Сказки Лос-Пегаса: Город в серебре

Автор коллажа — Многорукий Удав

Автор: Chatoyance
Перевод: Веон
Вычитка: Многорукий Удав
Начало
Оригинал
Бюро Конверсии: Сказки Лос-Пегаса (2021-02-13)ВеонTcb-skazki-los-pegasa(2021-02-13).fb2.zipfalseСкачать FB2

Siete
Город в серебре

Хорхе Хейтсон сидел в шезлонге вместе со своим механическим псом на песке Редондо-Бич, наблюдая, как о берег бьётся серый прибой. Он успешно дожил до будущего. Не того будущего, которое представлял себе ребёнком, конечно, но всё равно — fantastico futuro, это уж без сомнений. Он прожил дольше, чем когда-либо мнил возможным — почти сто восемьдесят лет. Это было солидное время, increíble время, по крайней мере, по человеческим меркам.

Он был человеком гордым и состоятельным, очень состоятельным, но деньги не значили теперь ничего. Время от времени Хорхе тёр креди-стик большим пальцем, словно перебирал чётки, заставляя голографический индикатор своего счёта вспыхивать, затем гаснуть, и так снова, и снова, и снова. В этом странном причудливом свете, то ли ночь, то ли день, призрачное зелёное свечение его богатства напоминало ему факел, горящий в руке. Так много цифр, такая великая сумма, и всё это ни на что теперь не годилось — не было ничего, что он хотел бы купить. Не было ничего, что он купит до конца своей жизни.

Механический пёс тоже был стар, существо из другой эпохи. Это был робот, и по нему это было видно. Он был не как те новые искусственные псы, с этой их плотью, и кровью, и мягкой шерстью — нет, Астронио был железным и без особо скруглённых углов, а когда он ходил, старая máquina скрипела и верещала, и что-то заедало в левой ноге, которую ни один técnico не мог как следует починить.

Своё имя Астронио получил от сына Хорхе, много лет назад. Мальчонка любил звёзды и космос, и бредил ракетами и космическими лифтами, и что однажды он отправится на Луну. Но не было на то воли, чтобы достичь этих вещей, не было выгод для Corporaciónes, и сердце бедного мальчика было разбито. Хорхе назвал своего сына королём — El Roy, но Элрой так и не стал королём — в своей печали он взялся за бутылку, и после четырёх замен печени пятая унесла его с собой в la tierra de los muertos. От Элроя остался лишь его пёс, механический питомец, который так восхищал его и рассказывал ему о будущем, в котором мальчику так хотелось жить.

Хорхе решил оставить пса себе. Пёс прожил с его сыном всю его, пусть и недолгую, жизнь, он знал его и сохранил в своём квантовом, регулярно проходившем модернизацию мозгу. Помнил он всё идеально, без изъяна, как никогда не сможет помнить человек. Люди воссоздают свои воспоминания каждый раз, когда вспоминают, пока реальность не сотрётся за фантазией, и без регулярных исправлений всякое воспоминание со временем становится ложью. Астронио хранил для Хорхе его воспоминания, он постоянно поправлял и укорял его, что требовалось человеку тем чаще, чем больше ему было даровано лет.

Богатством можно купить много вещей, и среди них anagathicos — лекарства и вставки генетического кода, способные продлить жизнь любому, кто мог их себе позволить. Сменные органы, выращенные в пробирке, новые лёгкие, и сердце, и кишечник, и кости тоже. Хорхе превратился в настоящий "корабль Тесея": он считал себя тем же человеком, но каждая его часть была заменена столько раз, что иногда он задумывался, а много ли в нём осталось от оригинала. Старый парадокс был глуп, конечно же, дурацкое развлечение для глупых философов. Человек есть тот, кем он сам себя считает, и он всегда больше, чем сумма его частей.

