Автор: Chatoyance
Перевод: Веон
Оригинал

Начало
Предыдущая глава

Глава двенадцатая
Шесть новых утр
Эшер и Мило — Часть вторая

Одинокий человек и группа пони молчаливо шли по длинному, изгибающемуся коридору, который опоясывал гигантскую минаретную башню, высоко поднимавшуюся над переплетением коридоров, залов и крепостных укреплений внизу. Кантерлотский замок был колоссальным сооружением, выстроенным не столько как неприступная крепость, сколько как огромный роскошный дворец. Нелишним будет заметить, что замок был больше прилегавшего к нему города, а комнат в нём нашлось бы не меньше, чем во всех домах и лавках, окружавших невероятное горное мегасооружение.

Они вновь остановились на короткое время, чтобы дать Сергею отдохнуть. Кантерлот строился в расчёте на пони и прежде всего на принцесс, для которых расстояния никогда не являлись преградой, а многие сотни метров коридоров были не более чем поводом для прогулки. Время от времени им встречался кто-нибудь из дворцовых слуг, занимавшихся своими делами — чисткой, уборкой, приготовлением комнат к приёму гостей, сменой убранства и картин, чтобы всё оставалось свежим и интересным, или даже переменой цвета стен и штор к вящему удобству гостей.

Пока они стояли, Сергей смог с интересом понаблюдать, как некий единорог при помощи магии перекрашивал длинный, свисающий от пола до потолка гобелен из пурпурного цввета в зелёный. Единорог сосредоточился, и новый цвет буквально разлился по поверхности ткани снизу доверху, на высоту около шестидесяти футов. Сергей мысленно пересчитал расстояние из футов в хуфы и получил около двух сотен. Он очень тщательно готовился к этому дню.

У порога Комнаты Ожидания принцессы остановились, и к собравшимся обратилась Луна:

— Более отселе не приближайтесь и будьте здесь, дотоле мы не призовём вас. Ибо труд нас ждёт гибельный, и тяжек риск для вас и ваших спутников, буде послужите вы нам помехой. Пусть этот покой вам видится как будто бы святилищем, дабы ни любознайство, ни праздный ход копыт не привели вас за его порог. Когда же труд наш будет завершён, мы призовём вас, и радость встречи каждый сможет ощутить сполна.

Сказав это, Луна повернулась и кивнула сестре.

— Сергею Брину была обещана возможность поговорить с сыном, прежде чем он сам пройдёт репаративную понификацию. Его мы позовём первым, и он войдёт один, если всё пройдёт благополучно.

Селестия смерила Сергея многозначительным взглядом, на что тот кивнул, и сёстры вошли в зал со статуями.

Перидот смотрела сквозь дверной проём на гранитную статую своего сына, вечно уползающего от убийственной стужи. Она опустила голову, крепко зажмурив глаза, и что-то беззвучно произнесла одними губами. Кримсон заметила, как Селестия на мгновенье оглянулась прямо на Перидот, прежде чем снова повернуться к статуе Эшера.

Когда Перидот подняла голову и открыла глаза, Кримсон ощутила сильнейшее желание утешить единорожку.

— Я более чем уверена, что Мило будет как никогда счастлив видеть вас здесь, Перидот. Я искренне думаю так.

Перидот смерила юную пони взглядом.

— И что, скажи на милость, заставляет тебя так думать? Мило что-нибудь говорил обо мне?

Кримсон помотала головой.

— Нет. Мило был не очень разговорчив во время нашего путешествия. Но одно я знаю точно, хотя у меня были все причины полагать иначе: когда я впервые очнулась живой и с копытами, первое, что я сделала, это огляделась вокруг в тщетной надежде, что мои родители окажутся рядом. Я думаю, это первейшее желание каждого жеребёнка, и я не могу представить, что с вашим Мило может быть иначе.

Перидот всё ещё смотрела на неё с недоверием.

— Я очень и очень рада своей новой матери, но даже теперь я временами желаю быть хотя бы признанной моими кровными родителями. И я не могу представить, чтобы Мило испытал что-либо кроме благодарности, увидев вас здесь.

Глаза изумрудно-зелёной кобылицы почти выдали тщательно сдерживаемую тоску, но потом глубоко въевшаяся в неё сдержанность взяла над ней верх:

— Ты ничего не знаешь ни обо мне, ни о моём жеребёнке, но я признательна тебе за добрые слова. — Единорожка резко махнула серебристо-серым хвостом, как будто отгоняя самые эмоции. — Мне остаётся лишь надеяться, что то, что ты говоришь... окажется правдой.

Внутри Комнаты Ожидания властительницы Эквестрии сражались с первобытными чародейными силами. Две статуи сначала преобразились из камня в гибнущую плоть, а затем эта плоть начала свиваться в сияющий двеомер, пока принцессы пребывали в некоем подобии божественного транса.

