что дело не только в слишком долгой задержке на изнанке: знаки внимания Красной были Лунам и их последователям практически неподвластны. Но об этом он не сказал никому — Луны знали и так, а всех прочих это не касалось. Впрочем, со временем у него появились друзья, знакомые, ученики, и двое глубоко любящих его пони, чтобы вместе смотреть в небо.

Кроме того, всю жизнь он хранил молчание об ещё одной детали, упомянув её лишь в завещании.

В его редких, смутных и горько-радостных снах его бывшие крылья носила Красная.

Глава 38: Целеполагание

☄☄☄

Кёсори Стрик проснулась в сером сумраке в незнакомом замкнутом пространстве. Последнее, что она помнила — они вместе со Сторм шли по следам розовой, Кёсори выспрашивала про жизнь наверху. Оказывается, там так и не научились выращивать полноценную еду и часть продуктов приходилось доставлять снизу.

— Найти замену огню жизни непросто, — сказала Сторм, и это тем более удивляло: зачем скрываться от Лун, если они так важны?

Но сравнение с едой — «ты как будто очень голодна, но обычная еда не даёт насытиться» — помогло понять, что значит привыкнуть к модификатору — и, поняв, она ужаснулась.

Конечно, это нельзя было так оставить, потому что если за пони решал модификатор — причём даже неразумный, как, изумившись, пояснила Сторм в ответ на прямой вопрос — то у пони верхнего неба явно была большая проблема. Кёсори совершенно точно оказала бы им всю посильную помощь, если бы её попросили. Без просьбы… об этом можно было думать, и сожалеть о них; мечтать о возможных решениях и знать, что на самом деле их не спасти, и что все решения наивны.

Она представляла, как приходит к ним и мягко объясняет, что они сбились и стали проблемными пони, которые вредят себе и окружающим. Как они вместе находят выход.

Эх, мечты. Кёсори, сколько молодых к тебе прислушались? А ты собралась лететь в чужое общество с неправильными модификаторами и непонятной техникой.

Впрочем, в своём аспекте защиты Кёсори всё равно не привыкла и не собиралась отступать, и, наверное, нашла бы другой подход.

Тогда, посреди этого разговора и мечтаний о собственном подвиге она заснула. Слишком давно ей выдалось время, чтобы отдохнуть.

Время, где они с Джентл спали хоть и не рядом, но вместе. Время, где Джентл Тач ещё была именно Джентл, а не… посланницей Красной.

Тогда она не пыталась бороться с накатывающей волной сна — умея откладывать его на потом, Кёсори понимала, когда упорство повредит телу и разуму ещё больше. Так что сон — это было ожидаемо. А вот пробуждение совершенно не там — нет, хотя магнитное чувство подсказывало, что переместились они не очень далеко.

Она осмотрелась. К этому моменту Кёсори уже поняла, что вокруг не колодец и не глухое подземелье, а всего лишь комната, и даже жилая. Она нацелила уши на звуки тихой беседы, выбралась из под одеяла и спрыгнула с кушетки — кошка возмущённо фыркнула, потянулась и пошла следом.

Кёсори не удержалась и всё же погладила её: она знала, что это реимплант и бывшая пони, но подсознание отказывалось в это поверить, и желтоватое пламя традиций и правил тускло мерцало, не реагируя. Да и Сигнал не возражала.

Впрочем, Кёсори не забыла спросить разрешения.

Пинк кивнула ей и придвинула низкую широкую чашку по столу в её сторону, — значит, мы всё-таки нашли Пинк и пони не пострадали? Прекрасно! — и Сторм подняла голос до уровня нормального разговора; Солид по-прежнему почти шептала:

— ...я тоже могу разрешить проблему Красной. Солид-прошлая, то есть, может…

— И как? — насмешливо спросила Сторм.

— Не знаю... только граничные условия. Но нам придётся призвать её…

— Ты видела результат призыва, — Кёсори услышала в низком и сильном голосе Сторм отвращение.

Брусничное желе в чашке было густым, кислым и сладким. Кёсори собиралась его только попробовать, но каждая следующая ложка просила ещё одну, и вскоре чашка опустела. Разговор притих — пони явно ждали, когда Кёсори присоединится, но не хотели её торопить. И всё же, они развернулись на креслах в её сторону, а Солид отложила в сторону несколько листов исчерканной бумаги.

Они что тут, призывали Красную? И даже меня не разбудили? — Кёсори запомнила хорошую шутку, чтобы при случае ввернуть её на участке. Интересно, они меня помнят, или уже заменили на кого-то помоложе и помягче?

Пинк поманила её ближе и улыбнулась:

— Слушай, ведущая отряда, — обратилась Пинк; Сторм покачала головой, но не стала возражать. — Разреши наш спор. Ты единственная, кто из этого времени, кто не чуждопришелица. Даже Джентл, но я предвзята к её мнению, и сама она... Ну, ты знаешь.

Кёсори помотала головой:

— Сначала скажи, как там с призывом Красной.

— Ничего! — бодро ответила Пинк, — Ну, на самом деле, слегка чеговасто, но это не так важно.

Кёсори попробовала взглянуть на земную пони строго и внимательно, но та не поддалась, лишь улыбнувшись. Кёсори, впрочем, тоже не уступила, и через девять ударов пришлось вмешаться Сторм:

— Здесь призывали Красную, и это кончилось очень плохо для призывателей. Пинк говорит, что в принципе сможет повторить призыв. Если нам есть что ей сказать и предложить.

Пинк кивнула:

— Так и есть. Солид говорит, что может Красную устранить. Я хочу вернуть её на небо, Сторм хочет призвать её к ответу за весь ущерб. А ты что скажешь?