Хорхе скучал по жене. Она прожила столько же, сколько и он, но она ушла к ним, к ponis mágicos. Она умоляла его пойти вместе с ней, пройти la transformación, конверсию, но он не стал, и ещё он не стал провожать её до Бюро, а потом и на корабль. Хуана. Он скучал по ней, он любил её, но не мог с ней уйти. Он не хотел видеть её такой — как пришельца, как extranjera, уходящую в другой мир. И его дочь, Юди. Они ушли вместе, ушли быть пони, быть пришельцами, а не людьми, и он не мог пойти с ними.

Есть то, что человек может, что он будет делать, а есть то, чего он не должен делать никогда.

— Эй, пёс! — Хорхе редко называл его по имени, хотя и не от неуважения. В душе Хорхе верил, что если часто называть робота так, то от этого он станет немного более настоящим псом. — Помнишь тот раз, когда служанка, как она разлила суп по всему столу, потому что была такой неуклюжей пони? Ха-ха-ха!

Их служанка, которая работала у них очень давно, прошла конверсию первой. Она сама этого хотела, а Хуана решила, что это хорошая идея: так они смогут сами посмотреть, что делает конверсия и что это на самом деле значит. Когда служанка вернулась, она оказалась земной пони, из тех, что без рогов и крыльев, с шерстью и гривой красными, как коралл, а глазами голубыми, словно сапфиры. Она назвала себя "Рози", в честь цвета своего тела и роз, которые вырастила в Бюро при помощи магии — быстрее, чем успел бы завариться чай.

— Р-р-р-этого не было. Р-р-р-информация не-некор-р-ректна, Р-р-рорхе.

Речевой центр машины опять отказывал — ещё одна проблема, которую técnicos никак не могли исправить. Так много денег они брали, и ничего не могли починить — ни ногу, ни голос.

— Что ты хочешь сказать, пёс? Я помню это так же ясно, как лицо жены!

Он произнёс это гордо, как всегда говорил, но робопёс был непогрешим, или почти непогрешим. Пускай нога и голос у него барахлили, но зато память всегда оставалась просто espléndido.

Железный пёс склонил набок свою угловатую голову из пластика и металла и поглядел на Хорхе чёрными камерами глаз.

— 'R-r-r-ros Días Aún Para Venir', эпизод двести семнадцатый. Р-р-р-ры р-р-р-рипоминаешь историю, где дочь, ставшая пони, терпела насмешки, пока не доказала свою состоятельность, когда спасла отца. Пер-р-ренос памяти, Хорхе.

Хорхе понурил голову. А ведь он помнил всё так ясно. Он был уверен, что это случилось не в голосериале, а наяву. Рози разлила суп по всему столу, и именно поэтому Хорхе впервые рассердился на конверсию. Конверсия превращала людей в неуклюжих пони.

— Ты точно уверен, пёс? Я был так убеждён... Да говорю тебе, так оно и было!

— Р-р-рэтого не было, Р-р-рорхе. Я присутствовал при указанном моменте. Др-р-ругие пр-рисутствовавшие члены семьи: Хорхе, Хуана, Юди, Р-р-р-рози. Время: восемь двадцать два вечера, четверг, седьмое марта. Семья р-р-ружинала, смотрела сериал 'R-r-r-ros Días Aún Para Venir', эпизод двести семнадцатый. Хор-р-рхе заметил, как его впечатляет, что Р-р-р-рози никогда ничего не роняет, хотя она пони, как дочь из сер-р-риала. Рози ответила, что у неё теперь пр-р-риродное чувство р-р-равновесия. Хуана заметила, что она...

Хорхе прервал пса. Тот часто увлекался. Гиблое это дело — тягаться с машиной, у которой есть камера, чтобы запоминать каждый момент и никогда-никогда не забывать. От этого одно лишь расстройство. Что есть человек, как не его воспоминания? Но если и им нельзя доверять, то что же тогда остаётся от человека?