На глазах у пяти свидетелей, наблюдавших через дверь, чудовищно изувеченные тела Эшера Брина и Мило Кэмерона поднялись в воздух и зависли, окружённые лентами и нитями ярко сияющей магии, которые растворяли отмирающие ткани и погибающую кость. Оба мальчика парили в воздухе — Мило без ног, пальцев и больше части лица, Эшер — и того меньше. Ни пони, ни человек, не могли подолгу на это смотреть, ибо вид обнажённых мускулов и жил был для них в высшей степени пугающим.

Для Мило и Эшера наступал решающий момент. Прямо сейчас, как осознали вдруг Морнинг и Кримсон, принцессы будут общаться с двумя мальчиками в глубине своего разума, чтобы задать им один единственный вопрос, который определит, жить ли им, как волшебным маленьким пони, или же погибнуть, как незамутнённым образцам смертной человечности.

 

Эшер Брин шёл по каменистой равнине.

За спиной у него висел тяжёлый рюкзак, доверху нагруженный водой и нанопаками с самоприготавливающейся едой. Там же была аптечка, саморазворачивающаяся палатка, запасная одежда, голопад, его личный нетлинк, запасной нетлинк (на всякий случай), портативный обогреватель, скалолазные ботинки, верёвка, карабины и скальные крюки, оттяжки, молоток и болты.

На самом дне рюкзака, где её ни за что не мог увидеть дядя, лежала Лилли-леопард. Лилли была его единственным настоящим другом. Лилли знала. Лилли понимала. Лилли была любовь.

Когда-то всю Антарктиду покрывал лёд. Пустынный и холодный край был лишён флоры и фауны, зато теперь он освободился и ото льда. Это было последнее место на Земле, где ещё дули холодные ветры и где можно было найти не отравленную почву. Купола остались далеко позади, и Эшер мерил шагами безбрежную равнину из скал и голой земли, по которой ещё не ступала нога человека.

— Эквестрия тоже когда-то выглядела так. Острые скалы, безжизненный гранит. Небо ещё не было голубым, вместо него над головой клубился хаос. Мы с Луной тогда ещё не поняли, что нам делать с небом.

Эшер замер на месте, как вкопанный. Принцесса солнца карабкалась по камням вместе с ним! Это было невозможно, её не могло здесь быть, пока не появится Эквестрия, а это должно было случиться не раньше следующего года...

— Чт-... что... как... что происходит?

Эшер завертелся на месте, оглядывая пустынный ландшафт, иззубренные скалы и тянущиеся до горизонта нагромождения камней. Он похлопал себя по куртке и по ногам, ощущая удары от ладоней. Потрогал своё лицо. Это был не сон. Это ведь не могло быть сном, правильно? Всё было слишком реальным.

Наконец, взгляд Эшера остановился на принцессе и только на ней одной.

— Ты ушла, — произнёс он тихо, но за этими словами слышалось целое море сдавленного гнева и обиды. — Ты просто... ушла.

Взгляд, полный безбрежного сострадания и глубокой печали, встретил его глаза.

— У меня не было выбора. Я была связана положениями Ковенанта, я...

— Да к чёрту ваш Ковенант! Я же всего лишь ребёнок! Ты была нужна мне! Ты была единственным хорошим... е-единственным... хорошим... — Эшер упал на колени и сжал кулаки, зарываясь пальцами в гравий. Его тело вздрагивало от судорожных рыданий. — Ты у-ушла... п-просто взяла и... вот так... по-... после всего...

Эшер схватился за прильнувшую к нему голову, обнял руками грациозную шею, белую, как молоко, и уткнулся лицом в шелковистую шёрстку, орошая её каплями горьких слёз.

— Было так тяжело, Селестия, так тяжело... ты ушла и... папа... и все семейные дела... и Лилли. Ох, бедная Лилли...

Воспоминание о том, как отец разрывает его игрушечного леопарда на части, вызвало новый шквал судорожных рыданий.

— Я... ненавидел... Я тебя так ненавидел...

— Я знаю. — Селестия осторожно опустилась на голый бесконечный гравий и обняла мальчика передними ногами.

— Прости... меня... п-... п-... прости... меня... — Эшер вцепился в принцессу, как будто боясь, что она вот-вот снова исчезнет и больше никогда не вернётся. — Ты у-ушла. Я знаю, ты объясняла... зачем... ты... ты не хотела... но... ты у-ушла.

— Ты бы хотел стать пони? Ты бы хотел стать жеребёнком и бегать по мягкой изумрудной траве? Чувствовать, как ветер свистит в ушах и гриве, когда ты скачешь по зелёным просторам? Хочешь ли ты ещё быть моим маленьким пони, Эшер Брин?

