Автор: Chatoyance
Перевод: Веон
Оригинал

Начало
Предыдущая глава

Глава семнадцатая
Что за мастерское создание — человек!

Пожалуй, шестьдесят... нет, семьдесят. Шестьдесят пять. Примерно шестьдесят пять человек направлялось к главным воротам. Это были пожалуй что и все. Нет, если быть до конца честным, это и были все. Все, кроме Лилианны и этого старого худородного педофила Романа.

Стефан Альбрехт Бетанкур смотрел из окна своего кабинета, расположенного на углу его великолепного поместья в тюдоровском стиле в самой фешенебельной части Масады — слева от главных ворот. Внизу, на булыжной мостовой, тянувшейся от ворот через всю крепость, уже выстроилась очередь из последних обитателей Масады, чтобы покинуть её маленькими группами, каждая в сопровождении королегвардейца в полном обмундировании. Каждую группу людей полагалось посадить в запряжённую пегасами колесницу, чтобы отвезти их в Кантерлот, где, всё так же под охраной, их конвоируют прямо к принцессам.

А затем их конвертируют.

Это была вечная проблема с войнами — иногда приходилось терпеть поражение. Они пытались. Их план был здравым, стратегия продуманной. Правящие семьи Земли сохранили свои человеческие тела и, что самое главное, руки. Руки были ключом ко всему. В руках был источник всей власти.

Селестия это знала — Стефан в этом не сомневался. Она была хитрой, умной, непревзойдённой интриганкой. Руки позволяли человеку работать в одиночку, трудиться втайне, строить, мастерить и собирать в полной изоляции. Благодаря рукам один-единственный человек мог отливать пули или делать взрывчатку, не прибегая к чьей-либо помощи. Благодаря им один человек, работая в тесной каморке, мог изготовить, например, ружьё, или меч, или нож, или бомбу.

Несомненно, именно поэтому она выбрала пони из всех земных существ, чтобы воспроизвести их в Эквестрии. Сложно было точно сказать, в какие временные периоды она заглядывала на Землю в свои крохотные смотровые глазки, но можно было уловить некоторые намёки. Стефан однажды получил отчёт, в котором высказывалось предположение, что Селестия впервые взглянула на Землю где-то во времена позднего Миоцена. Вскрытия пегасов выявили элементы, сходные с анатомией плиогиппуса, смешанные с чертами более поздних лошадиных.

Селестия была просто воровкой. Она скопировала свою вселенную, подглядывая за Землёй. Она могла бы сделать людей, они уже существовали в то время, или хотя бы их дальние предки, но вместо этого она предпочла лошадей. У этого мог быть только один мотив.

Копыта неуклюжи. У них нет противостоящих пальцев, нет хватки. Земные лошади жили табунами и двигались как единое целое. Селестия не случайно выбрала для создания своей цивилизации существ, которые не могли работать в одиночку. Её подданным поневоле приходилось трудиться вместе, чтобы достичь хоть чего-то значимого. Даже единороги с их телекинезом — один рог стоит дюжины рук — не могли обойтись без пегасов и земных пони. Единороги были физически слабы, они не могли тянуть, толкать или рыть так же хорошо, как земные пони. Они не могли перевозить материалы на дальние расстояния над пересечённой местностью, как пегасы. Но они могли выполнять тонкую работу.

Три расы, каждая всецело зависящая от остальных. И пони, каждый из которых всегда нуждался в помощи других в любом деле. Неуклюжие по отдельности существа, которые сообща могли сделать всё, что угодно. Это не могло быть случайностью. В этом был замысел. И он был... гениален.

Всякое восстание начинается с индивидуума, с одиночки. Оно распространяется словно пожар, захватывая сердца и умы, пока не воцарится новый порядок либо пока не будут уничтожены все бунтовщики. Крах и возвеличивание империй, рождающиеся из личных устремлений, секретности и индивидуальной власти.

Однако в Эквестрии не было места таким амбициям. Секретность становилась невозможной в мире, где ни одно существо ничем не могло заниматься единолично, где целые сообщества были вынуждены делать всё в открытую. Селестия была хитра. Селестия была изобретательна.