Пиво холодило рот, что было хорошо, так как ночь выдалась тёплой. Было трудно думать о ней как о ночи, поскольку это был ещё и день. Хорхе высоко поднял самоохлаждающуюся банку пива, навстречу небу, и морю... и Барьеру.

Океан выглядел серым и по-странному тихим, ибо его оставалось всё меньше и меньше, и волнам негде было разгуляться. Позади Хорхе стояла ночная темень, в которой ещё светились несколько звёзд, не потонувших в золотистом рассвете за морем. Там, впереди, за берегом пляжа, по ту сторону моря, вздымался невероятный купол, великая твердь надвигающегося Барьера. Где-то там, в другом мире, жили теперь Хуана и Юди, гуляя на своих четырёх ногах вместе с Рози, которая, несомненно, по-прежнему служила им. Скоро Барьер накроет его. Хорхе спросил у пса, сколько времени. Оставалось чуть меньше двух часов. Два часа до того, как эта странная вселенная проедется по пляжу, по шезлонгу, по банкам с пивом, по собаке. Два часа для человека и его лучшего друга, чтобы жить, чтобы умереть вместе, а не в одиночестве.

Ещё до пони, до Аскетической войны и Мирового Правительства, Хорхе работал на "Espacios' NanoEngranaje", корпорацию, существовавшую до того, как все корпорации слились и стали правительством планеты. "Espacios' NanoEngranaje" производила крошечные механизмы и детали, столь мелкие, что один неверный вздох мог рассеять их миллиардами по всей комнате, или хуже, гораздо хуже — по всем лёгким. Рабочее кресло Хорхе размещалось внутри большого чёрного шара, возвышавшегося над полом на постаменте. Сверху над шаром свисали бесчисленные провода и кабели, а его внутренность была одним большим голодисплеем.

Шар позволял Хорхе погружаться в микромир при помощи системы телеприсутствия и управлять там фабриками размером с пылинку, производившими детали для машин, в сравнении с которыми бактерии выглядели как великаны. Хорхе носил звание "оператора цифрового указателя" и одною лишь силой мысли повелевал бесчисленными манипуляторами, резаками и сварочными автоматами, заботясь о том, чтобы микроскопические фабрики работали без ошибок. Иногда он позволял себе поиграть в крохотном мире и собирал скульптуры из бракованных частей — статуи своих родных и модели мест, которые знал, мостов и зданий; все столь мелкие, что десять тысяч таких скульптур могли бы с удобством разместиться на брюшке муравья.

Мистер Эспаcиос, глава корпорации, очень ценил его, и жизнь шла хорошо. Хорхе делал деньги на деньгах, инвестируя в индустрию микромашин, и смог хорошо обеспечить свою семью. Они жили в эксклюзивной Cieloplataforma Apartamento в микроаркологии "Новый Ацтлан" в Палос Вердес, и в те времена его сын ещё был мальчишкой, и жил, и мечтал о ракетах и будущем.

— Я хочу стать первым мальчиком на Марсе! Буду строить колонию! — Элрой сдвинул одеяло на своей кровати, так чтобы получилось что-то вроде пещеры. Складки толстой ткани хорошо держали форму, позволяя мальчонке устроить миниатюрную марсианскую колонию в воображаемой подземной пещере. Здесь его игрушки занимались покорением красной планеты — игрушечные астронавты, корабли из бесчисленных космических программ, резиновые монстры-пришельцы, которые, как заявил Элрой, были дружелюбными марсианами.

— И что же ты будешь делать в этой колонии, сынок?

Хорхе, как все отцы во все времена, на мгновение обрёл второе детство, взирая на мир глазами своего сына.

— Ну... — Мальчишка был рассудителен и хорошо начитан. Пожалуй, даже слишком. Но он был счастлив, а с ним был счастлив и Хорхе. — Сначала мы установим кислородные конвертеры. Всем нужен кислород!

— А откуда там берётся кислород? — Подумать только, его сын, играя в игрушки, беспокоится о таких тонкостях! Хорхе невероятно гордился.