Кёсори уселась с нею рядом и помолчала. Вопрос был слишком неожиданным и не относился к делу. На дороге Лун вы погибнете, все трое, всплыла фраза из памяти, ясная, холодная и насмешливая.

Впрочем, ответ был не менее ясен, стоило только сосредоточиться и отсечь лишнее мысленным взмахом крыла.

— Я скажу, что у нас другая задача. Мы должны собрать потерянные души, как нас просила Чёрная Луна, и дальше пусть Она решает, какие задачи нам предложить и как оплатить их исполнение, и предлагать ли вообще. Далее мы соглашаемся или отказываемся..

Пони переглянулись, и к Сторм со стола уплыло три кучки монет; та победно улыбнулась, но ничего не сказала.

— И всё же, что с Красной? Вот она тут, и что ты ей скажешь? — настойчиво спросила Пинк.

— Испугаюсь... а потом приглашу к столу, — рассмеялась Кёсори, чтобы разрядить напряжение. — Хотя, ты знаешь, нет. Выскажу всё, что про неё думаю, задам несколько накопившихся вопросов и приготовлюсь умирать через шесть циклов или чуть больше, от отложенных ожогов. А что?

Пинк смотрела на неё, улыбаясь и не мигая.

— А если ты будешь сильнее, чем она? Если ты можешь решать, что с ней делать? — спросила розовая пони после паузы, подсунув Кёсори горку пончиков.

Здесь думать было не надо — достаточно вспомнить свой опыт; лица живых проблем — то есть, пони — по ту сторону мерцающего экрана. Две или три девятки случаев за круг, в среднем. Разные лица  — капризные, избалованные, страдающие от боли, грубые.

И лишь изредка, очень изредка — непоправимые.

— Если с нею и правда можно просто поговорить, — Пинк кивнула, и Кёсори продолжила, — То я бы её выслушала, а уж потом решила. Кстати, почему с ней раньше никто не разговаривал?

— Потому что за разговор она требует жертв, а разговор — не больше и не меньше, чем просто беседа, никаких обещаний. Бессмысленные смерти, мы считаем, — пояснила Сторм, и Солид добавила короткое «м-хм». Сигнал запрыгнула к Солид на загривок и слышимо проурчала.

Кёсори вспомнила тех, кто не уберёгся от лучей Красной. Помолчала и ответила.

— И всё же. Должен быть способ связаться, не голосом, так письмом, или мнемограммой. А не выслушав, я решать ничего не буду. Пошли искать оставшиеся души. Для нас это важнее, и я именно на это согласилась. Красной пусть занимаются Луны, Они знают больше и понимают лучше.

Кошка проурчала ещё, и Солид негромко обратилась к Кёсори:

— Тётя тебе передаёт: всё равно подумай над вопросом. Это правильный вопрос, на него придётся отвечать.

Кёсори проглотила первую реакцию, подумала и подобрала более мягкие слова:

— Я верю, что вопрос правильный. Но я не верю, что вашими тремя ответами — хотя это, наверное, хорошие ответы — всё исчёрпывается, и никак нельзя иначе.

Они смотрели, как будто ожидая продолжения, хотя лицо Солид оставалось неясным, зашифрованным, скрывающим истинные течения мысли и чувств среди медленных движений живой золотой маски. Первая такого сорта, первая настолько непрозрачная из всех, кого Кёсори Стрик когда-либо встречала. Она почти не могла смотреть на это лицо без лёгкой боли в голове — и всё же возвращалась, подсознательно надеясь хотя бы в этот раз разгадать загадку и успокоиться.

Кёсори взъерошилась, вздохнула и всё-таки сказала как есть:

— Я решу, когда поговорю с нею. А если не поговорю, то это и не моё дело. Я верю, что её можно спасти.

Единорожка подошла ближе. Ещё ближе. Теперь она смотрела прямо в её глаза — своими, тёмно-зелёными. Темнее, чем помнила Кёсори. Сигнал развернулась и улеглась клубком на загривке Солид Лайн.

— Тётя ещё спрашивает тебя: снится ли тебе океан в последние циклы?

Она помолчала:

— И на всякий случай, чтобы не жалеть потом… Мне необходимо узнать… — Солид начала было чертить рогом в воздухе символ неоновой зелени; Кёсори отпрыгнула на крыльях на несколько шагов; Солид погасила символ.

— Твой… ответ. — закончила Солид Лайн. Показалось, или она в последний момент свернула в сторону от того, что на самом деле хотела сказать? подумала Кёсори. И она про Сигнал или про какую-то другую тётю?

Этот вопрос она тоже не задала. Могло подождать, и явно было бы… слишком неловко. И в ответ Солид, чего доброго, опять начала бы чертить; Кёсори поёжилась.

Глава 39: Переоценка

☄☄☄

Все пятеро, считая Сигнал, сидели за одним столом, но Пинк и Кёсори уже убирались: они успели собрать почти все чашки и блюдца в маленькие стопки рядом с краном умывальника в соседней тёмной комнате. Сторм отказалась помогать, а Солид решили не беспокоить — та по уши зарылась в свои записи и не поднимала взгляда после неудачной попытки обратиться к Кёсори.

Кёсори едва успела убедиться, что толстый металлический кран тихо и ровно цедит воду из древнего резервуара, и собирать дождь не придётся, и возвращалась к столу за третьей и последней порцией посуды, когда прозвучал вопрос.

— А вдруг ты и есть Красная? — спросила Солид Лайн, одним быстрым движением подняв голову от покрытых схемами и формулами листов и развернувшись к Пинк всем телом.

Кёсори застыла на пороге комнаты, полураскрыв крылья. Ей тоже был важен ответ, и он мог изменить многое… если ответ будет правдивым.

