Автор: Chatoyance
Перевод: Веон
Оригинал

Начало
Предыдущая глава

Глава шестнадцатая
Шесть новых утр
Призраки и цветы — Часть вторая

Морнинг Стар нехотя оставила Иссопию Гарден и вернулась к своим друзьям.

— Как она? — спросила Кримсон, стараясь не слишком пристально смотреть на взволнованную нервную пегаску.

— Хочет побыть одна. Я думала, может быть, она охотнее поговорит с жеребёнком, понимаешь? — вздохнула Морнинг.

Синден пнул одним копытом об другое.

— Ага, моя мама и Свифтин папа уже сдались. И, по-моему, мама Крим с Плантаней её как-то нервирует. И папы Морнинг тоже.

— Я думаю, её беспокоит возможность усыновления. Мне кажется, Иссопия беспокоится, что Оливер может почему-либо не захотеть остаться с ней. Примерно так же, как боялась твоя мама. — Кримсон оглянулась с Синдена на его мать. Перидот оживлённо общалась с остальными родителями — Хвиннемом, Виндширом, Спиндрифтом и её собственной мамой Бананой. Все родители стояли вместе, за исключением одного. Иссопия Гарден стояла обособленно от всех, ближе к Комнате Ожидания, и смотрела куда-то в пространство.

Иссопия начинала этот день в приподнятом расположении духа. Она принесла с собой очень милые розовые перемётные сумки на жеребёнка, очень милую бело-розовую шляпку, а также очаровательную плюшевую куклу алмазного пса. На шею игрушечного пса был повязан розовый бантик. Оливер обожала личного дворецкого семьи Закс. Иссопия сделала всё, что только могла, чтобы показать своей дочери, что она любимый и желанный ребёнок.

Но что-то было не так.

Процесс возрождения продолжался уже больше часа. Обе принцессы казались вовлечёнными в какое-то отчаянное противоборство. Ленты чародейных сил, струившиеся от пары диархов, яростно извивались, свиваясь замысловатыми узорами вокруг статуй Оливер и Айлы. Лайм Щербет, старшая королевская горничная, казалась довольно обеспокоенной, когда заглянула их проведать и поглядеть на новых пони. Процесс ещё никогда не занимал так много времени. Лайм заверила всехпони, что, что бы там ни случилось, принцессы обязательно с этим разберутся, и всё будет хорошо, но...

Что-то явно было не так.

— Вот бы мы могли ей чем-нибудь помочь, — сказал Свифтвинд, низко прижав уши, и поглядел в сторону мамы Оливер — Иссопии. Она и сама теперь стояла как статуя, неотрывно глядя на стену, но даже этим она никак не смогла бы скрыть, что чувствует на самом деле. Ушки пегаски были крепко прижаты к голове, а её крылья непрестанно дёргались, как будто не могли найти себе удобного места.

Свифтвинд отвёл от неё взгляд и тут же заметил приближавшуюся к ним мать Кримсон и Плантани:

— Иссопия. Знаю. У меня уже сердце разрывается, но она просто не желает ни с кем говорить. — Банана Эйкерс склонила голову и приласкала обеих своих дочек мордочкой. Кримсон и Плантаня прильнули к ней головами, а затем и вовсе прижались к ней с обоих боков. Всепони чувствовали себя неспокойно от непонимания, что же на самом деле тут происходит.

— Мисс Эйкерс? От отца Айлы ничего не было слышно? — спросила Морнинг и поглядела на мерцающий свет, исходящий из Комнаты Ожидания. Никто из них уже не осмеливался даже подходить близко к двери.

Банана прижалась по-очереди к обеим своим дочкам и подняла голову:

— Нет, милая. Мне очень жаль. Отец Айлы совершенно отказывается идти на контакт. Я просто ни капли не понимаю этих человеков!

Банана Эйкерс мягко топнула копытом. Все говорили на пониженных тонах и старались производить как можно меньше шума, боясь помешать работе принцесс.

— Луиджи Драги всегда был гордым и упрямым человеком. — Перидот Кабошон склонилась над своим сыном, Синденом, и лизнула его в макушку, пытаясь пригладить непослушно торчащую прядь. — Но даже я удивлена. После стольких лет сердце Драги ни капли не смягчилось.

Остальные взрослые вскоре подошли вслед за Бананой и Перидот, образовав одну большую группу родителей и жеребят.

— Как долго они уже там?