— Изо льда! Там лёд на Марсе, папа! Там под песком много льда! Это из-за океанов! — Элрой был взволнован, как все мальчишки, когда их головы заполняются мыслями о чудесах. — На Марсе были большие океаны, давным-давно. Но потом они все замёрзли, и вот теперь мы берём этих чуваков... — Элрой поставил пару пластиковых астронавтов на участок белой простыни, видневшейся между складками одеяла — вне всяких сомнений, в глазах мальчика являвшейся залежами древнего льда, — ...и они начинают превращать лёд в воду. Потом мы кладём воду сюда... — Элрой передвинул коробочку из-под зубной пасты, которая, видимо, представлялась ему цистерной или какой-нибудь машиной, — ...и вот здесь она превращается в воздух! Теперь у нас столько воздуха, сколько захотим! Вот, теперь в пещере есть воздух, так что все могут снять шлемы и прыгать до потолка! — Элрой стал двигать астронавтов по высоким дугам, как будто марсианская пещера была одним большим аттракционом с батутом вместо пола. — Пи-и-иу! Пи-и-иу! Видишь? Это потому что там гравитация низкая. Там гравитация низкая, и чуваки могут высоко прыгать!

Хорхе рассмеялся. О, его мальчик был тогда так счастлив. И ему тоже хотелось верить в то, что говорили политики: что они учредят программы, чтобы летать в космос, летать на Марс. Они всегда так говорили. Но тогда, ради его сына, ему хотелось, чтобы это действительно было правдой.

— Нам надо было улететь на Марс. Надо было улететь. — Хорхе сделал последний глоток пива и потянулся за следующей банкой. По его плану, к приходу Барьера надо было как следует "расширить сознание". Он знал, что боли не будет, но пиво было нужно не от боли. Даже самому сильному человеку иногда не помешает порция жидкой храбрости.

— Эй, пёс! Надо было нам улететь на Марс! Слышь, пёс? Надо было нам улететь!

Киноид из хрома и пластика изучающе посмотрел на Хорхе камерами глаз, его квантовые чипы загудели от напряжения, пытаясь определить, что нужно ответить и нужно ли отвечать вообще. Пёс знал, что к нему обратились, что человек, обозначенный как Хозяин: Хорхе, предоставил ему входные данные, и что обращение было адресовано ему одному, однако входные данные не являлись ни командой, ни вопросом. На какой-то миг пёс задумался, нет ли здесь подразумеваемого вопроса, и перепроверил предложения, но вскоре определил, что они содержат императивно-декларативное утверждение. Здесь квантовый разум пса замер на несколько миллисекунд, балансируя между двумя равноценными вариантами: не говорить ничего либо выдать Реплику Одобрения и Дружеской Поддержки. Разбила ничью директива от подсистемы Оценки Настроения, заметившей, что в моменты стресса, особенно когда замешана выпивка, Дружеская Поддержка является оптимальным ответом.

— Р-р-рямо в точку, Хор-рхе!

Механический пёс зарегистрировал давление в верхней части головы — его гладили.

— Хороший пёс. Вот хороший пёс.

Астронио инициировал виляние хвостом, и кабели искусственных мускулов замахали серебристым конусом, как маленьким флагом. Судя по всему, это понравилось Хозяину: Хорхе, а потому было засчитано как успешный Акт Невербальной Коммуникации. Метрики успеха механического пса скорректировали весовые коэффициенты с учётом предпочтительности этого поведения. Они и так уже были на максимуме, но Астронио всё равно выполнил процедуру до конца.

Барьер надвигался, он уже казался заметно ближе и нависал над головой, заслоняя собой всё больше неба и всё больше ночи. Жёлтое утро Эквестрии раскрасило пляж в золотистые тона и заставило банку пива в руке человека засиять. Хорхе поднял банку со свежим пивом навстречу Барьеру, и именно в этот момент впервые заметил пятна.

