Автор рисунка (если не видно в углу картинки) spittfireart

История расходного приспешника Ауисотля, в которой он делится своею тайной любовью к Дэрин Ду. Не к книгам, к пони.

Автор оригинала: Georg
Переводчик: Tails_Doll
Вычитка: Многорукий Удав, Веон, Glimmer

Оригинал
Версия перевода на GDocs
Версия перевода на Stories

Танец

Когда мы впервые с ней танцевали, она сломала мне челюсть в трёх местах.

В сознание я пришёл в близлежащей скромной больнице, обслуживаемой несколькими местными врачами, которые между собой лишь парой-тройкой слов перекидывались на эквестрийском. Для меня это не имело значения: из-за всей проволоки и гипса, наложенных на мой рот, я мог лишь издавать мычащие звуки и давиться бесконечным больничным пудингом. И поныне я всей душой ненавижу эту отвратную субстанцию, но каждую пару недель заставляю себя проглотить тарелку этой гадости, в память о том, что случилось со мной тогда.

Я влюбился.

В крохотном госпитале нечем было заняться, кроме как глазеть в окно на расстилающиеся джунгли да гадать, что случилось с моим боссом — Ауисотлом Лютым. Либо это, либо листать небольшую коллекцию книг из местной библиотеки. У меня чуть сердце не остановилось, когда мой взгляд упал на потрёпанную, оборванную обложку «Дэрин Ду и Сапфировая статуэтка», засунутую между сопливым романчиком и туристическим гидом, расхваливавшим красоты бассейна реки Клячезонки. Эти пурпурные глаза, эта золотистая шёрстка с меткой в виде розы румбов и стремительные копыта, те самые, которые я в последний раз видел летящими мне в лицо пинком с двух ног, достойным земных пони. Я подумывал выкинуть книженцию в окошко, во влажные тропические джунгли на сгнивание, но так как пока кости срастались, делать мне было нечего, я вместо этого начал её читать.

После долгих часов при свете мерцающего светлячкового фонаря я внутренне переменился. Страсть от чтения обратила мою ненависть в нечто иное, в едва теплящийся огонёк в душе моей, способный насытиться лишь её присутствием, несмотря на всю боль, что мне приходилось выносить. Снова встав на ноги, я отбыл к бассейну реки Клячезонки, где впервые встретил своего нанимателя. Судя по его реакции, он не ожидал, что я выживу или вернусь к нему, но готовому помочь поню в зубы не смотрят, поэтому он снова взял меня на борт, не забыв вычесть из оплаты время, проведённое в больнице. Лишь тогда я осознал истинную перемену в своём сердце. Я не поджёг больницу, как сделал бы любой уважающий себя злодей, а вместо этого даже оплатил счёт за лечение. Конечно же, я не рассказал Ауисотлу о своей злодейской халатности, потому что ложь тоже была частью должностных обязанностей. Но это настолько меня зацепило, что я посетил местную библиотеку и выписал все книги о Дэрин Ду, которые у них были.

Надо знать своего врага в лицо, я так убеждал себя тогда.

Жизнь расходного приспешника наполнена неделями бездействия, разбавленными короткими минутами лихорадочной деятельности, в основном заключавшейся в мордобитии. Некоторые из нас постоянно практиковались в местном баре, ломая без разбора носы и разбивая бутылки всю ночь напролёт, но я отложил свои старые развлечения в долгий ящик, читая залпом серию книг. Как зачарованный я следил за её работой, замысловатыми деталями жизни активного археолога, или мародёрки, как бы её называли, работай она на моего босса. Я изучал её владение боевыми искусствами и пером, лишь чтобы обнаружить некую притягательность в них обоих, взывавшую к моей натуре. Дэрин-археолог была такой же дерзкой, смелой и деструктивной, как и Дэрин-писательница, которая переносила её приключения на бумагу; она обладала напористостью, дробила слова на бумаге с той же энергией, с которой Дэрин – мою челюсть.

Свободное время между работами я тратил на улучшение боевых навыков, оправдываясь тем, что не хотел снова быть застигнут врасплох этой “крылатой выскочкой”, а большую часть ночи проводил погружаясь в исторические документы, описывавшие места наших возможных будущих стычек. Я хотел приготовиться к следующей встрече, и, когда время пришло, я был готов.

