Далёкий берег

Автор: Cloud Ring
Переводчик: Shai-hulud_16
Английская версия

С незапамятных времён каждую ночь Луна собирает мёртвых пони. Таков её добровольный долг, помимо надзора за снами. Этой октябрьской ночью привычный порядок будет нарушен.

Примечание от автора:

У меня возникли фундаментальные разногласия с Petrified (рассказ по ссылке на английском языке), из-за чего A Far Shore сначала опубликовали, потом ненадолго удалили, а затем вернули. Такое бывает.

Это и вправду гениальный рассказ, но кое-что, увиденное мной в нём, мне очень не понравилось (автор этого не задумывал, и я ему полностью доверяю, но я совершенно не могу и не хочу это «развидеть»).

Подруга мягко подтолкнула меня, бывшую на тот момент в крайне расстроенных чувствах, к тому, чтобы попробовать сделать свой текст. Что ж, вот этот текст.

В начале этой ночи, как и всеми иными ночами, Принцесса Луна воспроизвела себя во множестве одинаковых аликорнов Ночи.

Никакая пони не справилась бы с такой работой одна. Помочь сотням тысяч напуганных и растерянных пони в этой Эквестрии, в дюжине параллельных — и полсотни душ ушедших в эту ночь, которых тоже надо проводить... К счастью, в паралльных мирах хотя бы есть свои проводники.

В разных мирах она принимала разный образ — она могла носить белый плащ, излучающий холод, или быть непримечательной кобылкой из Кантерлотского пригорода, или даже милостивой императрицей Найтмер Мун. У всех у них были свои задачи.

Эта Луна в этом мире в это время ночи провожала умерших.

Переменчивый мир снов был хорошо известен ей — в чем-то неизменный набор знакомых мест, страхов и надежд. Каждый раз, когда сновидец входил в незнакомый класс, ожидая града насмешек, или ступал на лестницу, которая рушилась на глазах, это был один и тот же Класс и одна и та же Лестница из этой реальности, одни и те же — для всех видящих тот же сон.

Но никогда ни один спящий пони не встречал во сне другого, какими бы одинаковыми — а на самом деле одними и теми же — не были их сны. Тому была причина, и Луне она была отлично известна.

До того как началось время, до того как прошла первая секунда, была только Сущность. Одинокая хтоническая суть изначального космоса, не испытывавшая никаких чувств к творению, которым собиралась стать. Только любопытство: что может быть, и что будет.

Затем, выделив из созвучия разные голоса и разорвав себя на бесконечное число кусков, она узнала ответ. Она видела как проходят эпохи, изменчивую и полную несовершенств жизнь, которую сотворила, и собственную внутреннюю пустоту. Ответ был более чем неудовлетворительным. В моменте вселенского сожаления, она поняла: все созданное было лишь зеркалом её одиночества.
И потому, последним усилием, она прокляла свое творение, создав нерушимый закон, истинный для всех её детей. «Вовеки,— гласил он, — все видящие сны, равно как и все умершие, да пребудут одиноки. В точности как была я.»

Проклятие сбылось, хотя и не сразу. Но ей этого было мало. Она захотела распространить его на всех разумных существ во всех мирах, что будут после, разделив их также и в той реальности, что считается явью. Она уже начала произносить слова, что должны были стать новым законом, но растворилась в собственном любопытстве, распавшись на части, так и не завершив проклятие. Её последние слова, запретившие бы вообще всякую связь между живыми, остались непроизнесенными, рассыпавшись в пустоте вместе с ней.

Из этой пустоты, из молчания невысказанного проклятия, родилась речь. Общение, связь, слова, благословенная ошибка в изначальном жестоком замысле Сущности.

Как многие другие осколки Сущности на заре времен, один незаметный осколок, ставший позднее Принцессой Луной, стал задавать вопросы. Но в отличие от остальных, что умирали и перерождались, не успев услышать печальный ответ, она помнила. Она несла нестерпимое бремя знания о своем происхождении: что жизнь — результат случайного любопытства, и что в конце было проклятие вечного одиночества.

Она жалела, что спросила. Жалела каждый раз когда очередная жизнь подходила к концу. Её долгом было провожать души, и часто — слишком часто — уходящие спрашивали, в чем был смысл жизни и бытия.
В каком-то смысле, ответ был — отправиться в Нижний мир, рассказать историю только что законченной жизни, и ждать перерождения. Но это был ответ для каждой отдельной жизни, не для самого колеса перевоплощений, навеки разделяющего любимых, родных, друзей и врагов.