На это Пинк и указала своей почти привычной не совсем ритмичной скороговоркой:

— Пусть даже я двойник и голос Красной, что тогда? Тогда я правду не скажу — тогда все три вопроса уже отвечены. И вы и так, и так ко мне привыкли, правда? А если вдруг и есть она — мне незачем пред вами раскрываться. Сними вопрос? Ответ не принесёт вам радости. Пожалуйста.

Солид повторила тоном по выше, но всё так же ровно:

— Просто ответь на вопрос. Даже если это будет ложь, просто ответь. Конечно, ты решаешь сама... но всё же.

Пинк поникла, опустив плечи и спрятав взгляд. Затем  тихо ответила:

— Я её друг, и я на её стороне. Я не могу скрыть от неё ничего важного. Она не может подглядывать напрямую, но я не смогу ей врать. Джентл и Шарп смогли бы, но…

Кёсори рывком сместилась ближе и спросила — негромко, с нажимом, не дожидаясь реакции Солид, которую всё равно бы не поняла.

— Что с Джентл? Верни её. Это тоже моё условие — мы отправлялись искать души вместе, и она нужна мне. Тебя я… даже не знаю.

Пинк затравленно оглянулась, её голубые глаза, вечно полные едва заметных искорок но теперь потускневшие, быстро заметались из стороны в сторону, словно в поисках выхода… и поменяли форму и цвет; сероватая голубизна стала нежно-розовым, и широко распахнутый взгляд Пинк тоже уступил место постоянному лёгкому прищуру Джентл Тач. Та пошатнулась, сделала в сторону Кёсори неуверенный шаг, но остановилась, едва не упав.

Стало тихо и пусто — вместо Пинк, которой было много, той, что фонтанировала, присутствовала в двух-трёх местах одновременно, не знала, что такое молчание, и всегда была готова ответить на любой вопрос, Джентл… словно стремилась вжаться внутрь себя, свернуться, исчезнуть и перестать быть. Она вздрагивала, не в силах сделать ни шага ближе; этот шаг, только один, за неё сделала Кёсори.

Солид спросила:

— Зачем ты прервала наш разговор? Я могла узнать нечто очень важное. Если она была связана с Красной, мы могли бы закончить этот поход немедленно — прямо здесь.

Сторм вмешалась, и — без шлема — синтезатор не мог скрыть её снисходительность:

— Пинк подтвердила. Она согласна, что у тебя всё получится.

Кёсори обернулась к ней. Сигнал, оставаясь на своём обычном месте на загривке Солид Лайн, тоже воззрилась прямо на Сторм и навела не неё уши.

Сторм продолжила:

— Если бы ты могла, для примера, через мой скафэквин напасть на мой центр обитания и разрушить его, я бы тоже от него избавилась… или напала на тебя заранее. То, что Красная решила уйти — хороший знак. Она не хочет с тобой сражаться.

— Правда ли решила? — возразила Солид, указав копытом в сторону Джентл, — Всё, что мы видим — это смену облика. Это может быть иллюзией. Красная всё ещё может смотреть её глазами.

Джентл подошла к Кёсори близко — медленно, растерянно, следя за каждым шагом — и подняла к ней голову. В розовых глазах дрожали слёзы.

— Нет, — прошептала Джентл так, что услышала только пегаска, — Я не иллюзия и не шпионка. Я настоящая. И я всё ещё против. И мы должны найти «Путеводный звездопад» — то, что я взяла взаймы у времени, должно быть возвращено, чтобы кольцо событий замкнулось, а иначе — не знаю, где и как смогу находиться я.

Кёсори поняла не всё, но эту растерянность и едва заметную дрожь ушей и губ она видела — больше чем трижды, и в том числе в зеркале.

Всё же сомнения оставались, так что Кёсори — так же шёпотом — спросила «Против чего?», и Джентл поцеловала её в щёку.

Этого ответа было достаточно.

Сторм встала и вновь с лёгким шипением собрала шлем вокруг головы:

— Тогда вы поможете мне, — сказал её синтезатор голоса, — ...А я вам. Мне надо добраться до резервной базы, где транспорт заберёт меня наверх, и сделать это надо за два цикла. Вы сможете быть моими голосами и моим прикрытием в пути, чтобы не попадать в… неловкие ситуации. А я… мои дела вас не касаются, но если агент Красной устранён, то у меня больше нет причин оставаться под лунами. И я могу отблагодарить за помощь в пути. В пределах наших возможностей.

Солид хмыкнула:

— Наблюдаемы ли ваши небесные дома снизу? Я удивлена, что мы ничего не знаем о вас.

С едва заметной паузой Сторм ответила чётко и ясно — словно считывая с экрана, подумала Кёсори:

— Нет. Но если ты сомневаешься, то я могу доставить тебя наверх вместе с собой. Одно «но» — ты вряд ли захочешь вернуться.

— Почему? — спросила Солид, так же ровно и без эмоций.

— Потому что почти всё, что вы делаете, вы делаете ради ваших Лун, а там этой лжи нет. Те, кто видел свет, не желают снова спускаться во тьму.

Кёсори вмешалась:

— Солид Лайн — часть нашего дела, а не твоего! Верно, Солид? — та едва заметно кивнула, но Кёсори не стала дожидаться ответа, продолжив — и на три удара ясно ощутила, что говорят через неё:

— Ей надо найти подруг и вернуться домой не меньше, чем тебе, и я не сверну с пути, что пролагаю для нашей нити, как бы ни стремилась ты воспрепятствовать нам!