— Зови меня Свифтвинд, пожалуйста. Как раньше. Когда мы говорили допоздна.

Эшер и призрачная принцесса могли по-настоящему общаться только ночью, за закрытыми дверями, когда отец был далеко и до него не мог донестись звук разговора. Многие месяцы Эшер был маленьким "Свифтвиндом" — "Резвым Ветром", — воображая себя жеребёнком, живущим в Эквестрии. Единорогом, который мог обгонять сам ветер и который играл со своими маленькими друзьями-животными возле окружённого цветами пруда. Ночь за ночью, слагавшаяся вместе сказка дарила мальчику единственную настоящую радость.

А потом Ковенант был наконец подписан, и Селестия вынуждена была уйти по велению людей и больше никогда не общаться ни с кем из детей Добрых Семей.

— Я никогда тебя не забывала, Свифтвинд. Но я связана теми соглашениями, которые принимаю. Я не была бы достойна иметь Эквестрию на моём попечении, если бы моему слову нельзя было доверять. Это единственная причина, почему я оставила тебя. Меня принудили против моей воли, но это было необходимо, чтобы спасти людей Земли.

Селестия тепло прижималась к щеке Свифтвинда, он обнял её передними ногами и облегчённо вздохнул. Она вернулась. Она всё-таки пришла за ним.

Свифтвинд поднял голову и обнаружил, что лежит на полу в каком-то просторном мраморном зале. Над его головой нависал купол с блестящими изображениями солнца и луны, рядом стояла принцесса Селестия, возвышаясь над ним, и над его новым понячьим телом развеивались последние всполохи её золотистой магии.

Он поглядел на свои копыта — они были тёмно-синие, его любимый цвет. Приглядевшись к своей тени, он различил, что стал единорогом. Он теперь и правда был Свифтвиндом, прямо как всегда и мечтал, как фантазировал вслух перед Селестией каждую ночь на протяжении четырёх из шести месяцев, что она провела с ним рядом. Его самая любимая сказка наконец-то стала реальностью.

— Попробуй встать, Свифтвинд. Не бойся, я буду тебя держать.

Золотистый свет окутал его туловище, и Свифтвинд ощутил крепкие объятия, которые, как он чувствовал, никогда не дрогнут и ни за что не дадут ему упасть. Неуклюже поднимаясь на свои копыта, он заметил принцессу Луну, овевавшую потоком серебристой магии какую-то парившую в воздухе фигуру.

— Селестия? — Свифтвинд встал на слегка дрожащих ногах. — А кто... кто это?

 

Шаги Мило эхом разносились по длинному пустынному коридору. Всю Консьержерию в какой-то момент захватили и стали постепенно перестраивать. То, что от неё осталось, было теперь обнесено пятнадцатиметровой пластобетонной стеной, постоянно патрулировавшейся черносетниками. Мама пользовалась руинами для какой-то своей надобности, из-за чего ему оставалось только бродить по закрытым частям комплекса, чтобы хоть как-то разогнать скуку.

Консьержерия когда-то была частью то ли дворца, то ли тюрьмы — Мило не помнил, чего именно, да и не хотел запоминать — и это делало её слегка интересной. Тут было не как в Антарктиде, конечно. В Париже было жарко, как во всём остальном мире, и дымно, и грязно, и противно. Мило как всегда был не в духе. Он скучал по своей капсуле полного погружения, он скучал по радостям исследования гипернета, по всем виртуальным мирам и всем своим виртуальным друзьям.

Взамен этого ему приходилось терпеть общество безродных щенков из семей черносетников. Мило терпеть не мог этих маленьких недоумков. Они не знали ничего интересного. Самое большее, что они знали о гипернете, это то, что его можно "смотреть" по публичному киоску. Ни один из них никогда в жизни не погружался в виртуальность. Хуже того, им приходилось играть руками и ногами, пинаясь и толкаясь, как дикари. Один из них как-то раз даже ударил его. За это Мило хотелось их всех убить. Их вообще надо было поубивать, всех до единого.

Мама занималась какими-то научными исследованиями для Добрых Семей. Это давало свои преимущества: именно благодаря этому Мило мог пользоваться самой крутой и навороченной гипернет-капсулой в мире. Матери она требовалась для работы, но в остальное время ей мог пользоваться он. Жить в Антарктиде было хорошо. По крайней мере, пока в море не появился этот пузырь.

По всей видимости, это была какая-то гиперпространственная фигня из Тихого океана. Глава Семей хотел стереть её с лица Земли, и потому последние пару месяцев Мило ничего не оставалось, кроме как слоняться по бесконечным грязным руинам этого то ли замка, то ли тюрьмы, пока мама изобретала что-то там, что ей надо было изобрести. Похоже, сюда свезли целую кучу всякого научного барахла, когда дело запахло палёным.