Она лгала, потому что ложь была лучше, чем правда о несказанном проклятии. Она гадала: когда придет её пора, кто-то утешит её подобной ложью, или её ждет холодное одиночество, уготованное создаталем? Такие вопросы лучше прятать в дальние углы памяти.

Потому что её работа никогда не кончалась.

Ей не надоедало: каждая утешенная ей душа отделяла её от древнего ужаса; каждая могла стать ключом к пониманию, как покончить с ним навсегда.
Принцесса Луна нашла предпочитаемый ею путь из мира снов в Нижний мир, встала рядом, и собрала мертвецов; всех, кто ушел в эту холодную октябрьскую ночь. Множество душ двигалось к проходу, ведомые дюжинами её идеальных копий; она знала, что по её воле каждая душа видит лишь одну, свою Принцессу.

Но она разрешала умершим видеть друг друга — видеть , говорить, утешать друг друга, делиться страхами, и сожалениями, и надеждами — теперь, когда они точно знали что смерть — это ещё не конец. Их разговоры, всегда разные и всегда одинаковые, пролетали сквозь уши Луны, едва касаясь разума.

Каждый раз кто-то из толпы просил передать весточку живым. Каждый раз она отказывала, ибо так должно быть. Сегодня попросили четверо.

Раз в три недели или около того, какая-нибудь душа сбегала, чтобы стать алгеей, печальным призраком, невидимым для всех кроме архимагов, просветленных мистиков и близких существ. Луна не беспокоилась о них — через несколько недель, не позднее, они или заканчивали свои дела, или приходили сдаваться ей, чтобы отправиться в Нижний мир. Сегодня таких не было.

Уровень горького отчаяния в толпе — того единственно недопустимого, за чем надо было следить и утешать мёртвых, если оно чрезмерно — сегодня был приемлем.

Работа шла как обычно, работа, сделанная сотню миллионов раз, в которой было видано всё.

Оказывается, нет.

Её интуиция, инстинктивное чутье, что что-то пошло не так, никогда не подводившее, хотя последние множество ночей не случалось ничего необычного, сработало на молодую кобылку необычайно каменного вида. Земнопони, чья белая шерстка напоминала потрескавшийся мрамор, почти не двигалась, и не говорила, хотя — как проверила Луна — технически могла.
Она родилась, как с распахнутыми от удивления глазами увидела Луна, чуть менее пятнадцати тысяч лет назад. Задолго до первой письменности и современного разговорного языка. До первого письменного символа, который Луна помнила.

Была ли тогда речь? Луна заглянула в память, и нашла что да — было что-то отдалённо похожее. Топание копыт, фыркание; определенные взмахи крыльев, вспышки рога. Но эти протоязыки были распространены среди маленьких, тесно связанных племен.

В те времена численность пони составляла от нескольких сотен до возможно, тысяч, тонкая ветвь, только отделившаяся от древа эволюции. В ту эпоху и сама Луна ещё не была пони. Когда пони ещё не стали доминирующим видом на планете, она носила обличие рептилии.

Та Луна, что предстала перед любопытным взглядом мраморной кобылки, отделила её от толпы и вывела в мир снов, в ночной парк под звездами —

Кобылка заскрежетала — долгий душераздирающий звук трущихся друг о друга камней. Она глядела с ужасом, и Луна быстро переместила их в освещенную костром пещеру. Каким бы банальным ни было это место, оно сработало, и мраморная кобылка улыбнулась Луне. Немного, но для начала сойдет.

— Меня зовут Луна, — Принцесса сообщила эту мысль не словами, но волной чувств, ощущением лунного света на холодном камне, чувством безопасности. Она сохранила свою форму, но позволила своим границам стать прозрачнее. Она напоминала облако темно-синего прозрачного тумана, она была ощущением покоя, прохладой этой уютной, неизменной пещеры из снов.

Луна чувствовала как собственные мысли несутся вскачь. Она была — прямо здесь, в этот момент наедине с этой пони, и никто из тысяч её отражений её не отвлекал.

Мраморная пони расслабленно улеглась на живот. Она не поприветствовала Луну в ответ, но её маленькие серебристые глаза, её древнее лицо — такое непохожее на лица современных пони, всё же было лицом разумного и любопытного существа, пусть и не настолько умного, менее сообразительного, чем пони эпохи Твайлайт.