И Селестия победила.

Тридцать. Тридцать или около того. Все остальные уже прошли через ворота. Стефан сделал глоток кофе. Он был холодным. Из Бертарелли вышел ужасный дворецкий. Слабый и изнеженный. Но Стефан был не в настроении тыкать его в это носом прямо сейчас. Ему нужно было увидеть последнего. Он должен был проследить, как последний предатель человеческой расы выйдет в эти ворота.

Копыта и разум, склонный к гармонии. Склонный жить мирно и работать сообща. Селестия была коммунисткой. Социалисткой. На Земле эти никчёмные философии потерпели крах, потому что люди по природе своей были амбициозны. Им нужно было ощущать чувство собственной значимости, собственной выгоды. Люди никогда не могли работать ради коллективного, всеобщего блага. По крайней мере, не без должных стимулов, не без личных выгод. Коммунизм рухнул, потому что каждый человек хочет получить свой собственный кусок пирога.

Это было в их природе. Охотникам и собирателям нужна охота, нужны победы, нужны достижения.

Селестия решила эту проблему, полностью упразднив Природу. Пони были специально сотворены такими, чтобы заботиться об общем благе. Они были склонны к коллективным решениям. Среди их страстей не было места завоеваниям, лидерству, господству.

Александр Македонский скорее перерезал бы себе глотку, чем стал пони. Наполеон пустил бы себе пулю в висок. Вот это были люди. Вот цвет и краса человечества. Их помнили, потому что было за что помнить. Они поднялись на вершину власти, как истинные мужи, и восседали на своих тронах в гордом одиночестве.

Пони никогда и ничего не делали в одиночку.

— РОМАН! — У ворот под окном оставалось не более десятка человек. — РОМАН! Тащи свою жалкую педофильскую задницу сюда, грязный ты ублюдок! РОМА-А-А-АН!

У Стефана просто не было времени искать свой телескоп. Поместье досталось ему с ним в комплекте, сделанным каким-то "королевским телескопных дел мастером". Это был примитивный прибор, простой рефрактор — всего лишь труба и пара линз. Он был с любовью сделан, выполнен из золота, украшен драгоценными камнями и ценными породами дерева, но Стефана он просто взбесил. Теперь же он жалел, что не помнил, куда подевал проклятую трубу.

— РО-О-ОММА-А-А-А-АН!

Последние три предателя выходили из Масады... Стоп. Этот сюртук. Это был лакейский сюртук с непомерно длинными рукавами, сшитый на алмазного пса. Стефан знал этот сюртук. Это был Бертарелли! Роман был последним человеком у ворот! Этот поганый ублюдок сбежал и присоединился к очереди!

Бетанкур негодующе фыркнул и сел в кресло спиной к окну. Взгляд его опустился на чашку с остывшим кофе, стоявшую перед ним на столе. Последнюю чашку, которую ему когда-либо подадут как полагается. Больше не будет слуг. Роман Бертарелли сбежал и примкнул к пони. Теперь оставались только они с Лилианной. Во всём необъятном пространстве Человеческой Масады, были только он... и Лилианна. Одни, в безлюдной крепости пустующих поместий.

 

Стефан брёл по дороге, проходившей через всю длину огромной крепости. Всю её возвели за один день — так ему, по крайней мере, сказали. Магия. Армия единорогов Королевского Корпуса и заклинания высшего разряда. Склон горы просто услужливо трансформировался в сотню с небольшим домов и массивную крепостную стену.

На второй день земные пони разбили здесь сады. Бетанкур поднял взгляд на полусотметровое дерево, росшее в центре маленького острова посреди каменного канала, разделявшего Масаду на две части. Маленькие мостики были перекинуты с берегов на декоративный остров, где среди цветов стояло несколько удобных скамеек. Всё это было выращено за один единственный день.

Стефан покачал головой. Руки. Пальцы. Технологии.

Эта магия, эта программируемая чародейная сила намного превосходила всё, что когда-либо создавало человечество. Или когда-либо создаст. На Земле всё всегда подходило к концу. Вот что убило планету. Иссякание ресурсов. Металлы, топливо и газы становилось всё труднее добывать, пока наконец не наступал момент, когда затраты энергии превышали возможную выгоду. Смертельная спираль всевозрастающего потребления, сделавшая планету больше похожей на огромный карьер, чем на земной шар.