Ещё Мило скучал по своим книгам. В Антарктиде у него были настоящие книги, сделанные из бумаги и всего прочего. Истории о приключениях и волшебных мирах, комиксы и научно-фантастические романы. Книги были чудесны. Мило нравился их запах и тот факт, что они редки. Он, конечно, хотел бы, чтобы они были новыми, но даже старые они всё равно были прекрасны. И они были его. Он ими владел, и они были осязаемы и реальны.

Вот в чём заключалась главная проблема виртуальных миров. Они были невероятны, их можно было увидеть, услышать, потрогать, но из них ничего нельзя было принести с собой. Распечатанные виртуальные предметы всегда вызывали у мальчика разочарование. Волшебная палочка, или бластер, или магический шар могли выглядеть как настоящие, они могли вспыхивать, мерцать и издавать звуки, как настоящие, но они всё равно оставались всего лишь игрушками. В гипернете Мило мог кататься на драконах, кастовать заклинания, летать на космических кораблях, однако в реальном мире, как бы он ни старался, распечатанные предметы никогда не делали того, что могли в виртуальном.

Мило пнул обломок камня — половинку лица херувимчика, украшавшую каменную кладку. В эту часть Консьержерии ходить было строго-настрого запрещено, так как она постоянно обваливалась. Но здесь хотя бы можно было побыть одному. Мило надеялся, что пузырь в океане скоро наконец уничтожат, они с мамой уедут в Антарктиду и он снова сможет вернуться к своим приключениям. Вновь в его жизни появятся магия, лазеры и странные чуждые миры, которые так интересно изучать.

Реальный мир был в сравнении с ними так скучен.

Мило двигался по коридору, пробираясь между упавшими колоннами и осколками стекла. В самом конце огромного обветшалого коридора оказалась широкая арочная дверь. Её вид привлёк внимание мальчика, потому что она напомнила ему вход в древнюю цитадель бога Мэмоэрпога на его любимом шарде. Это было хорошее место чтобы качать экспу, и оно хотя бы частично случайно перегенерировалось, так что не успевало совершенно наскучить. Самым лучшим здесь было то, что мог появиться зал Золотой Лютни. Поговаривали, что он появляется только в одном случае из пятидесяти. Мило он попадался всего два раза.

Единственным сокровищем, которое могло найтись позади этих разбитых дверей, были новые горы щебня, но Консьержерия хотя бы была похожа на что-то клёвое из его игр, так что здесь было интересно хотя бы играть понарошку. В некоторой степени. По крайней мере, здесь не было других детей. Мило решил проверить дверь на ловушки, так же как делал это в сети. Ничего. Двигаясь аккуратно, мальчик перебрался через кромки разбитых тяжёлых дверей и вошёл в начинавшееся за ними круглое помещение.

У зала был куполообразный потолок с подозрительно знакомым рисунком: солнце и луна. Взгляд Мило спустился вдоль мраморной колонны, мимо высоких стрельчатых окон, и в неверном призрачном свете наткнулся на статую на каменном пьедестале. Это было изваяние мальчика, волочившего за собой ноги, как будто они у него отказали и не работали. Вид на каменном лице был напуганным.

Лицо статуи казалось знакомым.

— Привет тебе, доброе созданье, твоя принцесса прибыла.

Мило не сразу понял, чей это голос, но обернувшись он тут же обнаружил его источник — принцесса Луна, правительница ночи, стояла прямо перед ним. Мило никогда прежде не встречал принцессу звёзд и луны, он видел её только на картинках. Реальность казалась странной: с одной стороны, Луна излучала умопомрачительное ощущение силы и будто заполняла своим присутствием весь зал, однако с другой тёмная принцесса казалась на удивление хрупкой и беззащитной. Не было никаких сомнений в том, что она младшая из двух сестёр, чего бы это ни означало для таких бессмертных существ.

Она была высока, на целую голову выше него, хотя и не такая высокая, как её старшая сестра. Её эфемерные грива и хвост развевались на том мистическом ветру, который только аликорны способны ощущать, и чудилось, будто сотканы они из самого ночного неба. Мило казалось, что стоит ему только сделать один неосторожный шаг, и он упадёт в эту космическую бездну, чтобы навеки затеряться среди далёких и незнакомых звёзд.

Нет, тут всё было не так. Это Селестия появилась первой в образе призрака, чтобы прожить вместе с ним целых шесть месяцев. Они с ней стали самыми близкими друзьями, и он делился своими самыми сокровенными надеждами и страхами с солнечной правительницей. Она была его постоянной спутницей, даже более близкой, чем его собственная эмоционально отстранённая мать. В некоторых отношениях Селестия была единственной настоящей матерью, которую он когда-либо знал.