Эти слова прозвучали так, как Кёсори сама никогда не смогла бы, хоть и была крупнее по росту и силе почти всех собравшихся, не уступая даже Сторм в её скафэквине — холодное превосходство, отстранённая белизна, хрустальное озеро, принимающее лишь истинных ценителей. В эти удары она была выше, сильнее, лучше всех окружающих — по праву долгой и беспощадной работы над собой, бессчётных кругов и поколений, прошедших в оттачивании всех талантов, умений и способностей, чистоты помыслов и намерений; и это тоже было совершенно не в стиле Кёсори — такой Кёсори, какой она себя считала. Но белая не-принцесса, в свою очередь, была готова принять Кёсори такой, как она есть — принять, привлечь и обучить.

И это продолжалось. Кёсори чувствовала внутри себя непогрешимый лёд, ничем, кроме цвета, не сходный с Белой Луной; её слова, воля и мощь были сплавлены в единстве:

— Ты говоришь, наш мир гибнет. Ты говоришь, надо спасти тех, кто достоин. Ты говоришь, нужна наша помощь. Почему ты, стежок на ткани высшей цели, так легко сдаёшься и уступаешь трудностям и препятствиям, и настолько готова ослабить наш славный отряд? Всё, что мы делаем, мы делаем постольку, поскольку видим идеал и стремимся к нему. Все мы вкладываем в общее дело всё, на что способны, и ни движением меньше. И ты, со всем своим опытом и силой, собралась уходить, когда до искомых тобой Шестерых осталось найти и пробудить одну-единственную пони? Что же пугает тебя, друг и враг многих наших жизней? Свет Лун, отказ твоей техники, необходимость сотрудничать с незнакомцами?

Кёсори резко выдохнула, но голос внутри, который не был Кёсори и всё же всегда был Кёсори, продолжил:

— Я едва ли не разочарована, седьмая из шести — но ты пока что можешь и должна собраться с силами и остаться на пути, отдать ему всё, что можешь — как сделаем мы сами!

Она закашлялась; чужое присутствие ушло, как будто его не было. В комнате стало теплее, и на полу под ногами Кёсори — она посмотрела — совершенно точно не было прозрачной наледи. Шлем Сторм был повёрнут к ней визором, и сквозь блики Кёсори видела распахнутые растерянные глаза.

Повисшее молчание нарушали только тихие всхлипы Джентл, и Кёсори не знала, чем может помочь, но не могла отвернуться, или как-то ещё проявить слабость.

Через несколько ударов шлем вновь разошёлся в стороны, открыв лицо Сторм, и та печально сказала:

— Всё хуже, чем я думала. Мне придётся изменить решение. Шестеро ближе, чем мне казалось, и путница идёт домой с победой.

Она решительно шагнула закованной в тяжелую броню ногой, и беззвучная дрожь прошла по полу комнаты; оставшиеся чашки тонко звякнули.

— Я иду с вами, искать последнюю утраченную душу. Я пожалею об этом, но остальные вероятности ещё хуже.

Казалось, Кёсори должна была радоваться, но на самом деле… она словно влетела в иллюзорное облако. Словно получила медаль за победу — но слишком легко, незаслуженно, и неправильно. Словно вернулась домой — к распахнутым настежь окнам и выстуженным комнатам. Это ловушка! — в голос кричала её интуиция, и Кёсори привыкла доверять ей.

Но сначала...

— Значит, я ведущая отряда, я решаю, и это установлено? — спросила Кёсори.

Сторм молча кивнула. Солид Лайн утвердительно хмыкнула. Джентл просто подошла ещё ближе, так что расстояние стало едва ли не отрицательным — и это тоже был ответ.

Ну что ж…

— Тогда мы проводим Сторм на её базу, — тихо, но уверенно, сказала Кёсори. — Я думаю, она права. Мы слишком долго шли по дороге Лун, даже не думая, куда она заведёт. Давайте попробуем взлететь.

И, всё же, понять, как живут пони верхнего неба, мысленно добавила она.

Ей никто не ответил.

Глава 40: Взлёт

☄☄☄

Они стояли и ждали авиетку до указанной Сторм части города. Солид спешно накладывала заклинание, маскирующее скафэквин Сторм — та отказалась его снимать, и пришлось сначала создавать опорную сетку над облачением, а уже на неё навешивать образ чар. Остальные просто слушали свет Лун, хотя только Белая была над горизонтом, и молчали о произошедшем. Каждая — о своём.

Ближайшая точка эвакуации находилась в одном из старых районов Метрополии, и перелёт был длинным, а авиетка ожидала троих, а не четверых пассажиров, не считая кошки. Кёсори приняла риск за всех, и в полёте попыталась выяснить, что именно Солид Лайн имела в виду как оружие против Красной. Та ответила — некое знание, разрушающее связность Луны. Это не помогло.

Джентл оставалась рядом, близко и сбоку, и так — вдвоём — они со Сторм договорились, что наверху для Джентл найдётся «Путеводный звездопад».

— Эвакуация стандартная, — мимоходом упомянула Сторм, — Если только кто-то из ваших граничников не нарушил стерильность, всё будет как обычно.

Жёлтый свет ламп, помнящих никак не меньше квадратной девятки выбросов Красной, окутал их, как старый плед. Лампы эти признавали устаревшими. И снова. И снова. Говорили о неэкономичности, стыдили, но лампы продолжали светить. Дома из кирпичей, обожженных на живом огне — древние, но чисто отштукатуренные, непастеризованная еда в витринах, цветы на подоконниках… Эта часть города видела жизни нескольких девяток поколений, она сама казалась уже каким-то пришельцем — вот это вот в нашем мегаполисе, вы серьёзно?

Но пони любили Метрополию, и запредельно древняя, оставшаяся теперь только в применении к городу и к Лунам, форма местоимения «Она» также означала и «Та, что предоставляет».