Рука Хорхе стала похожа на перезрелый банан: чёрные пятна, точки и полосы покрывали её всю. Он посмотрел на остальные свои конечности: на них тоже обнаружились тёмные пятна, как будто он весь забрызгался чернилами. Это была Магическая Чума, ожоги от чаротронного излучения, и он ждал, что они появятся.

Астронио весь день просидел подключённым к мейнфрейм-комплексу Бюро Мирправа, выстраивая детальную почасовую карту причудливых фрактальных перемещений магических полей, заставлявших их то складываться и усиливать друг друга, то компенсировать и гасить. Вот как Хорхе и его пёс вообще смогли находиться на Редондо-Бич в его самый последний день, в самые последние часы перед прибытием Эквестрии. Астронио нашёл точное место, единственный уголок на всём пляже, в котором находилась прореха в чаротронном поле. Место, где магические энергии компенсировали друг друга вплоть до самого наступления Барьера. Это было безопасное место, сравнительно безопасное. Если бы Хорхе теперь встал и отошёл всего на пару метров в любом направлении, его кожа тут же бы почернела и он бы упал замертво. Но там, где ещё мог жить человек, мог работать и квантовый мозг искусственного интеллекта. Механический пёс знал, что ему не стоит бродить и нужно оставаться на месте.

Именно на квантовом уровне магия и убивала. Вот почему нейроны погибали первыми. Тот старый учёный, Роджер Пенроуз, оказался прав — мозг человека был квантовым компьютером, выполнявшим параллельные кубитные операции, которые являлись основной мышления, воображения и сознания, и всё это происходило в микротрубочках глубоко внутри всех живых клеток. Но микротрубочки нейронов были особенными, самыми уязвимыми. Там, где жила магия, те кости, в которые так не хотел верить Эйнштейн, переставали падать как полагается, и когда это случалось, сигналы в клетках затухали, а нейроны сразу же умирали.

И ни одно живое существо на земле не имело столько же кванто-вычислительных ресурсов, сколько приматы, а из приматов первейшим был Человек.

Смерть от магии была безболезненна. Нервы умирали первыми, а вместе с ними и всякие сигналы о боли. Пятна появлялись без предупреждения, в лучшем случае можно было почувствовать лёгкое покалывание или зуд, а у пожилых часто не бывало даже этого. Хорхе был очень, очень пожилым, хотя по нему этого и нельзя было сказать, и он не почувствовал даже покалывания.

Но зато он увидел, как стали ярче цвета, и услышал слабые мелодичные звуки, которых не могло тут быть. Он хорошо знал, что это означает. Он изучил это вдоль и поперёк. Сложно представить смерть более милостивую, чем от Магической Чумы, за исключением только, быть может, смерти во сне.

Эта принцесса пони, какая же она была хитрая. Она не могла не знать, что найдутся те, кто откажется, несмотря ни на что. Те, кто отвернётся от предложенного ею убежища. Те, кто сочтут цену слишком высокой. Она пришла на Землю из сострадания, так Она всегда говорила. В самом конце уже некуда будет бежать, Земля исчезнет, но даже этот конец Она сделала милосердным. Всегда ужасающе милосердная. Смерть даже без малого намёка на боль, смерть среди ярких красок и тихой музыки, с пьянящим чувством, будто всё с тобой хорошо. Ах, какая же она была minucioso y atento. Даже самые мелкие детали у неё продуманы и учтены. Существо, способное поднимать само солнце? Конечно же, она учтёт всё. Хорхе поднял покрытую пятнами руку, отдавая ей салют. Хитрая принцесса. Каким и должен быть настоящий правитель.