На этот раз она сломала мне ногу, три ребра и проломила череп.

Отлёживаясь всё в той же небольшой больнице, я нашёл в их скромной библиотеке новую книгу. Её новый роман в мягкой обложке. И читая его, я обнаружил кое-что поразительное, что заставило меня вздрогнуть до кончиков копыт.

Она упомянула меня.

Страница 178, третий абзац. «Дэрин Ду обрушила свои задние копыта на уцепившегося в её хвост головореза. Почувствовав, как ломается его челюсть, она бросилась вперёд, к сокровищу.»

Это привело меня в немалое замешательство. Я вырвал страницу и спрятал её среди своих вещей к недовольству персонала больницы, хотя они успокоились, когда я показал им спичечный коробок.

Наши отношения продолжались в том же духе, во время странствий от Ламаграда (трещина в копыте, разбитая губа, выбитый зуб) до Альпакастана (ссадины, ушибы и сотрясение мозга), даже в подвале государственной библиотеки города Гну-Йорка (два повреждённых копыта, половина гривы и штраф за просроченную книгу). Ауисотль, по-видимому, был доволен улучшением моих боевых умений, причём настолько, что несколько раз назвал меня по имени, а не “Расходный приспешник №3” или “Эй, ты”, как обычно. Ловушки становились всё изощрённее с каждым приключением, начиная от простых ям с шипами, скорпионами и горячим песком и заканчивая сложными коридорами с крутящимися лезвиями и стрелами, которые я помогал строить, и которые таки срезали локон волос из её хвоста, пока она ползала и металась меж острых как бритва лезвий.

Конечно же, я его сохранил.

Наши встречи стали продолжительнее и не ограничивались простым ударом в голову, как раньше, но переросли в долгие обмены ударами, укусами, с выкриками резких фраз между кульбитами и спасением в последнюю секунду. Слова всегда подводили меня в её присутствии, не считая двух случаев.

Первый случай выдался на автограф-сессии А. К. Ирлинг в Мэйнхеттене, где мы следили за музеем ради какой-то золотой безделушки которая уничтожила бы мир или что-то в этом роде. Даже расходным приспешникам нужны перерывы от утомительной работы и слежки за пустующим зданием, и я пошёл и купил… ну ладно, украл копию последнего романа о Дэрин Ду, и имел в распоряжении пару свободных часов, когда заметил табличку:

Только сегодня и только у нас, писательница А. К. Ирлинг будет подписывать книги из серии “Дэрин Ду”. 20 монет за вход. Средства будут переданы Мейнхэттенскому сиротскому приюту.

Это разожгло моё любопытство, что было странно, потому что ничто его не разжигало до того, как я начал читать её книги. Жизнь в Мейнхэттенском сиротском приюте была простой: пинать жеребят помладше до обеда, а после до вечера слоняться по улице. И хотя у меня не было желания возвращаться в место, где я провёл своё радостное жеребячество, двадцать золотых могли бы помочь другим юным и запутавшимся жеребятам избежать участи на порядок хуже моей. Ведь без улиц они могут, к примеру, стать политиками, а это будет просто кошмарно. Да и кроме того, я в любой момент мог бы смыться со всеми деньгами.

И вот я стоял в очереди с кучей других пони, сетуя на хорошо защищённый монетоприёмник, поглотивший без следа мои честно наворованные двадцать монет. Это было скучно, но по крайней мере я мог пройтись по книжке, пока ждал, пусть я и не мог пробиться в начало очереди из-за офицеров пониции, сновавших вокруг. История так захватила меня, что, когда пришёл мой черёд, я чуть не споткнулся, протягивая автору книгу с коротким:

— Вы не могли бы подписать её для...

Это была она. Эти пурпурные глаза, с усталыми морщинками, но всё с той же искрой, заставлявшей меня терять дар речи, и эти крепкие копыта, с которыми я был так плотно знаком, державшие простое позолоченное перо. Она замерла, глядя на меня через красные очки, будто бы я был очередным из тысяч пони, которым она подписывала книгу, что было правдой. Один выкрик, и сюда сбежалось бы с десяток поницейских, но вместо этого она прикоснулась пером к бумаге, черкнула пару слов, перед тем как протянуть книгу мне и выкрикнуть:

— Следующий!