Хвиннем остановился и расставил ноги пошире, чтобы не упасть, когда его сын Свифтвинд прижался к нему изо всех сил. С тех пор, как они стали пони, никто из прежних человеческих детей не изменился больше, чем Свифтвинд. Как Эшер, он был вечно грубым и сердитым. Как единорог, Свифтвинд оказался исключительно чутким и ласковым. Он обожал своего отца.

— А-а, давайте-ка посмотрим... — Спиндрифт вытянул часы на цепочке из кармана своего твидового пиджака. — Фейфяф офоло... фтоп, йа фаф не вифу...

— Давай помогу, любимый. — Виндшир забрал часы изо рта своего мужа с едва уловимым намёком на поцелуй и поднял их в зубах, чтобы тот мог лучше видеть.

Спиндрифт погладил мордочкой их дочь, Морнинг Стар, прижавшуюся к нему, и поглядел на часы у Виндшира в зубах.

— Мамочки родные. Прошло уже почти полтора часа.

— Я боюсь! — сказала Морнинг и зарылась мордочкой в его твидовый пиджак.

Виндшир аккуратно опустил часы обратно в карман своего супруга и присоединился к их семейным объятиям.

— Не волнуйся, Стар, принцессы они... в общем, они принцессы. Уверен, что бы ни случилось, всё будет хорошо.

Кримсон Бьюти подняла мордочку от тёплой и мягкой каштановой шёрстки своей матери и попыталась улыбнуться сестре, чтобы приободрить её, но взгляд Плантани был направлен совсем не на неё, а дальше по коридору. Кримсон проследила за ним, как сделали и остальные сгрудившиеся вместе пони.

Иссопия Гарден тихо плакала.

Она ни на миллиметр не сдвинулась с того места, где всё это время простояла. Подле неё на блестящем мраморе лежали подарки для её будущей дочери. Слеза скатилась по щеке пегаски и разбилась о каменный пол.

Вся группа начала медленно двигаться в сторону Иссопии, не в силах больше оставаться в стороне.

В этот самый момент Иссопия Гарден окуталась на мгновение золотистым светом, а следом рухнула на пол, как будто марионетка, у которой подрезали сразу все ниточки. Язык вывалился из её приоткрытой мордочки на мраморный пол, а глаза остались открытыми и смотрели в пустоту.

В следующий миг Виндшир и Спиндрифт оказались рядом.

— Она не дышит! Спин! Зови единорога, живо!

Перидот Кабошон выдвинулась вперёд и встала над телом Иссопии:

— Расступитесь все! Я единорог!

— Она знает, что делает. Она медицинские приборы разрабатывает. — Хвиннем начал оттеснять толпу оторопевших пони назад, чтобы расчистить место.

Перидот закрыла глаза и сосредоточилась. Её рог засиял, такое же сияние эхом отозвалось на распростёртом на полу теле матери Оливер. Нимб телекинетического сияния пробежал по фигуре Иссопии Гарден, лишь на мгновение задержавшись, чтобы закрыть её глаза и уложить обратно в рот сохнущий язык. Затем Перидот погасила поле и открыла глаза.

— Хвин, Шир, Спин? Уведите отсюда жеребят. Ведите их в ту галерею на другой стороне Комнаты Ожидания. Живо! — Глаза Перидот сверкнули, и три жеребца поспешили увести всхлипывающих пони от места происшествия. — Эйкерс?

Банана Эйкерс тут же оказалась по другую сторону от тела Иссопии, немного дрожа.

— Она?..

— Более чем. Внутри нет даже следов её чаротронного дополнения. Она... ушла. Я не могу найти ни одного разумного объяснения. Её сердце в порядке. Лёгкие в порядке. Не видно ни тромбов, ни чего-то ещё. Никакой причины. Она просто ушла... и всё.

Перидот начинала терять свою научную беспристрастность. За последний год она довольно близко познакомилась с Иссопией. Они начали регулярно встречаться за обедом. Перидот даже помогала ей выбирать перемётные сумочки для Оливер.

Слеза скатилась по мордочке кобылке, вопреки всем её стараниям оставаться профессиональным медицинским единорогом, работающим на месте происшествия.

— Ох... Луна милостивая...

Банана Эйкерс обошла тело и обняла Перидот шеей.

Зал был большим и круглым, словно огромный купол, около трёх четвертей шара. В тусклом свете сложно было разобрать, из чего он сделан, но это было похоже на какой-то тёмно-серый кристалл.