Энтропия. Человек всегда был обречён энтропией, иссяканием ресурсов — жизни, материалов, времени...

И тут приходят эти пони, эти ужасные пришельцы, и у них есть всё. Эта вселенная, где ничто и никогда не кончается, а только восполняется со временем. Где камни растут из песка, где дерево можно вырастить за один день, где даже жизненная сила не теряется навеки. Экстропия. Чуждые существа из экстропийной вселенной. Сказочная страна нескончаемого изобилия. Пост-дефицит — ещё слишком мягкое слово для этого.

И это Стефан ненавидел больше всего. Он пнул магически выращенное дерево. Не сильно. Ему не хотелось сломать палец, чтобы идти потом на поклон к какому-нибудь проклятому единорогу.

В старой вселенной, в Мундисе, на Земле, дефицит означал, что человек мог стать богом, собирая и обороняя самую большую кучу добра. Вот чем определялась земная жизнь и слава человеческая. Правил тот, кто имел больше всего ресурсов. Или, по крайней мере, больше всего контроля за ресурсами, что по сути одно и то же. Для этого был нужен огонь. Для этого был нужен дух хищника и готовность убивать.

На Земле ты был беден, если тебя больше заботили люди, чем власть. Это уравнение было простым, истина абсолютной. Ресурсы значат выживание, а в материальном мире ничего и никогда не бывает в достатке.

Стефан Альбрехт Бетанкур был выращен и выпестован, чтобы стать самым совершенным человеческим хищником, и очень гордился этим. Он поднялся на самую высокую ступень иерархии — выше президентов и министров, выше королей и императоров, выше даже самого бога. Он стал верховным главнокомандующим, генеральным директором самой корпорации Человечество.

И вот теперь всё это ушло.

Ушло вслед за Землёй. Стефан оставил дерево позади и побрёл в сторону клуба по неправдоподобно ровной мостовой. Ушло вслед за старой вселенной страданий и вечной нужды. Ушло вслед за книгами и кино о суровых мужчинах с ружьями, мечами и бомбами, забирающих то, что по праву принадлежит им, побеждая силой оружия и стойкостью убеждений.

В Эквестрии нечего было завоёвывать. Стефан добрался до Мулескиннера и вошёл внутрь. Дверь кто-то оставил открытой, и на полу в тёмном пустом здании уже можно было видеть разбросанные ветром листья. Время года сменилось только пару дней назад, и пегасы трудились изо всех сил, производя ветер, чтобы семена успели упасть на новую землю и чтобы могли разлететься споры. Вот так листья чуждого мира и смогли проникнуть во владения людей.

Бетанкур жил ради того, чтобы стремиться на вершину. В Эквестрии это место навсегда было занято парой бессмертных богинь. Пытаться брать под контроль материальные блага было бессмысленно. Золото? Любой земной пони мог выйти в пустыню и начать выращивать горы золотоносной руды. Бриллианты? Та же проблема. Еда? Свиные отбивные? Они все здесь вегетарианцы!

Здесь был только один путь к лидерству. Единственная ценность, которой Человек мог распоряжаться лучше, чем пони.

Жизнь и смерть. Пони могли пострадать, пони могли погибнуть. Они, по-видимому, не умирали навечно, но смерть всё равно означала расставание и всё равно причиняла боль. Человек мог причинять страдания, что во все времена являлось фундаментом любой империи и любого закона. Приказы и команды не стоили ровным счётом ничего без человека с ружьём, мечом или кулаком, который настоял бы на их исполнении. Всякая власть рождается из насилия — будь то лишение ресурсов или лишение здоровья и жизни.

Это непременно сработало бы. Эта понячья сука забрала у Человека силу убивать и причинять боль в этом проклятом Ковенанте, но... алмазные псы были свободны. Они каким-то образом сами пробрались в Эквестрию, и поэтому Селестия не смогла наложить на них ограничения. Они быстро учились и они ели мясо. Собаки любили пользоваться ружьями. С ними они чувствовали себя более сильными.