Метрополия дышала под ногами.

Высокая, мятно-зелёная единорожка совсем-не-одетая в тяжёлый скафэквин, но не стремящаяся ни к чему прикасаться, осматривала окружение, пытаясь — не слишком старательно — скрыть брезгливость.

Кёсори рысила позади, надеясь — очень надеясь — что пёстрый и при всём желании не слишком взаимопонимающий сводный отряд ничего чрезвычайного не выкинет. Мысленно кусая себя за наивность.

И всё-таки они привлекали внимание местных. Очень сдержанное и осторожное, но всё же… Яркая внешность, всё же слишком заметная связь с Лунами, и, как они надеялись, слишком слабое, чтобы распознать, но безотчётно тревожащее прикосновение Красной — ни дать ни взять, команда героев, подумала Кёсори, и часть её души приподнялась и лениво осмотрелась вокруг.

Шестёрка как целое не стремилась, чтобы о них помнили, и некоторые даже хотели бы остаться забытыми. Но были и другие, и потому за ними оставался след — так это объяснил Кёсори резкий и грубоватый голос той, что могла бы поспорить с нею в скорости, если бы была среди живых.

След — отпечаток в воздухе и в памяти — ожидания, впечатления, надежды. Пони следили за ним — даже не зная, не специально. Но обходили Вестников стороной — потому что сейчас в них не нуждались.

Джентл Тач — уже точно снова Джентл, тихая и пристойная, — бросала отчаянные взгляды на Кёсори, когда думала, что её никто не видит. Её старательно не видели.

Солид Лайн иногда поднимала голову, смотрела то на Джентл, то на Кёсори — но ничего не спрашивала.

Сторм со временем сместилась назад, чтобы не оспаривать лидерство Кёсори.

Они выдали себя за фанатов бакби. Это вызвало нежелательные сейчас попытки пригласить выпить и пофлиртовать. Но зато сняло почти все вопросы. Кроме одного — зачем идти к старому стадиону, если игры нет и не будет до следующего Парада?

Прохладная бетонная тень поглотила их.

Проходя по широкой фанатской трибуне, Кёсори заметила, что исчезла Джентл. Мгновенная паника, оценка последствий того, что Вестник Красной может натворить в этом районе, что она могла бы натворить, будь здесь полный стадион, что будет, когда найдут кто её привёл сюда, укрыв от охраны… Острое чувство отрицания — нет, нет, она не могла меня обмануть, она найдётся… Короткий поиск привёл к полузаброшенному торговому автомату.

Джентл пыталась купить модификатор. Один из самых грубых. Алкоголь.

«Разворот в три четверти с пинком», о котором Кёсори слышала ещё в детстве. Все о нём слышали.

Это был… неподходящий модификатор для кобылки, как плохо бы ей не было. То, что пьют взрослые, крепкие, разгорячённые победой или поражением жеребцы-земные пони. То, что неявно обозначало: готов драться за своих и среди своих, осознаю и принимаю последствия.

Крепость этого «напитка», как точно знала Кёсори, позволяла делать зажигательные бомбы. Некоторые граничники этим пользовались. Джентл пыталась приобрести — и уже приобрела — четыре треугольных пакета. Статуса не хватило, и ей пришлось внести деньги — настолько неуместной была покупка.

Даже не попытавшись отобрать, Кёсори мысленно выдохнула… и поняла, что неприятности только начались.

Дело было даже не в этике, не в том, чтобы бесцеремонно влезть — помочь, спасти, оставить рядом с собой. А в том, что Кёсори знала этот тип.

Упрямо сжатая челюсть, внезапно похолодевшие — такие добрые только что — глаза, крепко и твёрдо ступающие рыжие ноги. Этой земной пони не нужна помощь. Она пойдёт до конца, сделает всё, что нужно — и упадёт замертво. Потом очнётся и повторит всё сначала. Или не повторит… Неважно.

— Зачем это тебе?

Джентл непонимающе подняла бровь в ответ.

— Что тебе даст опьянение в этом пути?

Джентл рассмеялась — и это был не безумный смех Пинк. И Кёсори поняла, как тосковала по этому голосу.

— А! Ты подумала, что… Нет, он не подействует на меня так, как ты думаешь. Но мне нужны калории. Много быстрых калорий.

Кёсори кивнула и пошла назад. Никого кроме них в коридоре не было. В спину она не услышала:

— Когда это кончится, ты… мы… поговорим.

Когда общаешься с проблемой, иногда нельзя давать знать о только что полученной подсказке с участка ни ей — ни себе. Иначе сорвутся переговоры. Именно такой случай.

— Если доживём… — прошептала она так тихо, чтобы её уже точно не услышал никто.

Зря надеялась.

Неприметный закоулок кончался дверью со знаком служебного помещения. Сторм, прищурившись на невидимую для других под маскировкой проекцию в скафэквине, медленно отошла на пять шагов… И прыгнула сквозь стену.

Солид вышла вперёд и попробовала пообщаться со стеной, но крашеный бетон на все виды магического сканирования честно ответил, что он только крашеный бетон и ничего больше. Солид шагнула вперёд и тоже исчезла. Переглянувшись, пони последовали за ней.

Нить связи с Белой Луной потускнела, и Кёсори проверила внутренний огонь; он всё ещё трепетал в её сердце. Всё хорошо...

Под стадионом, несмотря на приглушенную Белую, было необычно и интересно.

Яркие кристаллы по стенам шахты были бессильны заполнить светом огромное пространство, они казались звёздами маленькой тёмной вселенной.