Почти весь пол занимал обширный круглый пьедестал, состоявший из множества концентрических ступеней. В центре, на верхней площадке пьедестала, стояло очень искусно сделанное кресло, почти трон. Кресло было обращено к необъятному голографическому экрану, занимавшему почти половину купола, через который можно было наблюдать виды ушедшей Земли. Изображение на экране было странным, как будто снятым от первого лица, глазами ребёнка. Маленькая ручка взялась за балюстраду и в кадре показались маленькие ножки, ступающие по лестнице.

Вся задняя часть купола была завалена кучей мусора. Нет... не мусора, кресел. Огромной грудой театральных кресел, сваленных у плоской стены. Небольшое окно в той же стене пропускало три разноцветных луча голопроектора. В углу, там где стена встречалась с изогнутой поверхностью купола, стояла крохотная пластобетонная крепость без дверей и почти без окон, если не считать единственную узкую амбразуру. Она напоминала какую-то древнюю одиночную темницу из жестокого и кровавого прошлого Земли.

Иссопия Гарден недоумённо моргнула. Всё это было как-то странно. Секунду назад она стояла и плакала в коридоре перед входом в Комнату Ожидания... её жеребёнок к тому моменту давно уже должен был быть жив — спасён принцессами, но что-то явно пошло не так. Она ждала уже больше часа. Она боялась, что её малышка Оливер не захочет предпочесть жизнь. И вдруг, пока она была погружена в свои мысли, она почувствовала, что падает куда-то, а после... оказалась здесь.

Где бы это здесь ни находилось.

— Мы просим у тебя прощения, добрая эквестрийская кобылица, за столь бесцеремонное развоплощение! Но милый отпрыск твой колеблется в сей самый час над краем жестокого забвенья, и мы были вынуждены воззвать к твоей наипотребнейшей подмоге.

Иссопия обернулась на голос, и её взгляд упёрся в лицо принцессы Луны, властительницы ночи. В тот же миг ноги её сами собой согнулись в понячьем поклоне, поражённые королевским присутствием.

— Принцесса! Я не понимаю... Как я здесь очутилась? Что это за... стоп! Вы сказали, что мой отпрыск в какой-то опасности? Оливер? Оливер грозит опасность?

— Твоя маленькая кобылка зовёт себя Пионой, Иссопия. И она действительно пребывает в ужаснейшей опасности, — сказала словно бы непойми откуда взявшаяся Селестия. Её развевающаяся грива освещала всё мягким светом. — Я знаю, всё это очень странно и очень непросто для тебя, но мы призвали тебя сюда специально, чтобы попытаться спасти твою дочь.

Только сейчас Иссопия заметила, что кроме принцесс в комнате присутствует ещё одна пони — маленькая белоснежная пегасочка с белой шёрсткой и такой же белой гривой.

— П-Пиона? — сказала Иссопия, делая шаг навстречу дочери.

— Нет, я Айла! Ух ты! А вы пони! — удивилась малышка. Она ожидала, что мать Пионы появится в человеческом обличьи.

— Айла? А... да. Я стала пони заранее, чтобы приготовить дом к приходу Оливер, когда она... когда... Пиона...

Иссопия тряхнула головой, пытаясь прояснить мысли.

— ...когда моя Пиона вернётся назад. Я хотела, чтобы у неё был настоящий понячий дом, когда...

Иссопия начала приходить в себя, она уже чувствовала себя не такой дезориентированной. Пегаска внимательно пригляделась к маленькой Айле-пегасочке, затем посмотрела на двух принцесс. Потом огляделась вокруг ещё немного. Никаких других пони... или, если уж на то пошло, человеческих детей... в комнате не было.

— Где Оливер... я имею в виду, Пиона? Что происходит?

Иссопия чувствовала себя сбитой с толку и обеспокоенной за своего ребёнка. Она понятия не имела, что здесь происходит, но одну вещь она поняла чётко: её жеребёнку грозила какая-то опасность. Пиона, по-видимому, пропала, потому что её нигде не было видно, и это ещё больше сбивало её с толку и расстраивало.

Селестия склонилась, заглядывая Иссопии в глаза.

— Это место, где мы находимся, есть воплощение разума твоей дочери, трон её сознания. Буквальный трон. — Селестия кивнула на изысканное кресло на пьедестале. — Сейчас здесь царит такой беспорядок...

Принцесса обвела копытом груду кресел и маленькую камеру из пластобетонных блоков.

— ...потому что твой ребёнок испытывает глубокое смятение. Она боится, Иссопия. Она объята стыдом и страхом.

Иссопия обвела взглядом интерьер странного купола, пытаясь уразуметь, что здесь к чему.