Если бы всё получилось как задумывалось, Бетанкуру нравилось представлять, как псы в наполеоновской форме будут маршировать вокруг его замка. Его дворца. Лорд Бетанкур, повелитель Человестрии.

Всё покатилось к чертям в тот момент, когда эта грязная сука Слоана решила, что хочет бекона прямо сейчас. Не ей было им распоржаться. Только Стефан мог решать, кому и когда давать или не давать бекон. Слоана позволила своему алмазному псу убить свинью из ружья, потому что она отказывалась верить, что у животных могут быть души. Это ослушание положило конец всякой надежде построить человеческую империю в пределах Эквестрии.

Стефан обыскал весь шкаф в поисках спиртного. Ничего. Всё вылакали, ублюдки. Наверное, обсуждая, не пора ли им уйти, не податься ли в пони. Крысы, бегущие с тонущего корабля. Крысы, а не люди и не пони, вот они кто.

Адам и Ева. Вот кем были теперь они с Лилианной. Библия в этом ошиблась. Вообще-то, в Библии вообще всё было перепутано. В "Откровении" ни слова не говорилось о понячьем рае. Просто эти книги надо было читать в обратном порядке. Стефан засмеялся, прислонившись к барной стойке в тускло освещённом зале. Библию надо было читать задом наперёд. Она не начиналась с Адама и Евы, она ими заканчивалась. В саду. В Эдемском саду.

В лесу.

Стефан развернулся и начал стремительно идти, затем побежал, в направлении своего поместья. Выходя из Мулескиннера, он чуть задержался, чтобы взять из шкатулки над камином один из свитков. Никто не пытался призывать Селестию в этом году, да и в прошлом, если уж на то пошло, тоже, так что она обязана была явиться. Адам и Ева.

Сердце Стефана начало биться быстрее, глаза сверкали решимостью и триумфом Воли.

— Как можешь ТЫ, кто ценит так высоко жизнь, кто ставит закон и разум превыше всего, выше даже собственной земли и солнца, допускать такое?

Мордочку Луны усеивали крохотные клочки пены — невиданное доселе зрелище.

С момента её возвращения, принцессу ночи редко можно было увидеть демонстрирующей открытый гнев по отношению к сестре. Урок прошлого всегда тяжко лежал у неё на сердце, и знание слабости своего темперамента было предметом её вечного стыда. Так же, как одержимое стремление к порядку было раной её сестры из времён Дискорда, так же и гнев и отчаянное нетерпение были — её.

Луна отвернулась от своей сестры. Ей было слишком хорошо знакомо это выражение. Выражение на мордочке у сестры.

— Бред и безумие се есть, и вой жеребят избалованных! — Ночная правительница снова резко развернулась к Селестии. — Не добрый родитель ты, коль дозволяешь отпрыскам своим стремглав скакать в самую глотку ненасытной судьбы!

Селестия подождала, пока огонь в глазах сестры не утихнет, прежде чем наконец заговорить:

— Луна... они не жеребята. Они взрослые, и даже более того — равные нам. Не нам отнимать у них право выбора, чего бы мы об этом ни думали.

— РАВНЫЕ? — изумилась Луна. — Не смей говорить нам такого вздора, сестра! Эти бескопытные, неотёсанные, собакосердные, твердолобые, дурновоспитанные, беспутные и бесталанные, копотливые, пучеглазые мармозетки НАМ НЕ РАВНЫ!

Селестия время от времени рыла землю копытом и прокопала в тропе уже изрядную борозду. Она терпеливо ждала, пока сестра не вернёт себе самообладание.

— Я слышу, что тебе не всё равно, и что это глубоко огорчает тебя, я правда слышу. — Солнечная принцесса подняла голову и поглядела в омрачённое лицо сестры. — Ты умоляла меня не исполнять моего обещания, просто отпустить что-то хотя бы раз. Ты предостерегала меня, что люди окажутся опаснее драконов и превзойдут грифонов в спесивости. Ты пострадала из-за моей решимости спасти этих существ. Я знаю, тебе из-за этого очень нелегко пришлось.