Огромная чаша стадиона, если глядеть на неё снизу, была всего лишь потолком, опирающимся на колоссальные балки и валы. С их помощью отдельные секции могли сдвигаться, приподниматься, отъезжать в стороны, уступая место другим и тем меняя правила игры. Почти то же, что собирался делать их отряд.

Лифт опускался долго — мимо платформ громоздкой старинной аппаратуры, вдоль огромных труб и кабелей. По мере того, как они спускались, это место начинало оживать.

Загорались огни, высвечивая некрашеные крепкие стены. Пробуждалась аппаратура, наполняя пространство мерным гулом охладителей.

Где-то под дном подал низкий голос кристаллический реактор. «Что они здесь прячут?»

— Это — пояснила Сторм, перекрикивая аппаратуру — автоматический телепорт. Он переправит нас на взлётную площадку, расположенную… — она косо глянула и продолжила, — там, где она не привлекает внимания. Оттуда мы попадём в мой дом.

Пони быстрыми цепкими взглядами осматривались по сторонам. Несказанное, но ощутимое, было раскинуто над всем отрядом, соединяя их — в чужих лицах Кёсори видела то же, что и в себе, и тем они были вместе.

Древняя техника зачастую была мощнее современной, ценой размеров и расхода энергии. Она могла быть прочнее, защищеннее — некоторые устройства обращались к изнанке за энергией для щитов и за якорями форм и структур, пока это не покинуло списки рекомендаций. Она могла быть изощрённее — тем, кто выбрал сходный с Кёсори набор предпочтений в системе решения проблем, истории о разумах, полностью ушедших в свои предсмертные разработки, чары или устройства, обычно переставали казаться досужими выдумками на подходе к первой квадратной девятке завершенных задач, а Кёсори эти квадратные девятки уже не отмечала.

Но при всём том древнюю технику при всём желании нельзя было назвать заботливой или внимательной. Кроме того, со временем менялось всё — даже казалось бы незыблемые цветовые коды предостережений, значения звуковых сигналов, позиции управляющих кнопок. Кёсори вспомнила пример из тренировочного курса — проблему высокого приоритета типа «размножение», начавшуюся с того, что на древнем кухонном автомате нашли кнопку «включить», а вот с «выключить» оказалось сложнее.

Если что-то пойдёт не так, они даже не успеют этого понять.

Но Сторм, видимо, знала, что делает. И доверяла своей аппаратуре.

— Встаньте в круг.

Круг из ламп загорелся на бетонном полу. Закончив колдовать с пультом, Сторм быстро вошла к ним. Стало тесно. А потом — очень светло и больно.

«Взлётную площадку» казалось, строили какие-то другие пони. Или не пони, а вовсе, может, инопланетяне. Если не знать этого точно — можно было так подумать.

Под стадионом царили темнота, грубый бетон и крепкое железо. Здесь, на укрытом в горах космодроме — ажурные конструкции, алюминий и пластик, белый цвет, плавные линии и минимализм во всём.

В идеально белой комнате стартовой подготовки они казались дикарями, лесными зверями, взятыми в лабораторию для исследования. С робкой надеждой, что их потом отпустят. Своей здесь была только Сторм.

Перед взлётом было необходимо вымыться — снаружи и изнутри. Высушиться. Сделать прививки. Взвеситься. Сдать кровь и другие жидкости. Одеться в белое. Ближе к концу Кёсори двигалась сквозь процессы как сквозь ритуальные танцы, которые не кончатся добром.

Лифт поднял их к белой капсуле, венчающей громадную белую колонну корабля

Отчётливо зная, что сейчас что-то закончится навсегда, они заняли четыре ложемента. Пятый достался Сигнал.

С грохотом и светом привычный мир опрокинулся вниз и остался там. Тяжесть и боль отступили, когда корабль вышел на орбиту.

Пегасам не нужно рассказывать о невесомости — но Кёсори ощущала нечто большее. Лёгкость внутри и вокруг Кёсори находилась от невесомости так же далеко, как синий цвет — от горького вкуса, и как оба они — от восторга первого незаконченного падения. Попытавшись дотянуться до Белой Луны, она ощутила – нет, не пустоту. Она ощутила как её крылья распахиваются шире, ещё шире, простираются в сияющую шестицветную бесконечность. Что здесь и теперь она способна на всё, что только пожелает. Что любое её слово может стать правилом мира. Мельчайшее движение её пера отзовётся внизу ураганом.

Кёсори Стрик открыла глаза; она глядела в космос — и сама оставалась космосом. Теперь она видела: её мир — хрупкий шарик в тонкой скорлупе атмосферы — не знал даже малой частицы истинной мощи Лун.

Огонь Белой раньше питал её. Теперь жар этого пламени иссушал её, как одинокую ветвь, со всех сторон и негде было скрыться. Она горела, тщетно пытаясь удержаться в своей смертной оболочке.

Так хотелось сдаться, просто упасть в это пространство, вдохнуть могущество, навеки став Луной. Никто никогда больше не останется без защиты под её взором. Никто не будет знать страха. Никто не будет страдать, никогда.

Её любовь, и то, что её любимая была прямо тут и боялась за неё, хоть и не отвечала её чувству в равной мере — это и дало Кёсори Стрик силы сохранить себя пегаской. Всего на удар, которого хватило.

Собрав всю волю, все силы души, она отсекла себя от Белой, и сокрушающая пустота немедленно заняла место. Кёсори свернулась эмбрионом, паря в невесомости, рыдая в темнейшем отчаянии и ярчайшем искушении, которые сменяли друг друга три раза за удар.