— Стыдом? Страхом? Но почему? Я ведь люблю её! Люблю и принимаю такой, какая она есть! Я купила ей такие хорошие перемётные сумочки и даже выкрасила её комнату в розовый цвет... вы знаете, это ведь её любимый, и...

— В твоей преданности маленькой Пионе я не сомневаюсь. Однако сама она, по-видимому... не настолько в этом убеждена. Я полагаю, она больше смерти боится, что никогда не будет по-настоящему желанной и любимой. Как я понимаю, это считалось большой проблемой в вашем мире, и те, кто родился с редкими осложнениями, касающимися пола, часто подвергались осуждению.

Иссопия отпрянула от принцессы, широко раскрыв рот.

— Я бы никогда... Я никогда не выражала Оливер ничего, кроме поддержки... Пионе! Для меня никогда не было важно, кем она является или не является, лишь бы она была счастлива!

Селестия подняла голову и посмотрела на широкий экран, занимавший добрую половину купола. Иссопия последовала её примеру.

На экране появилось лицо. Это было человеческое лицо, которое когда-то носила она сама. Теперь же оно казалось ей каким-то странным, почти нереальным. Её человеческие губы поцеловали что-то над экраном, прежде чем глаза вновь заглянули в объектив.

— Мальчишки есть мальчишки, что с них возьмёшь.

Иссопия вздрогнула от звука своего прежнего человеческого голоса.

— Но я нет! — сказал голос слабо, но с твёрдостью. — Я не мальчик!

Это был голос Оливера, когда он был совсем маленьким. Голос Пионы.

— Шшш... шшш... — Теперь Иссопия видела своё человеческое лицо ещё ближе. Женщина на экране как будто разглядывала объектив. — Ты что, головушкой ударился, сладкий? Конечно же ты мальчик. Мамин маленький мужчина. Всё будет хорошо.

Экран внезапно померк. Затем, несколько секунд спустя, он зажёгся снова. Теперь фильм следил за движением главного героя в виде от первого лица. Иссопия тут же узнала место действия — это был их дом в Испании, в котором они жили с... с Пионой... много лет назад. Пионе тогда было около пяти лет.

— Этот сюжет повторяется здесь снова, снова и снова. Пиона поднимается в твою спальню, очевидно, пытаясь проявить какой-то аспект человеческой женственности, чтобы себя утешить. Она плачет, потом бежит по лестнице, услышав твой голос, падает и калечит себя, а затем происходит разговор, который ты только что слышала.

Иссопия почувствовала, как кто-то дотронулся до её лица, и лишь затем поняла, что по щекам у неё текут слёзы. Рядом стояла принцесса Луна. Тем временем, Селестия продолжала.

— Жеребята очень чувствительны и подмечают каждую мельчайшую деталь, потому что жизнь ещё нова для них. Любое даже самое небрежно брошенное слово может иметь величайший эффект. Пока жеребёнок растёт, он постоянно испытывает влияние всего, что его окружает, непрестанно пытаясь заслужить одобрение близких.

Селестия смолкла и на секунду тоже утешительно прижалась к Иссопии мордочкой.

— Я знаю, ты не хотела причинить своими словами никакого вреда, и всё же Пиона уцепилась за это единственное событие как за символ того, что одна из моих посланниц назвала "культурой унижения и насмехательства над любым отклонением от совершенно выдуманной нормы." Как я поняла, твоя дочь испытывала постоянные нападки на своё истинное "я" и свою самооценку со стороны культуры, в которой вы обе жили. Единственное, что она понимает, это то, что ей очень страшно быть отвергнутой и что она стыдится даже просто существовать.

Иссопия упала на колени и заплакала.

— Что же мне делать? Скажите, что мне делать!

Её всхлипы превратились в завывания, когда вся серьёзность ситуации обрушилась на маленькую пони. Её дочка погибала в реальном мире, и причина этого была в том, что она оставила всякую надежду на любовь.

Иссопия плакала, и её истошные рыдания разносились под сводом купола. Айла попыталась побежать к ней, чтобы утешить, но принцесса Луна удержала пегасочку серебристым свечением своего рога. Затем Селестия и Луна отступили в тень под голографическим экраном, забрав её с собой.

— Мамочка? — прозвучал слабый голос. Он шёл откуда-то от трона, из центра купола.

— Пиона? — выкрикнула Иссопия, оставшаяся на ступенях одна. Слёзы пегаски усилились от жутковатого ощущения, будто она разговаривает с призраком уже умершей дочери.