Энкарнита, их служанка, она тогда только вернулась. Всем членам семьи пришлось заботиться о себе самим все четырнадцать дней, пока она была в Бюро. Хуана и Юди всё подготовили к её возвращению, ведь Энкарнита являлась членом familia и делала это в том числе ради них. Чтобы они могли посмотреть и оценить для себя этот "дар" принцесс пони. Чтобы они могли узнать, что это на самом деле значит, увидев, как это происходит с кем-то, кто им хорошо знаком.

В комнате служанки теперь были сложены тюки нового сена, и овса, и тимофеевки, и прочего в том же духе. Юди всегда жалела, что не родилась в те времена, когда ещё можно было обзавестись земной лошадью, так что возвращение служанки было для неё как исполнение заветной мечты. К ним шла пони, и потому многочисленные комнаты квартиры Хейтсонов превратились в маленькое ранчо. Юди повязала на тюки сена разноцветные ленты и повесила на стену эквестрийский флаг для Энкарниты. Дело понималось так, что становясь пони человек менял не только тело, но и гражданство — одно с другим было связано. Формально Энкарнита теперь являлась послом, совсем не человеком, она уже больше не считалась гражданкой Мирового Правительства, а считалась подданной Эквестрии. Было немного страшно осознавать, что её "зелёная карта" фактически переживёт саму Землю.

Когда дверь открылась, они все были там: Хуана и Юди, Хорхе и Астронио. Все ощущали, что мальчик тоже присутствует с ними в лице пса — где был Астронио, там был и он. Они все собрались у дверей, чтобы поприветствовать Энкарниту.

Она вошла, цокая копытами по полу, кобылка с глазами голубыми, словно сапфиры, и шёрсткой, гривой и хвостом цвета заката, розовато-красными, словно кораллы. Поначалу она вела себя робко, боясь того, что они могут подумать, но тут Юди бросилась на колени и крепко её обняла, а Хуана заплакала от того, что так велики были перемены, а потом от того, как хороши теперь были её волосы, какой стройной и юной она теперь стала.

Только Хорхе не был доволен, хотя и старался ради остальных. Он не видел в этом странном животном Энкарниты. Пускай даже оно высказывало её мысли, и знало все семейные тайны, и называло себя их служанкой. Энкарнита была женщиной, а это была кобылица, а для Хорхе это было совсем не одно и то же, что бы там ни говорили, и он знал, что лучше умрёт человеком, чем станет чем-то другим.

Энкарнита взяла себе новое имя, как было принять делать у превращённых, вступая в новую жизнь. На занятиях в Бюро она заставляла цветы появляться прямо из земли, пользуясь магией земных пони, и конечно же Хуана с Юди захотели на это посмотреть. У соседки внизу было растение, которое она никак не могла как следует вырастить. За ним послали, и привели заодно и соседку, и Энкарнита показала, почему решила назвать себя Рози Гринбриар: растение внезапно начало расти, словно разумное существо, зелёные побеги и ветви стали вытягиваться прямо у них на глазах, словно травянистые пальцы. Цветы распустились, как маленькие фейерверки, хлоп, хлоп, хлоп, и при виде этого все женщины захлопали в ладоши, а Рози замахала длинным шелковистым хвостом, широко улыбаясь, как будто выиграла в lotería.

Никто не мог представить, как она теперь будет справляться со своими обязанностями, и Юди хотела пойти ей помогать, боясь, что Рози придётся уйти, и тогда не будет волшебной пони-служанки, и жизнь станет бесцветной и пустой. Но Рози и слышать ничего не хотела, она прогнала всех с кухни, хотя все потом всё равно вернулись, включая Хорхе, чтобы понаблюдать, как существо без рук и пальцев станет готовить ужин.

Каким-то образом Рози нацепила пластиковые башмачки на копыта, и шапочку на гриву, и передник впридачу, и она балансировала тарелками и мисками у себя на голове или спине с невероятной ловкостью. Юди сказала, что это прямо как цирковые представления из прежних дней, а Хуана взирала на это с глубоким изумлением, ибо считала такие вещи невозможными. Рози помешивала еду ложкой, зажатой в зубах, и месила тесто копытами, и держала зубами нож, нарезая продукты почти так же быстро, как с пальцами. А когда всё было готово, пони Рози смахивала ингредиенты в тарелку или миску прямо той утварью, что была в зубах, как будто это было самое обычное дело.