Несколько мгновений спустя другие пони заметили это, и отряд поспешил приблизиться к ней в её бесконечной пытке: такие беспокойные, такие внимательные... такие нежные. Совершенно не понимая, что происходит, они всё-таки были рядом. Вскоре, всё же уловив в общих чертах что с нею случилось из её сорванных и горьких слов-выдохов — пусть и не осознав полностью — с искренним интересом, с вниманием и заботой они повторяли снова и снова — и не только словами — что Кёсори Стрик такая красивая, с ней так интересно, и отряд без неё просто развалился бы.

Это помогло, но не скоро.

Интерлюдия 4: Эволюция

(пустой бок)

Заходить в незнакомую дверь бывает интересно до замирания в животе — мало ли, что там может быть.

В эту дверь было интересно заходить всегда. Там могло быть... всё.

Выдохнув, Джентл осторожно толкнула ободранный металл копытом. Открылось — и это было уже неплохо.

Входя в логово граничников, первым делом надо оценить обстановку.

В прихожей громоздились награбленные вещи. Видимо, подруги выходили прогуляться без неё. Окинув взглядом кучу, Джентл как наяву проследила их творческий путь: сначала спортивно-оружейный, и что-то уже со следами применения — это, несомненно, была инициатива Флейм. Кондитерский — часть добычи успела испортиться, испачкав биты и гантели — ну, это мог быть кто угодно, даже она сама, будь она с ними. Фабричная одежда и бижутерия, тоже безнадёжно перемазанная кремом — непонятно, но наверное, Бродстрим. И... кажется, они ещё обнесли магазин рободеталей — ага, значит, Диспассия дома.

Два из девяти по шкале яркости на фоне. Пока всё хорошо.

Шаг второй: окинуть взглядом большие и крайне прочные — толстая антимагическая сталь, шедевральная работа Диспассии — фазовые часы на стене. Рядовая часть обстановки для взрослой пони, желающей вести дела с кем-то, ориентированным по другой Луне. Вопрос жизни и смерти для граничника, живущего в компании. То есть, практически для любого.

О встреченных одиночках Джентл предпочитала не вспоминать.

Так, Белая на спуске, Синяя на подъёме, Чёрная в зените. Красной не видно, и Лес с ней.

Возможно, это будет хороший цикл. Возможно.

Вслушиваясь в звуки, отмечая дрожь света из соседних комнат, Джентл прошла на кухню.

Что-то было не так.

Кто-то позаимствовал маркеры Строука, чтобы исписать стены на кухне мелким, убористым почерком. Прямо поверх его картин на тех же стенах. Когда кончились маркеры, карандаши и фломастеры, в ход пошли масляные краски, мелки, уголь и всё, что ещё осталось. Была бы заявка на драку, если бы Строук ещё был с ними. Оставалось надеяться, что писавшей хватит краски — под настроение одержимый граничник был способен вскрыть себе вены и продолжить писать кровью. Раньше они считали это городской легендой, но после случая со Строуком всегда брали с собой в новое убежище запасы всего, чем можно рисовать или писать — на всякий случай.

Прищурившись, Джентл попыталась вчитаться в ближайший абзац. Кто-то записал правила игры в боулинг. Все до единого.

На потолке обнаружилось несколько огненно-красных перьев — расплавивших собой пластик, намертво влипших в него.

Так, понятно.

Следуя пунктам правил от первого и далее, начиная с обеденного стола, тоже расписанного невзирая на остатки еды, Джентл проследовала в то, что когда-то можно было назвать гостиной.

Правила боулинга уходили в неё, и там же прекращались.

Бродстрим сидела на полу, обнимая плачущую Диспассию. Флейм видно не было.

— Где Флейм? — спросила Джентл, осторожно сгружая еду на пол.

Это вызвало новый каскад слёз.

Бродстрим оглянулась, тряхнула зеленоватой волнистой гривой и кинула в ответ ледяной взгляд.

Ответ уже был у Джентл в голове. Но не хотелось верить.

— Флейм повзрослела.

...Так и есть. Джентл почувствовала, что её тело превратилось в хрупкое стекло, и это стекло уронили на жёсткий бетонный пол. К счастью, не буквально.

— Но не умерла же!

Было жестоко так говорить, и она сама это знала. Взросление было неизбежно, и прошедшие через него вместе должны были либо расстаться, либо… другой путь, сохраняя дружбу, требовал иных жертв, и мало кто шёл по нему. В норме же мутная смесь страха, отвращения, смущения и подступающего безумия расталкивала их навсегда. Они даже селиться не могли ближе, чем за несколько кварталов.

Сделав вид, что ничего не случилось, Джентл открыла стоявший прямо тут холодильник и стала методично раскладывать свои покупки. Мысленно благословив себя за то, что не забыла проверить фазовые часы.

Оплакать Флейм она успеет после.

Сначала нужно было привести в порядок Диспассию. Одержимый робототехник во время Чёрной Луны в зените, в плохом настроении, когда не менее семи её щёлкающих деток ползает вокруг — это опасно, очень опасно. Она в любой момент могла отдать приказ «Всё исправить». И как роботы его поймут — даже Луны не знают. Кроме того, что «исправлять» они начнут не сразу. Много позднее, когда возможное сопротивление не помешает оптимальности. С изобретательностью, заложенной лучшим инженером, какую знала Джентл, и с безупречной тщательностью в силу своей механической природы. И без всякого уважения к чужой жизни или имуществу. Может, кто-нибудь когда-нибудь внедрит в механизмы правила, чтобы они не вредили пони, подумала Джентл.

Закончив с сумками, Джентл отошла и уселась на то, что под слоями грязи, краски, еды и технического клея всё ещё имело форму кресла. Действовать нужно было не откладывая, пока Синяя ещё на подъёме. Брод, постепенно «синеющая» как и сама Джентл, могла сделать только хуже. Предлагаемые её аспектом способы «утешения» в данной ситуации, мягко говоря, не подходили.