— Мамочка! Пожалуйста, не плачь! Почему ты плачешь?

В кресле начала проявляться расплывчатая фигура.

Иссопия ничего не могла различить от застилавших глаза слёз. Почему принцессы не говорят ей, что надо делать? Куда они обе пропали? Иссопия всхлипывала всё сильнее, задыхаясь от собственных рыданий.

— Мамочка! Не надо плакать! — Тень в кресле моментально обрела цвет и форму. Маленькая человеческая девочка бросилась к плачущей пегаске и обняла её руками. — Прости меня! Прости! Это ведь из-за меня, да? Ты плачешь из-за меня! Прости меня, мамочка, и пожалуйста, не плачь, не плачь, я буду хорошим, обещаю, я обещаю, я буду хорошим, только пожалуйста, не плачь...

Иссопия прижала свою дочь к груди, ещё сильнее всхлипывая от ощущения тепла, от прикосновения, от осознания, что её ребёнок наконец-то с ней рядом.

— Пиона! Нет... это ты меня прости. Это я должна перед тобой извиняться, Пиона... Я хочу, чтобы ты вернулась домой. Я хочу, чтобы мы прямо сейчас вернулись домой вместе!

Маленькая девочка стиснула пегаску её ещё крепче.

— Прости меня, прости... Я буду кем захочешь, только не плачь больше, пожалуйста, не надо!

Контуры девочки заколыхались, начали меняться, цвета стали блекнуть, тюдоровское платье превратилось в серый костюм. Тело начало раздаваться вширь, теряя свою деликатность.

— Пожалуйста, не плачь. Прости меня, пожалуйста...

Эта перемена испугала Иссопию, она чуть дёрнулась, отстраняясь от ребёнка, и положила копыта ей на плечи.

— Нет! Перестань!

— Мамочка? — Текучая, переменчивая фигура застыла на полпути между двумя формами.

— Пиона... Я просто хочу, чтобы ты была счастлива! — Иссопия всхлипнула, из её глаз всё ещё текли слёзы. — Если ты хочешь быть моей маленькой кобылкой, то будь ей. Не надо пытаться быть кем-то просто потому что... потому что ты считаешь, что этим мне угодишь. Меня это ничуть не порадует, Пиона. Я просто хочу, чтобы ты была собой, кем бы ты ни хотела быть...

Преображающийся ребёнок начал медленно возвращаться к своему женскому обличью.

— Но... но ты сказала... и все дети... и мистер Астор и "эти проклятые пидарасы"... и то, что случилось с племянником миссис Вальтонс...

— Шшш... шшш... это всё в прошлом. Это всё было на Земле, а Земли больше нет. — Иссопия медленно провела сгибом копыта по руке своей человеческой дочери. — Просто забудь это всё. Я хочу, чтобы ты была той, кем хочешь быть. Принцесса говорит, тебя теперь зовут Пиона. Это правда?

Фигура в объятиях Иссопии вздрогнула и опустила нечётко очерченную голову.

— Да, — едва слышно прозвучал ответ.

Иссопия улыбнулась сквозь слёзы.

— Это очень красивое имя. Мне оно очень нравится.

На размытом лице начали проявляться чёткие контуры улыбки.

— Правда?

— Правда-правда. Если бы у меня родилась маленькая кобылка, я бы назвала её Пионой, я бы взяла её к себе домой и гордилась бы ею каждый день. Я очень скучаю по своей маленькой Пионе. Хочешь пойти со мной и быть моей маленькой милой Пионой?

Маленькая девочка в тюдоровском платье зарылась в объятия матери, и слёзы наконец покатились из её глаз, без стыда и стеснения выплакивая годы тихого невысказанного страдания.

— Ты пойдёшь со мной вместе домой? Ты будешь моей маленькой кобылкой? — Иссопия обхватила свою дочь крыльями, обнимая её всем, кроме задних ног.

— Я... — голос всё ещё прерывался от слёз, — я... правда могу быть девочкой?

— Девочкой-пони, но да. Да, моя маленькая Пиона. Идём со мной, будь моей маленькой девочкой.

Внезапно Пиона дёрнулась, вырываясь из материнских объятий, и поднялась на ноги, глядя Иссопии в глаза.

— Другие дети! И другие пони тоже! Они все меня возненавидят! Они будут обижать меня!

Пиона стала немного прозрачнее, и Иссопия почувствовала, как дочь опять ускользает от неё.