Шатающейся походкой я вывалился на улицу, держа книгу так, будто она была золотой статуей. Автор и её героиня были одной пони, и несмотря на все те разы, что она обрушивала копыта на моё лицо, она не узнала меня в толпе. Моё самомнение было сломлено, по крайней мере до того момента, пока я не открыл книгу и не нашёл то, что пробрало меня до самых костей.

Она написала моё имя.

А когда мы ворвались в музей, чтобы украсть какие-то золотые побрякушки, понадобившиеся моему боссу на этой неделе, она сломала мне нос, плечо и завязала в узел хвост.

Второй раз, когда я разговаривал с ней, был во время миссии на чёрном континенте Зебрики, в солидном, большом городе Дахабу Фараси. Все прислужники развлекались как хотели, пока босс занимался чем-то загадочным и таинственным в храме неподалёку. Музыка была громкой, соль отвратной, а судя по запаху от факелов, в крупном цивилизованном городе вы бы оглянуться не успели, как санинспекторы прикрыли бы эту лавочку, а потом, эвакуировав всех, для верности бросили внутрь спичку.

Я посасывал третью или четвёртую порцию соли, когда место рядом со мной заняла неожиданно возникшая зеброчка, с домотканым тканевым плащом через спину. В ней было что-то подозрительно знакомое, и мне понадобилось проморгаться через солевую пелену на глазах, чтобы понять, что к чему.

Её полосы были лишь краской. И она даже не просохла.

— Есть тут чего лизнуть кобылке?

Она наклонилась ко мне и захлопала глазками. Фиолетовая краска под ними отслоилась, проявив небольшой кусочек её превосходной золотой шкурки. Её маскировка была настолько очевидной, что я чуть было не выпалил её имя, вместо этого заказав у барпони два куска каменной соли, без гравия. Мы в самом деле немного поболтали, пока она выуживала информацию о том, где Ауисотль и что он затевает на этот раз. Я хотел поведать ей, как тщательно менял ловушки на менее смертоносные, ослаблял цепи и оковы. В баре было слишком много посторонних ушей, которые могли подслушать, но мне кажется, она как-то это поняла. Она наклонилась ближе, пока я хвастался своей работой, издавала притворные вздохи страха, когда я говорил об изворотливой кобылке, которая избежала всех попыток моего босса поймать её и покончить с нею навсегда.

Мы даже по-настоящему потанцевали, когда из музыкального автомата пронзительно загремело танго, и она, сунув в зубы розу, вытащила меня на танцплощадку. На долгие минуты мы остались вдвоём, двигаясь в объятиях друг друга вперёд и назад по танцполу, пока остальные посетители жались по углам дымного помещения. Музыка вела и кружила нас, и с каждым шагом наша страсть пылала всё ярче, так что я даже испугался, не вспыхнет ли всё вокруг так же, как и наши сердца. Она кружилась в моих копытах, краска потекла от тепла наших тел, и вскоре мы оба стали похожи на туземцев в грязную чёрно-белую полоску.

И после она ушла, оставив на память о себе лишь мокрый чмок в щёку.

Ну, это, и дырку вместо зуба от удара по этому же месту примерно час спустя.

Она всегда будет вне моей досягаемости, драгоценный артефакт, которым я никогда не буду обладать, прямо как Ауисотль, который никогда не получает искомого, но не останавливает свои попытки. Мы как-то связаны одним танцем. Щебень и руины наша танцплощадка, а древняя история наша музыка, и кружимся мы под мелодию, которую никто больше не слышит. Возможно, однажды эта музыка замолкнет для нас, и мы начнём отдаляться друг от друга, а работа закинет в противоположные уголки света.

И если так, то я намерен наслаждаться этим танцем, пока он длится. Давай устроим микс в Мэйрокко, танго в Танржаньре, фокстрот в Бре до Сивье и вальс в Тихойхахе.

Босс говорит, что на следующей неделе мы направляемся в Пранцию, Париж.

В предвкушении нашего следующего танца.
 
 
С любовью,
Расходный Приспешник №3

П.С. Я достану цветы, если ты раздобудешь вино.