Но всё это — появление копий Селестии перед детьми и взрослыми Добрых Семей — всё это ещё не произошло. И уж никак не в Париже. Это случилось намного позже, после атаки на пузырь в океане, после Трёхдневной Войны. Все эти события ещё не произошли... Мило озадаченно замер. Каким-то образом он помнил будущее, как будто оно уже наступило. Он сделал шаг назад, глядя на звёздную принцессу и сомневаясь, что здесь является реальным, а что нет.

— Скажи, ты страждешь? Нужна ли тебе подмога?

Воспоминания нахлынули на него сплошным потоком. Шесть месяцев с призрачной Селестией, обещание сделать его пони в волшебной стране, её вынужденный уход. Потом ужасная ссора с матерью, и как ей было на всё наплевать. Масада. Бегство.

Лес. Ох... тот лес.

Мило упал назад, запнувшись о каменный пьедестал, и тут же обернулся, поднимаясь на ноги. Теперь он понял, кого ему напоминала статуя. У неё было его лицо.

Мило снова обернулся и посмотрел в глаза принцессе ночи:

— Я умер, да?

Луна медленно покачала головой, от этого в её эфемерной гриве замерцали звёзды.

— Нет, отрок человечий, хотя твой дух и правда пребывает в пагубнейшей опасности, подвешен словно бы на нити меж светом и тьмой.

Мило попытался осмыслить всё это, но он был так напуган, и архаичные слова принцессы натыкались у него в голове одно на другое.

— Чего?

Сумеречный бриллиант эквестрийской ночи казалась заметно раздосадованной. Она раздражённо топнула копытом, но затем вздохнула.

— Дела твои довольно плохи. Не было совершенно никакого способа спасти вас, не нарушив этот дурацкий Ковенант, который ваши родители навязали Селестии. Единороги Королевского Корпуса превратили вас в камень, чтобы сохранить вас, пока вам не исполнится восемнадцать.

Мило сглотнул и прислонился к каменному пьедесталу, на котором стояла его статуя.

— Расклад такой, Мило. Либо становись пони, либо сыграешь в ящик. Ты всё ещё согласен на это? Селестия говорила, что ты очень хотел стать пони, но я обязана спросить. Ковенант, сам понимаешь... — Неземные синевато-зелёного цвета глаза посмотрели на мальчика со смесью интереса и обречённости.

— Конечно хочу... а почему вы так разговариваете? В смысле, если можете по-нормальному? — Мило всегда интересовали самые чудные и нелепые вопросы, а встретить принцессу ночи, которая разговаривает как самая обычная пони посреди... посреди чего-то, чем бы оно ни было... казалось совсем уж безумным.

Луна склонила голову и поглядела на него сквозь пелену ресниц. На мордочке правительницы заиграла лёгкая улыбка.

— Родной нам век давно для нас утрачен, и в озорливом противленьи безжалостному ходу лет храним мы говор дней минувших, как будто оберег, чтоб утешал он нас от наших горестных утрат.

Мило старался, он честно старался, но ситуация была настолько ошеломляющая, что он был вынужден снова спросить:

— Чего? Простите. Я вас просто... извините.

Улыбка Луны потухла.

— Я скучаю по старым дням и старым друзьям. Они все давно умерли. Когда я говорю так, как мы говорили в те времена, мне становится не так грустно.

— Ага. Понятно. Простите, что вам пришлось перестать из-за меня.

Мило припомнил, что младшая принцесса вроде бы не то куда-то пропала, не то отсутствовала долгое время. Неудивительно, что она казалась немного грустной.

— Итак, Мило... — Владычица ночи приобрела серьёзный вид. — Скажи, ты хочешь быть пони?

— Можно я буду пегасом? Ну, знаете, как Дэринг Ду?

Фэнтезийные приключенческие книги стали одними из первых эквестрийских работ, которые были переведены и выпущены на Земле. Мило они очень понравились, и это именно благодаря персонажу Дэринг Ду Эквестрия казалась ещё более интересной, чем игры в гипернете. В Эквестрии магические предметы были по-настоящему... магическими.

— Если я сделаю тебя пегасом, ты согласишься стать пони и жить? — не унималась Луна.

— Да! Пожалуйста, сделайте меня пегасом!

От этого Мило ужасно разволновался. Теперь он сможет научиться летать. Он сможет отправиться в настоящие приключения. Будущее уже начало вырисовываться перед ним. И было оно фантастическим.

— ВИВАТ! — воскликнула Луна, возрадовавшись, что маленький человеческий жеребчик не отверг дар жизни. — Эм... "виват" это значит...

— Я знаю "виват", принцесса, — улыбнулся Мило в ответ. — Смотрите. ВИВАТ!