Луна вновь приняла материальную форму.

В этой пещере они говорили — неловко чертя по полу обгоревшими ветками; у Луны получалось изящнее. Никакой магии: похоже что собеседница Луны магии боялась.
Постепенно их странное общение находило первые образы, отдельные слова. Много раз по очень много песка… пустыня. Другие земнопони, племя. Ходячее пламя, Нирики? В этом сне у них было всё время мира. Она могла позволить себе учить кобылку словам и понятиям, когда это необходимо.

Картинка постепенно складывалась.

Племя воевало с соседями за источник хорошей воды. Оба вождя послали войско.на ручей, служивший границей.

Была битва. Поражение, контратака, и солнечный маг зажег свой рог, и её время стало замедляться, с каждым ударом сердца. Время стало как мед, затем как песок, как смола, затем как камень, пока само её сердце не остановилось, став камнем.

Маг был благословлен солнцем и ничего нельзя было сделать.

Луна внимательно слушала, подсказывая слова.

Жертвы окаменевающего заклинания не умирали, но и не жили. Она продолжала быть, она могла думать, она чувствовала, как солнце описывает по небу круги.
Пойманная между жизнью и смертью, она ненавидела солнце. Для неё не было дня и ночи, только яркое, переменчивое чувство жгучего огня сверху.

Луна сделала большой перерыв чтобы получше научить кобылку современному языку — настолько насколько её случайная ученица сможет воспринять. Луна не хотела упустить детали. Никогда она не чувствовала себя такой живой, как слушая этот рассказ.

История продолжалась.

Другое племя украло статую, не зная о её происхождении, и поместило в примитивно построенный храм. Ей поклонялись. Ей молились. Под крышей не было солнца, значит не было боли и она была благодарна им.

Она не могла отвечать на молитвы, как и понимать их: но слышала. Кобылка чувствовала искренность их слов. Должно быть, того что их слышали им было достаточно, они продолжали приходить.

Затем землятресение разрушило храм, похоронив её в песках; затем песчаная пустыня превратилась в ледяную. Ледник полз, и она двигалась вместе с ним, пока её не извлекли наружу жители маленькой деревни.
Поселения, затем целые страны, возникали и сменялись вокруг. Но она всегда оставалась под крышей, была укрыта от ненавистного солнца. Не важно где, неспособная двигаться и говорить — но это было приемлемо. Это можно было понять.

Поклонявшиеся пони тоже немного помогали — их любовь была как едва ощущаемое тепло. В её прекрасно сохранившемся юном образе, блеске невинности в её глазах, многие искали и находили источник духовной силы. Её считали богиней, чье происхождение затерялось в веках. Для других она была просто статуей красивой пони.

И правда красивой, молча кивнула Луна. Мысль не была словом, лишь согласием с истиной.

— А что случилось потом? — спросила Луна самым мягким голосом, каким могла; чувствуя как бьется сердце.

— Я разбилась, — ответила кобылка.
Тебя разбили, мысленно уточнила Луна. Теперь, зная историю, она ясно видела воровку, золотистую пегаску в круглой белой шляпе. Солнечный зайчик попал ей в глаз; и она споткнулась, уронив добычу прямо на выходе из храма.

Она чувствовала как глубоко было сожаление пегаски — статуя была нужна ей для доброго дела. Для какого — ускользнуло от её взгляда.

Кобылка кивнула — она тоже ощутила это сожаление.

Луна слегка коснулась её носом.

— Вернёмся, — сказала она, её голос был полон скорби, старой как сами звезды. — Это закон, которого даже я не могу изменить. Все смертные должны пройти этот путь. Ты тоже должна отправиться в Нижний мир, как все хорошие мертвые кобылки. Хорошо? Скоро будет новая жизнь. Я замолвлю словечко третьей Сестре чтобы это случилось поскорее.

Кобылка всхлипнула, не пролив слезы, и кивнула.

Пока они шли к Нижнему миру, Луна сделала мысленную пометку: попросить Твайлайт Спаркл переместить все статуи из сада, включая Ужасное Трио, во внутренние помещения дворца.
Она не забыла это сделать, и Твайлайт выполнила просьбу, не задавая вопросов.

Только спустя годы, когда Твайлайт была готова, Луна рассказала ей эту историю, и Твайлайт, в свою очередь, дословно записала её и навеки сохранила в королевской библиотеке.