Луна казалась готовой вот-вот заплакать.

— И всё же, когда настал час, ты была со мной рядом и трудилась, не покладая копыт. — Селестия замолчала и опустила взгляд на борозду. — Ты стала их заступницей, в каких-то отношениях даже большей, чем я сама. Там, где я начинала уставать от людей, тебе удавалось найти в них что-то родное и близкое, что трогало тебя до глубины души. Я должна всегда выполнять свои обещания, что я и делала, но ты действительно смогла найти в себе любовь к этим странным существам. Я это признаю.

— Но Луна, сестрица... — Селестия вновь посмотрела в глаза своей тихо плачущей сестре. — Стефан и Лилианна были королевскими особами своего мира. Их место в обществе, по человеческим меркам, было таким же, как и наше. Хотя бы в этом отношении они действительно нам равны.

— Ты отправляешь их на смерть. Ты это знаешь. Как ты можешь? — Луна заплакала, и полное отсутствие намёков на королевскую речь заставляло тихие слова ночной принцессы звучать громче, чем все прошлые гневные тирады.

Селестия прижалась к ней, обнимая младшую сестру плечом и шеей.

— Я могла бы понифицировать их. Я могла бы изменить их против их воли, и они были бы счастливы этому. Они очнулись бы от своей надменности и безумия и горько бы плакали, раскаиваясь за собственное безумие и гордость. Они возблагодарили бы нас обеих за то, что мы спасли их от себя самих, и были бы правы в этом. То, что они делают сейчас, есть действительно не более чем фатальная жеребячья истерика.

Луна уткнулась мордочкой в плечо сестры, прижавшись щекой к её боку.

— Так сделай это. Или позволь мне. Пожалуйста, сестра. Прошу тебя.

Селестия вздохнула.

— Ты же знаешь, я не могу, потому что связана соглашением. Я знаю, что ты находишь эту причину недостаточной, и это правда, что поступать так в данном случае будет бесчувственно, даже преступно жестоко. Но Луна, если я не стану уважать их выбор, чем я буду отличаться от нашего брата, который отбирал всякий выбор у нас?

— Ты не Дискорд! Ты никогда не станешь Дискордом! Это не то же самое! — сказала Луна, начиная плакать с новой силой.

— Для меня — то же. — Селестия нежно потёрлась головой о загривок сестры. — Я либо уважаю свободу воли моих подданных, либо нет. Понификация должна быть выбором каждого, а значит мы должны смиренно принимать, когда этот выбор отвергают. Мне придётся жить с этим фактом.

— Ты вынуждаешь и нас жить с этим выбором твоим, — всхлипнула Луна. — И это несправедливо.

— Да... я знаю. Прости.

Луна отступила назад и решительно посмотрела в глаза сестры.

— Назовёшь ли ты нас отступницей и смутьянкой, если решим мы своей совести внять и спасти этих людей от их же собственного безумства? Ты обещала спасти человечество, и всё же считаешь возможным наблюдать, как оно погибнет, бессмысленно и без надежды на выживание. Что же тогда, если мы решим исполнить твоё обещание замест тебя, коли уж копыта твои связаны так прочно? Сделаешь ли ты снова из нас пятно на лике луны?

— ЛУНА! — вскрикнула Селестия, переменившись в лице, и ночная принцесса тут же пожалела о своих словах.

— Тия... п-прости... я...

Селестия покачала головой, её сияющая грива заплескалась языками пламени.

— Нет, нет, Луна, шшш, шшш... Это мне нужно просить прощения. Это я поставила тебя в такое положение. Если бы не я, тебе вообще не пришлось бы иметь с этим дело.

Некоторое время две бессмертные сестры молчаливо стояли, прильнув друг к другу.

— В ответ на твой вопрос... — Селестия вновь поглядела на свою борозду. — ...нет. Я ничего тебе не сделаю. Я больше никогда не смогу заставить себя совершить такой выбор.

Селестия подняла глаза и попыталась улыбнуться.

— Вот почему мне придётся довериться тебе в том, что ты сделаешь правильный выбор, пусть даже я сама с ним не соглашусь, и понадеяться на доброе сердце моей любимой сестры.