Лицо принцессы просияло:

— ВИВАТ БЫЛ УДВОЕН!

 

 

 

Свифтвинд молча наблюдал, как тело пурпурного пегаса с чёрной гривой медленно опустилось на мраморный пол. Это был Мило, как объяснила ему Селестия. Серебристое сияние, окутывавшее тело пегаса, развеялось, и маленький жеребчик открыл изумрудные глаза. Постепенно его взгляд сфокусировался и начал изучать окружающую обстановку, пока не остановился на Свифтвинде.

— Мило? Мы теперь пони! Мы справились!

На глазах у маленького пегаса появились слёзы.

— Эшер?

Тёмно-синий единорог утвердительно кивнул.

— Прости, я ничего не смог сделать. Всё произошло так быстро. Я только и смог, что... прости...

— Всё в порядке, Мило. Фух. Я ведь даже не помню, что произошло. Последнее, что помню, это как Серафина дышит мне в лицо. Я был вроде как не в себе. И изо рта у неё воняло.

Пурпурный пегас рассмеялся.

— Ага, она так и прыгнула на тебя. Странно получилось. — Мило поднял длинную шею и огляделся. — Сэра? Серафина?

— Твоя подруга ждёт тебя за этой дверью, — подала голос Селестия, которую Мило заметил только теперь. — Ты сможешь пойти к ней, когда сможешь встать на ноги.

Сказав это, Селестия повернулась и обратилась к сестре:

— Ты хорошо потрудилась, дорогая Луна, как я и ожидала. Пожалуйста, не могла бы ты помочь своему новому пони сделать первые шаги и отвести его в коридор? Моя работа ещё не окончена, и Свифтвинд пока что должен оставаться здесь.

Луна кивнула.

— Сестру нашу иные обязанности ожидают. А ты ступай же с нами шагом в шаг, дабы прискорбное с друзьями разлученье скорее завершить. Не бойся слаби новых ног, мы будем тебе опорой.

Следующие несколько минут Мило занимался тем, что пробовал ходить на своих новых ещё нетвёрдых ногах и хлопать ещё более неуклюжими новыми крыльями, пока не смог наконец, с неустанной помощью Луны, покинуть Комнату Ожидания. Свифтвинд наблюдал за своим другом, пока сам упражнялся в ходьбе на четырёх ногах, выписывая круги вокруг пьедестала, на котором его окаменевшее тело покоилось несколько долгих лет. Время от времени его взгляд останавливался на последней оставшейся композиции: Оливер и Айла, застывшие как будто посреди какой-то игры, если не считать мрачные и устрашённые выражения на неподвижных лицах.

Когда Мило и Луна наконец-то прошли в двери навстречу хору радостных криков, цокоту копыт и шквалу дружеских объятий, Свифтвинд тоже хотел пойти вместе с ними, но Селестия его удержала.

— Ты скоро встретишься со своими друзьями, мой маленький пони, но сначала я должна выполнить ещё одно обещание. Здесь... кое-кто... кому я согласилась разрешить поговорить с тобой. От тебя ничего не требуется, Свифтвинд, кроме толики терпения. — Селестия повернулась и направилась к двери. — Оставайся пока здесь, я скоро вернусь.

Предоставленный самому себе, Свифтвинд огляделся по сторонам и осторожно направился к окну, помещавшемуся между двух массивных колонн, украшавших комнату. По ту сторону стекла его взгляду открылся величественный вид на замок и город под ним, а также на уходящую вниз пропасть. Основание гигантской башни, на которой он стоял, терялось где-то среди массивных сооружений, а те в свою очередь уступали место многоярусному городу. За краем полукруглых городских балконов, на дне невероятно глубокой пропасти раскидывались нескончаемые равнины, а вдалеке вздымались невиданной крутизны горы.

Свифтвинд заворожённо наблюдал, как крошечные пони прогуливаются по миниатюрным дорожкам далеко внизу, как вдруг что-то серое с жёлтым промчалось перед окном, заставив его испуганно отпрянуть. В воздухе было множество пегасов, и один из них пролетел прямо у самого окна, в которое так увлечённо смотрел жеребёнок.

— Свифтвинд?

Синий единорожек нехотя оторвал взгляд от раскинувшихся за окном чудес и повернулся к мраморному залу. Селестия привела с собой двуногое существо — человека, и Свифтвинд вздрогнул, узнав его ещё раньше, чем Селестия заговорила снова:

— Твой отец хочет тебе кое-что сказать.

Каждый мускул в теле жеребёнка натянулся от страха и неожиданности. Маленький единорог осторожно сглотнул и чуть заметно попятился.

Сергей Брин опустился на корточки, так чтобы его крохотные человеческие глаза оказались на одном уровне с широкими глазами его сына.