— Нет! Это неправда! — Айла вырвалась из слабеющей хватки Луны и поскакала вперёд. Всего в три прыжка она достигла вершины пьедестала и, не успев затормозить, врезалась в Иссопию и Пиону, сбивая их с ног. Мать, дочь и маленькая пегасочка смешались в одну сплошную кучу рук, ног и копыт.

— Ты мне такой даже больше нравишься! Я уже говорила! И я не лгу! Я говорила, что ты красивая и вообще!

Потребовалось немало времени, чтобы им всем распутаться. Но Айла всё ещё выглядела сердитой.

— Послушай меня, Пиона! Если хоть понибудь попробует сказать тебе что-то плохое... получит у меня по самые помидоры!

Всё это звучало настолько абсурдно, что Иссопия просто расхохоталась. Пиона, видя, что её мать больше не плачет, тоже начала смеяться.

— Самое что?

— Помидоры. Я это где-то слышала. Не знаю, что это, но они у меня получат! — Айла наконец сумела подняться и встала, широко расставив копыта и выпятив грудь, как будто была готова к любому испытанию. — К тому же, это Эквестрия, Пиона. Никто тебе здесь ничего плохого не скажет, потому что пони так не делают.

— Это правда, моя маленькая Пиона. — Все трое обернулись и увидели, что над ними стоят Селестия и Луна. — Все эти вещи, которых ты боялась на Земле, здесь не существуют. Если бы ко мне пришёл жеребец и сказал, что предпочёл бы стать кобылкой, или кобылка сказала бы, что хочет быть жеребчиком, я и моя сестра с радостью бы их превратили, и всепони были бы только рады их счастью. Тебе не нужно ничего опасаться, Пиона, обещаю.

Принцесса ночи сделала шаг вперёд.

— Здесь тебя ждёт лишь жизнь в любви и попечении друзей и близких, юная кобылка, и тебе нет нужды бояться ни единого пони в целой Эквестрии. Знай, что жизнь твоя как жеребёнка и кобылицы будет ничем не хуже жизни любой другой пони — в этом мы даём тебе своё королевское обещание. Так дай и ты ответный нам завет — жить как одна из возлюбленных наших подданных!

Пиона перевела взгляд с Луны на свою мать, затем на Айлу, на Селестию и потом опять на Луну:

— Можно я буду пегаской, как мама?

Луна кивнула.

— Можно я буду розовой?

Луна слегка закатила глаза, но кивнула снова.

— С такими мягкими розовыми волосами, и розовыми глазами, и розовыми крыльями, и такая же красивая, как Айла?

Селестия украдкой улыбнулась, глядя на сдержанное выражение сестры.

— Воистину, маленькая кобылка, коль розовой ты хочешь быть, то мы даём тебе зарок, что розовой ты станешь. В розовости своей можешь более не сомневаться!

— Хорошо, — сказала Пиона и, повернувшись к матери, укрылась в её объятьях.

Пиона сидела за большим столом, с аппетитом уплетая клеверный пудинг. Она уже попробовала много блюд, и все они оказались очень вкусными и очень сытными. У неё в животе уже почти не осталось места, но Кримсон сказала, что клеверный пудинг слишком хорош, чтобы его не попробовать. Поев немного, Пиона пожалела, что съела столько торта с лепестками роз.

Она и правда стала розовой. Её шёрстка была нежнейшего переливающегося розового оттенка. Грива и хвост были гораздо более светлые, почти молочной, жемчужной белизны. Глаза же были огненно-розовыми, яркими и сверкающими, словно драгоценные камни. Некоторое время Пиона просто разглядывала себя в зеркале, то открывая, то закрывая крылья и смеясь, пока мама с Айлой не сказали ей, что пора садиться за стол. Старшая королевская горничная, мисс Лайм, распорядилась насчёт еды для всехпони, и лишь тогда Пиона осознала, насколько же сильно она проголодалась. Страшный день подходил к концу. Все пони наконец-то успокоились, так что ничто не мешало им радоваться еде и общению друг с другом.

Ещё какой-то час назад атмосфера в комнате была совсем не такая радостная. Когда две принцессы наконец появились в галерее, все посмотрели на них широко раскрытыми глазами, опасаясь самого худшего. Но потом из дверей показалась Айла, и всепони воспряли духом. Потребовалось немного уговоров, но затем и Пиона наконец-то вышла из Комнаты Ожидания, и тогда все взрослые и жеребята обступили её со всех сторон, ликуя и плача от радости. Всё-таки оба ребёнка были спасены!