В небе над их головами кружила колесница. Пегасы, тянувшие её, устремились туда, куда указал им человеческий мужчина. Колесница пролетела над Вечнодиким лесом, затем описала дугу и вернулась к месту, где стояли принцессы, прежде чем мягко коснуться земли и затормозить.

— Пришли проводить нас восвояси. Рады наконец отделаться от нас, я полагаю? — Стефан Бетанкур был явно в весёлом расположении духа. Если он и боялся, что следовало бы, он этого не показывал. Как и Лилианна, его жена.

— Приветствую, генеральный директор Бетанкур, миссис Бетанкур. — Селестия склонила голову в вежливом поклоне. — Добро пожаловать ко входу в Вечнодикий лес.

— Ой, смотри, это Луна! — Лилианна Бетанкур, не задумываясь, протянула руку, но тут же отдёрнула её. — Простите. Я очень рада снова видеть вас, принцесса.

Луна не смогла различить никакой фальши в её словах. Либо это была правда, либо Лилианна Бетанкур была удивительно искушена в искусстве дипломатии.

— Итак, готова к небольшой прогулке, моя дорогая? — Стефан взял руку своей жены. Никто из них не был соответствующе одет для выживания в опасной зоне хаотической активности. Стефан надел свой лучший костюм, а Лилианна — платье, годившееся для светского приёма.

— Стефан Бетанкур! Мы объявляем это безумием с твоей стороны! — Взор Луны пронзительно впился в маленькие глазки человека. — Лес Вечнодикий — есть место не для гуляний, но для бегства и, буде нужно, прятанья. Ты не готов к такому походу, и нет с тобой даже пищи и питья! Ни крова, ни постели не видим мы в твоём владении, ни утвари, ни даже подушки для твоего чела.

Луна надвинулась и встала почти лицом к лицу с маленьким человеком.

— Твой путь лежит к беде и смерти. Спаси свою кобылицу и себя, Стефан Бетанкур! Истинных граждан Эквестрии мы сделаем из вас охотно и примем с распростёртыми копытами.

Луна отступила назад и опустила наполнявшиеся слезами глаза:

— Мы молим тебя.

— Ну уж нет, ваше величество. Верно я говорю, милая? — Стефан притянул жену поближе к себе, и Лилианна кивнула в знак согласия. — Видите ли, принцесса, мы с миссис Бетанкур собираемся войти вон в тот лес. И знаете почему?

Луна покачала головой. Это было немыслимо. Это было самоубийство. В эквестрийском языке даже слова-то такого не было.

Стефан широко улыбнулся:

— Потому что там не Эквестрия. Я изучил этот вопрос. Вечнодикий лес — это шрам на теле реальности. Это место за гранью ваших владений. Это ничейная земля, над которой у вас нет власти и на которую вы и ваша сестра никогда не сможете претендовать. Она для каждого, кто не побоится взять, нетронутый новый рубеж. Я думаю, что там Эдем. Эдемский сад. А я в нём буду Адам, а это моя жена Ева. — Стефан рассмеялся. — Скажи привет, Ева!

Лилианна захихикала:

— Привет!

— Итак, моё понимание таково, что там может случиться всё, что угодно. Так, по крайней мере, говорят. — Стефан обвёл взглядом полосу тёмного, сумрачного леса. — Всё, что угодно. Вещи, о которых вы не знаете. Вещи, которые нельзя объяснить. Вещи, которые даже вы и ваша сестра не сможете понять. Я смотрю на этот лес, и знаете, что я вижу?

Луна могла только молча покачать головой. По щеке правительницы скатилась слеза.

— Я вижу новые перспективы! Я вижу империю, я вижу новый старт для всего Человечества. Адам и Ева, с чистого листа, в Эдемском саду. Вы не поймёте этого. Это не для пони, уж извините.

Луна кивнула. Ещё ни разу ни Стефан, ни Лилианна не выказали ни малейшего страха. Вопреки всем её едким словам, Луна понимала, что эти люди не были глупы. Они не питали иллюзий, и всё же решили поступить именно так. Это было безумие, да, и всё же была в этом какая-то отвага, какой не знал ни один эквестриец.