Джентл прикрыла глаза и осторожно всмотрелась в клокочущий комок энергий на полу.

Белая, горячая досада и пульсирующее синее вожделение Брод. Досаду оставляем — ничего, переживёт. Желание — отмыкаем поток от оранжевого сочувствия, и смыкаем с раздражением. Теперь она перекинется на меня. Сначала будет скандал, слёзы, и возможно драка. Слава Лунам, это не Флейм, а то костей бы не собрала. Ну, а потом... Подумав об этом, Джентл ощутила лёгкий поток желания — теперь уже в себе. Потом, это всё потом. Главное, что Диспассию она теперь оставит в покое.

Теперь Диспассия. Мощный и быстрый золотистый поток чистой боли потери, красно-коричневый туман вины. Чувство вины разрастается на глазах, грозя вот-вот спровоцировать активные действия. Совсем нехорошо. И непонятно, но это мы тоже  потом проясним.

Время шло.

Что же делать, что делать? Грубой силой это не подавить… Спровоцировать на разговор — рано, она накрутит себя, и тогда всё, что угодно. Нужен деликатный толчок. Была не была.

Очень осторожно Джентл совместила поток потери с собственным образом и с образом Брод. Поток немедленно изменился, скорбь сменилась страхом и любовью. Не «потеряла», но «могла бы потерять». Джентл почувствовала себя чудовищем.

Всё, бомбы обезврежены.

Кажется, этот цикл закончится оргией. Почему-то в присутствии Брод всегда всё этим кончалось.

Могло быть хуже. Теперь можно наконец было узнать, в чём дело.

— Что случилось?

Короткий и гневный бой, начавшийся в ответ — предвиденный, ожидаемый — обошёлся Джентл в два поверхностных обморожения шкуры от прошедших вскользь лучей; ещё несколько зарядов досталось стенам и мебели в комнате. Могло быть хуже, ещё раз напомнила себе Джентл.

После боя Брод, немного разряженная, слегка уставшая, и более готовая общаться словами, ответила на вопрос.

Всё началось с того, что им захотелось есть. Признанный лидер отряда, Флейм, спланировала атаку на разведанную в прошлый цикл кондитерскую лавку.

Короткое нападение, естественно, закончилось полной победой: была захвачена еда, соблазнён кондитер, отремонтированы давно барахлящие кассовые аппараты, печи, двери, шатающаяся табуретка и искрящая вывеска. Исправлена бухгалтерская книга. Пнут и немедля утешен поздний посетитель.

Затем действие переместилось в спортивный магазин напротив. Набедокурить они там почти не успели — Флейм только-только затеяла спарринг с крепким пожилым жеребцом, выбиравшим гири, Диспассия мрачно разглядывала конструкцию силового тренажёра, примеряясь, что бы в нём не сходя с места доработать, Брод сложила песнь о завоевании кондитерской и уже присматривалась, где бы найти оркестровые инструменты, начиная с мандолины… Примерно тогда взгляд Флейм упал на шар для боулинга.

И они пошли в боулинг.

На этом месте Брод замолчала.

Спорт и граничники сочетались плохо. Точнее, слишком хорошо. Как пламя и бензин.

У них вышел конфликт. Из-за правил. Боулинг не был организованным спортом, это был способ совместно провести вечер за лёгкими стимуляторами — и кого, по большому счёту, волнует результат или подробности правил?

Разве что Флейм в полной силе Белой Луны.

Когда они вышли из боулинга, их копыта оставляли кровавые следы. Диспассия шла, опустив голову. Чтобы утешить её, они зашли в магазин электроники. И даже честно заплатили за взятое.

На обратном пути Диспассия, склонная к систематизации, начала думать вслух, как избежать дальнейшего насилия. Всего-то и нужно было, что всеобщие, единые правила…

Правила. Это слово она произнесла, уже зайдя в жилище.

И это слово услышала Флейм.

Взросление граничника — необратимый и болезненный процесс. Он подступит и отступит, скрутит и отпустит… А потом вывернет тебя наизнанку, и то, что останется дышать, не будет прежней тобой.

Следующие две доли Флейм Спарк, граничник, горела и писала. И продолжала писать, изредка отвлекаясь на победные танцы в воздухе. Единые, ясные, логичные, непротиворечивые, правила, которые будут отныне применяться в боулинге. Даже поколения спустя профессиональный боулинг, рождённый Флейм в этот цикл, будет проходить по свежезаписанному кодексу — может быть, с дополнениями и примечаниями от кого-то другого, но с неизменной основой от Флейм, и только сами Луны — если Их это вообще заинтересует — будут в силах что-то в ней изменить.

А затем, погаснув во всех смыслах и сфотографировав свои записи ножным браслетом, Флейм Спарк, взрослая пони, тихо собрала вещи и исчезла навсегда. Что хуже всего — Джентл даже не хотела задумываться об этом — Флейм никогда не станет Вестником и не впишет в мир ничего подобного тому, что сотворила в этом огне; родник её жизни почти иссяк, и линии связи с Лунами необратимо повреждены.

— Понятно, — вздохнула Джентл.

По крайней мере, Флейм будет жить. Но как мы теперь без неё? Синий-Синий-Чёрный. Джентл вспомнила — не первый раз — жеребчика, жившего менее чем в квартале от них. Ещё не граничника, нет. Ещё не выбравшего свою Луну. Но много ли надо жеребёнку? Подтолкнуть. Слегка. Нежным касанием.

Делая первые шаги к Бродстрим, Джентл оглянулась и чуть дольше удара смотрела туда, где когда-нибудь будет её собственная марка.

Когда-нибудь. Позже. Пока что — у нас оргия.

Читать далее