Поначалу Пиона вела себя робко и неуверенно, но вскоре, услышав достаточно охов и ахов от собравшихся, она уже весело цокала по комнате, радостно хлопая крыльями и радуясь тому, что живёт. Неодолимый, чуть было не ставший фатальным стыд, который терзал бывшего человеческого ребёнка всю её жизнь, был побеждён, пожалуй, самым могущественным в Эквестрии волшебством. И было это не колдовство, не магия, а чистая и всепоглощающая сила полного и безусловного принятия. Ни монстр стыда, ни призрак страха не могли противостоять столь искренней добросердечности. Страх, скорбь и тревога, до этого царившие в комнате, обернулись всеобщей радостью.

Радость сменилась шоком и удивлением, когда вслед за Пионой из Комнаты Ожидания вышла Иссопия — все уже считали её безвременно усопшей! Селестия терпеливо объяснила, что да, Иссопия была мертва, но очень недолго и совсем чуть-чуть. Разумеется, здесь не было ничего непоправимого. Присутствие Иссопии, точнее, её духа, требовалось... в другом месте... чтобы помочь спасти её дочь. Селестия всё это время держала её... призрак... под контролем, поэтому не было никакой опасности, что Иссопию увлекут какие-то другие потусторонние дали. Принцесса извинилась перед всеми за неудобства, у неё просто не было времени объяснять.

Мало кто мало что понял из этого путанного объяснения, но это было и не страшно. Всепони просто радовались, что Иссопия оказалась жива и всё снова было нормально.

Вскоре после этого Селестия и Луна удалились, оставив всех на попечении Лайм Щербет с её подчинёнными. В мгновение ока встреча друзей превратилась в банкет с едой, которую привезли на сервировочных тележках с королевской кухни. Лайм уже привыкла к трансформациям и хорошо знала, что новопони часто бывают голодными после превращения, и к тому же... какой пони откажется отведать вкусных лакомств во время праздника!

Двое последних детей их Масадской Шестёрки выжили, хоть всем и пришлось немного поволноваться, а это само по себе стоило отпраздновать.

Иссопия улыбнулась, глядя, как её маленькая Пиона счастливо уплетает клеверный пудинг из небольшой миски, крепко зажмурив большие розовые глаза от сосредоточенности на вкусе. Её маленькая кобылка выглядела так мило в этот момент, что Иссопия почувствовала, что вот-вот расплачется опять. Наконец, она сумела оторвать взгляд от своего драгоценного жеребёнка и повернулась к другой не менее драгоценной пони.

— Айла... я хотела тебя спросить... ты не хотела бы жить вместе со мной и с Пионой? Пиона в тебе души не чает и... вы двое так хорошо ладите... и, если бы ты согласилась...

Иссопия опустила взгляд, не в силах больше поддерживать зрительный контакт.

— Я знаю, ты огорчена по поводу своего папы и... — Иссопия сглотнула и подняла глаза: — Если хочешь, ты можешь быть Пионе сестрой. Я с радостью стану твоей мамой. Если захочешь, конечно.

Маленькая снежно-белая пегасочка слизнула с мордочки банановый крем. Очевидно, на королевской кухне не знали недостатка в десертах.

— Тогда вам надо придумать мне имя. Цветочное. Потому что мы — цветочная семья. — Пегасочка на секунду задумалась, затем нетерпеливо повернулась к ней: — Ну же, назовите меня!

Иссопия попыталась пробиться через этот внезапный выплеск жеребячьей логики. Ага, Иссопия Гарден. И Пиона. Цветы. "Все дети семьи Гарден должны носить цветочные имена..." Вот, видимо, какова её логика. Ну ладно... какое же имя выбрать? Белый цветок, потому что у Айлы белая шёрстка и грива? Любимый цветок? Трудно вот так просто взять и сходу придумать. Иссопия почувствовала, как будто проходит какое-то испытание. Может быть, в глазах малышки Айлы так оно и было?

— Тюльпина. Потому что тюльпан — символ выражения любви. Ведь я хочу, чтобы ты чувствовала себя любимой и чтобы у тебя был дом, где ты сможешь расти счастливым жеребёнком. — Иссопия перевела взгляд на Пиону. — И ещё, чтобы у тебя была сестра, которая тебя явно очень любит.

"Настолько, что была готова отдать за тебя жизнь" — добавила она про себя. Многозначительность подвига Пионы уже много лет не выходила у Иссопии из головы.