Наконец, к Луне вернулся дар речи. Её слова сперва звучали прерывисто, но постепенно набирали силу:

— Вы... вы старые. Шестижды десять счётом земных лет, и нет у вас даже трости, дабы опереться.

Лилианна Бетанкур улыбнулась.

— Мы заморозили сперму и яйцеклетки до того времени, пока не будем готовы... — Она замолчала на секунду и отвела глаза. — Мы справимся.

— Мы желаем преподнести вам прощальный дар, Бетанкуры. Мы предлагаем возвратить вам молодость. Коль вы и вправду намерены бросить вызов Вечнодикому, дозвольте нам вернуть силу вашим ногам и укрепить сердца.

Принцесса ночи замолчала в ожидании ответа. Слёзы беззастенчиво текли по её щекам.

Стефан посовещался с женой, прежде чем сказать:

— Если вы не собираетесь превращать нас в пони, мы не видим в этом вреда. Мы с радостью примем ваш дар.

Селестия наблюдала, как рог Луны замерцал серебристым светом, и ленты колдовских сил заплескали, словно языки, лаская фигуры двух человеков и заставляя годы дряхления улетучиваться без следа. Это было вопиющее, непростительное нарушение Ковенанта, порядка, законности и приличий, но Селестия только что дала сестре слово, что не вмешается. Происходящее грызло её, жгло изнутри, но Селестия прикусила губу, заставляя себя оставаться на месте.

Наконец, Луна развеяла свою магию и произнесла:

— Дело сделано. Благословенны буде ваши плоть и дух, и пусть век ваш будет долог и успешен.

Лилианна ответила лёгким поклоном.

— Спасибо вам, принцесса.

— Я думаю, нам пора, Лилиан. Не будем испытывать их гостеприимство.

Стефан Бетанкур — последний человеческий мужчина в Эквестрии, взял за руку свою жену — последнюю женщину.

— Пожалуй, мне стоит сказать что-нибудь на прощанье. Приличия всё-таки надо соблюдать.

Сказав это, Стефан откашлялся и продекламировал:

— Что за мастерское создание — человек! Как благороден разумом! Как беспределен в своих способностях! В обличьях и движениях как точен и чудесен! В деяниях как он похож на ангела, а в постижении — подобен богу!

— Замечательно. Мне всегда так нравился твой ораторский голос. — Лилиана сжала руку своего супруга, она казалась такой молодой.

— Доброго дня вам, принцессы. Селестия. Луна. — Стефан кивнул им в знак прощания, а затем он и его жена двинулись вперёд по грубой галечной тропе.

Двое последних людей остановились на мгновение у границы леса. Они взглянули друг на друга, а затем шагнули вперёд — так, будто направлялись просто на какой-нибудь пикник.

Несколько минут спустя лес поглотил их, и единственным напоминанием о их присутствии здесь остались отпечатки туфель на земле.

Селестия и Луна, и команда пегасов ещё долго молча стояли и смотрели вслед ушедшей чете.

Спустя какое-то время Селестия велела возницам возвращаться в замок и ещё несколько минут наблюдала за сестрой издалека. Луна тихо плакала, но со временем и эта буря прошла.

— Идём домой, дражайшая сестрица, там ждут тебя и ужин, и постель, и пони добрых хоровод — унять твою печаль.

Селестия грустным взглядом проводила двинувшуюся ей навстречу Луну.

— Тебе... тебе надо чаще говорить, как сейчас. — Луна подошла ближе и прильнула к Селестии. — Это было приятно слушать.

— Я люблю тебя, сестрёнка.

— И я тебя...

Яркое серебристо-золотое сияние разгорелось вдруг на секунду, соперничая с самим солнцем, а когда оно сжалось в точку и погасло, тропа осталась совершенно пуста, не считая только отпечатков туфель и копыт.

К О Н Е Ц

 

"My Little Pony: Friendship is Magic", Hasbro, 2010-2019
"HUMAN in Equestria: A Conversion Bureau Story", Chatoyance, 2013
Перевод: Веон, 2018-2021