— Эшер... эм... Свифтвинд. — Имя далось ему как будто с трудом, но Сергей сделал над собой усилие и продолжал. — Сын... я попросил Селестию, чтобы она позволила мне ненадолго остаться человеком, пока я не скажу тебе кое-что. Людей она из Масады больше не выпускает. Мы... мы наломали дров. Но это сейчас не главное.

Сергей заметил, как Селестия на него смотрит, и решил не тратить время на ненужные детали.

— Эш... Свифт... винд... Свифтвинд... я знаю, я не был... я знаю, я был с тобой суров. — Сергей опустился на одно колено, рукой опираясь на мраморный пол. — Может... может быть, я был настоящим ублюдком, не знаю. Но я делал это лишь для того, чтобы закалить тебя, чтобы сделать тебя... мужиком... чтобы ты смог подняться среди Семей, чтобы у тебя был шанс на лучшее, шанс пробиться наверх.

Брин почувствовал, что больше не может смотреть в глаза сыну, и продолжил, опустив взгляд в пол.

— Сын, я скоро стану пони, как и ты. Выбора, в общем-то, и нет. Контракт с Селестией подписан, а у неё железная хватка... что я пытаюсь сказать, так это то, что я не знаю, буду ли я после этого всё ещё я, и сколько от меня там останется... я даже не знаю, много ли там осталось от тебя, но... но я хочу сказать это, пока всё ещё хожу на двух ногах, сынок. Чтобы ты поверил мне. Чтобы ты знал, что это говорю я, а не кто-нибудь... не тот, кем я стану, когда Селестия меня превратит.

Эшер... сын... Свифтвинд, не важно... выслушай меня. Мне очень жаль. Мне жаль, что я тебя ударил. Мне жаль, что я причинял тебе боль. Я много боли тебе причинил, я знаю, я... делал много вещей, от которых, знаю, тебе было очень больно и... я не могу вернуть это всё назад. Я не могу изменить прошлое, хотя очень хотел бы, но... я люблю тебя, сын. Честно, очень люблю. Вот почему я здесь. Вот почему я позволяю ей превратить меня в пони.. Чтобы быть с тобой, сын. Я не оставлю тебя на произвол судьбы в этом чуждом мире. Я знаю, я не был самым добрым отцом, но... я не брошу моего единственного ребёнка. Я... люблю тебя, сын. Очень. И я просто хотел, чтобы ты услышал это.

Мне нужно было всё это сказать... пока я всё ещё я. Пока я всё ещё тот старый отец, которого ты помнишь... отец, от которого ты сбежал, и я нисколько тебя не виню. Ни капли. Я... я люблю тебя, сын, и прошу прощенья, и... это всё, пожалуй. — Сергей Брин устало поднялся, утёр глаза и повернулся к принцессе солнца. — Ну давайте. Лучше сделайте это прямо сейчас, пока я не струсил и не дал дёру. У меня не очень хорошо с соглашениями, как вы могли заметить.

Прежде чем Селестия успела засветить рог, Свифтвинд наскочил на своего отца, они кубарем полетели на твёрдый мраморный пол и Сергей непременно раскроил бы себе череп, если бы не золотистый свет, на мгновенье окутавший его, чтобы бережно подхватить и опустить на гладкую поверхность.

Человек-отец и сын-пони лежали на полу, неуклюже обнимаясь, обливаясь слезами и оба мыча что-то нечленораздельное.

А все трансформации пришлось ненадолго отложить.

 

 

 

Мило Кэмерон наконец-то смог перевести дух.

Серафина, теперь ставшая пегаской по имени "Морнинг Стар", накинулась на него буквально в первую же секунду, а следом за ней земная пони Петра, называвшаяся теперь "Кримсон Бьюти", а затем и Плантейн — маленькая артистка, чья подруга-кролик смогла победить зверя-перемещателя. Мило буквально утопал в кобылках, и смехе, и радости просто быть живым. Он чуть было не захлебнулся в этом океане внимания, и только сейчас смог наконец-то вынырнуть на поверхность.

Одна пони ждала в стороне. Бледно-зелёная единорожка c нервным видом стояла отдельно от всех. Взгляд её бегал из стороны в сторону, никогда подолгу не останавливаясь на счастливой сцене. Время от времени она рыла копытцем мраморный пол.

Когда Мило высвободился из объятий своих трёх попутчиц, а теперь и друзей, они все проследили за его взглядом и тоже поглядели на зелёную кобылицу, стоявшую в одиночестве.

Мило внимательно изучал среброгривую единорожку. Было что-то очень знакомое в её повадках. Что-то в том, как она стояла, как держала себя, в движениях глаз и плотно сжатой мордочке.