— Пиона Гарден, Тюльпина Гарден и Мама Гарден. — Маленькая пегасочка махнула крылом, посылая в сторону Пионы небольшой порыв воздуха. Та очнулась от своего пудингового транса и огляделась в поисках источника ветра.

— Мы теперь сёстры, — объявила Тюльпина, когда глаза Пионы обратились на неё.

Пиона улыбнулась.

— Правда? — спросила она и выжидательно посмотрела на Иссопию.

— Правда-правда, — улыбнулась та в ответ.

— О... и меня теперь зовут Тюльпина. Не забывай! Тюльпина. — Сказав это, белая пегасочка откусила ещё один хороший кусок своего бананово-сливочного лакомства.

Пиона посмотрела на свою маму, затем на сестру, потом снова на мать:

— Мы все пегаси... сихи. Пегасихи. Ну, вы поняли, о чём я.

— Ммхмм. Думаю, да. — Иссопия на мгновенье расправила крылья. — Как птица с птенчиками.

— Мы должны жить в облачном доме, — улыбнулась Пиона своей новой сестре. — И вместе летать по небу!

— Я пока не умею летать, — сказала Тюльпина, прижав ушки.

— А мы пойдём в школу. Больше никаких дурацких репетиторов. Будем с другими жеребятами играть. — Пиона повернулась к Иссопии. — Мам! Тюльпина не умеет летать. Я думаю, тебе нужно как-то записать её в школу. И меня тоже. Нам обеим нужно ходить в школу, чтобы хорошо научиться летать.

— Я могу вас научить, — сказала Иссопия и приосанилась от гордости.

— Так тоже можно. Но мы всё равно лучше пойдём в школу. Правда, Тюльпина? — Пиона посмотрела на сестру.

— Правда. И чтобы там было много жеребят, чтобы с ними играть, — кивнула Тюльпина в ответ.

— И добрая учительница, которая будет... добрая. — Пиона попыталась слизнуть каплю клеверного пудинга, которая пристала к её мордочке.

— О! Мне же тоже будут нужны сумки, как у тебя. Только зелёные. — сказала Тюльпина, наблюдая за попытками Пионы слизнуть остатки пудинга. — Левее. Нет, другое лево. Вот, теперь всё.

— И книги! У них же наверняка есть книги про то, как летать и вообще про всякое. — Пиона снова повернулась к Иссопии. — Тюльпине ещё нужны перемётные сумки. Как у меня. Только зелёные. О, и ещё мы хотим когда-нибудь жить в облачном доме, ладно?

Иссопия Гарден с изумлением смотрела на своих дочерей. Не успели они второй раз родиться, как уже научились сговариваться против неё. Пегаска засмеялась.

— Я посмотрю, что можно сделать.

— Хорошая у нас мама, правда? — сказала Пиона и громко зевнула, сонная от всего пережитого, а также съеденного и попробованного.

— Я устала, — ответила Тюльпина, тоже зевнув.

Иссопия только покачала головой. День оказался полон чудес и страхов. Её дочь чуть было не погибла. Она сама буквально умерла на какое-то время, а потом... вернулась с того света... возродившись по воле принцесс. Она совершила путешествие в разум своего жеребёнка вместе с Тюльпиной, которая только что стала её второй дочерью. И всё-таки эти двое... Пиона и Тюльпина как будто всегда были сёстрами. Все страшные и чудны́е события дня теперь казались не более чем глупым и безобидным кошмаром. Эквестрия — и правда волшебная страна. Красочных лучей чародейного света ей точно было не занимать, но настоящая магия крылась совсем в другом.

Настоящая магия Эквестрии была у неё в сердце.

— Мисс Лайм, — сказала Иссопия, подзывая доброжелательную королевскую горничную. — Вы не могли бы показать нам, где наши комнаты? Мои дочери уже хотят спать. Как, впрочем, и я, если честно.

Лайм Щербет — предусмотрительная, как всегда, — даже не моргнула глазом.

— Я велела приготовить очень уютную маленькую комнату для вас и ваших жеребят. Идёмте со мной, мисс Гарден.

В действительности, Лайм велела приготовить не одну, а сразу две комнаты: одну для двоих и одну для троих. Она была рада, что её самое счастливое предположение всё-таки оказалось правильным.

Ведь если Лайм что и любила, так это истории со счастливым концом.

 

"My Little Pony: Friendship is Magic", Hasbro, 2010-2019
"HUMAN in Equestria: A Conversion Bureau Story", Chatoyance, 2013
Перевод: Веон, 2018-2020