— Кто это? — спросил Мило, посмотрев на Кримсон и показав носом на зелёную пони.

— Ах, Мило! Это же твоя родная мама! — Самая заветная мечта Кримсон сбылась для юного пегаса. — Она стала пони специально ради тебя, Мило! Она так хотела быть с тобой, быть твоей мамой, что прошла репаративную понификацию только для того, чтобы заботиться о тебе и приготовить к твоему приходу уютный дом!

Кримсон почувствовала, как на глазах у неё наворачиваются слёзы.

— Иди же к ней, Мило, иди к своей маме! Вот она, стоит там и ждёт тебя одного!

Лиловый жеребёнок-пегас осторожно поднялся на ещё непривычные ноги, и три кобылки затрепетали при мысли о чудесном и трогательном воссоединении, которое сейчас произойдёт.

— Мама.

Мило внимательно смотрел на свою мать-пони: Та же негнущаяся поза. Тот же отстранённый взгляд, когда и если она вообще смотрела на него. От горечи у Мило сжалось сердце. Понификация должна была делать людей лучше, заставлять их сбрасывать свою суровость и усиливать в них любовь и сострадание. Но его мать не бежала навстречу, чтобы его обнять. Она как будто совсем не изменилась после понификации.

— Мило... я...

Больше всего на свете Перидот Кабошон хотела побежать навстречу своему сыну, обнять его, прижать к себе и сказать, что в целых двух вселенных нет для неё ничего важнее, чем он. Только он. Но она не смела сделать этого из-за стыда. Он узнает, он увидит, как она изменилась, и возненавидит её за то, что не любила его раньше. Перидот не могла этого перенести. Это было бы слишком больно. Ах, если бы ей только хватило смелости попытаться, если бы только у неё была хотя бы маленькая причина верить в то, что он захочет быть с ней, пусть небольшая, совсем крошечная...

Мило стоял и ждал. Объятий не последовало. Его мать стала пони, но она не хотела даже взглянуть на него. Она его ненавидела. Это потому что он стал пегасом, а не единорогом, как она — рассудил он. Что бы он ни делал, этого никогда не бывало достаточно, чтобы завоевать её симпатию. Её никогда не волновала его жизнь. Она следила, чтобы он был сыт, обут, одет, но её работа всегда стояла для неё на первом месте, и он не питал иллюзий, что видится ей чем-то большим, нежели просто ещё одной галочкой в списке жизненных дел.

Всю свою человеческую жизнь Мило Кэмерон по-настоящему мечтал только об одном: чтобы его мать любила его. Или хотя бы была к нему небезразлична. Чтобы она проявила хоть каплю одобрения, хотя бы какую-то эмоцию. Он никогда не испытывал нехватки в вещах, в материальных ценностях. Он никогда не нуждался ни в чём... кроме неё. Он с головой уходил в книги, в игры, потом и в Селестию... но чего ему по-настоящему не хватало, так это его мамы, но у неё не было на него ни времени, ни любви.

Она всё ещё стояла перед ним, уперев глаза в пол. Мило заметил, как по её мордочке скатилась и потом упала на землю слеза. Он тут же понял, что это значит. Она была разочарована в нём. Опять. Как всегда. Он только что проснулся от самого ужасного кошмара в его жизни, после того как был трансформирован из человека в маленького пегаса. Если на свете и был жеребёнок, которому сейчас нужна была его мама, то это наверняка он, и вот она стояла перед ним и плакала, потому что он оказался для неё недостаточно хорош!

— Зачем ты тогда пришла? Уходи! УБИРАЙСЯ! — в сердцах прокричал Мило.

Из глаз Перидот хлынули слёзы, не сдерживаемые больше ничем от осознания, что то, чего она так боялась, произошло. Её жеребёнок, её ненаглядный маленький Мило больше не хотел иметь с ней ничего общего. Он увидел, что она любит его теперь, и, видя различие, решительно отверг её за то, что она не смогла любить его раньше, когда была человеком. Ей не в чем было его упрекнуть. Она была недостойна такого сына. Ему будет гораздо лучше с какой-нибудь коренной эквестрийкой, чем с такой, как она.

Если бы он только знал, как отчаянно она его любит. Но сделанного не воротишь. Единственное, что ей теперь оставалось, это расчистить ему дорогу к будущему счастью.

Роняя слёзы, путаясь в собственных ногах, Перидот неслась, сломя голову, по длинному коридору навстречу широкому стеклянному окну и долгому падению длиной в четыре с половиной тысячи хуфов к пролегавшей внизу булыжной мостовой.

 

Читать дальше

 

"My Little Pony: Friendship is Magic", Hasbro, 2010-2019
"HUMAN in Equestria: A Conversion Bureau Story", Chatoyance, 2013
Перевод: Веон, 2018-2020