Зная, что за ней наблюдают — а это было сложно не заметить из-за всех ахов и разговоров, слышавшихся в открытую дверь, — она стала рассказывать о том, как жила в Бюро, и как её трансформировали, и какая вкусная там была еда, и как она по всем скучала. Ещё она рассказывала об Эквестрии, о её красоте, и как хорошо и вольготно там жить, и как все пони живут там в гармонии без горя, бедности и преступлений.

Когда пришло время накрывать на стол, она отнесла все их тарелки на подносе, который держала на спине, и расставила их, ничего не обронив и не пролив, и было поистине дивно на это смотреть. Она сказала, что это их дар и что из всех пони земные владели им лучше всего, они никогда ничего не роняли, если были внимательны. С чувством равновесия тысячи умелых акробатов и жонглёров, кто будет скучать по рукам и пальцам? Возразить на это было нечего, ибо доказательством служило самое лучшее представление, какое они видели в жизни, и это был лишь самый первый ужин с её возвращения.

К концу вечера Хорхе знал, что всю его семью околдовали. Свобода и радость бегать по лугам. Или, быть может, парить в небе, словно птица. Или творить магию. Дар мира и спокойствия, гармонии и долгой здоровой жизни — всё это было слишком заманчиво, слишком хорошо, а ведь Эквестрия, между тем, наступала. С этим уж никто не мог поспорить. Она наступала, и её никак было не остановить. А тому, кто отвергал подарок принцессы, оставалась лишь ранняя смерть.

"Держи морковку в одной руке, но будь готов шлёпнуть ослика другой", — так поучал Хорхе его дедушка. Вот что сделала принцесса. Хитрая она была, эта принцесса пони. Слишком ingeniosa на Человеческий вкус.

— Р-р-р-ророк р-р-ри минуты р-р-рятьдесят одна секунда осталась, Хорхе!

Хорхе допивал уже четвёртое пиво. Он медленно потягивал его, поскольку не стремился скорее напиться. Ему нравилось пиво, но оно было вредно для его имплантов и заменённых органов, так что ему очень давно пришлось отказаться от него. Он точно не знал, как оно подействует на него сейчас, поэтому решил не рисковать. Ему ещё хотелось кое-что сказать. Кое-что важное, сказать прямо в лицо принцессе или так близко, как получится.

Ходили слухи, а может и просто выдумка, что сам Барьер являлся какой-то частью принцессы Селестии. Или что он был с ней как-то соединён, или что она сделала его и он принадлежал ей. Некоторые верили, что любой, будь то человек или пони, кто сможет подобраться прямо к стене гигантского пузыря, что Селестия услышит всё, что он скажет. Даже шёпот долетит до неё, если произнести его рядом с Барьером.

Хорхе не знал, было ли это правдой. Это могло оказаться всего лишь безумной сказкой, родившейся с той же целью, что и истории о призраках — чтобы дать человеку ощущение, что есть что-то ещё, что его голос может иметь вес, что вселенная больше, чем видит глаз.

От всего выпитого ему теперь хотелось в туалет, но от садового кресла отходить было нельзя. Все руки Хорхе покрылись тёмными пятнами. Он с удивлением обнаружил, что некоторые из них даже немного чесались. Чесать, конечно, он их не осмелился. Он знал, что означают чёрные пятна, — это была мёртвая кожа, и Хорхе не хотелось ободрать её, как кожуру с гнилых фруктов. Краски рассвета на той стороне Барьера казались уже очень яркими, как и медовый свет, разливавшийся по пляжу.

Хорхе не удивился тому, что каждая часть его тела была теперь покрыта пятнами, этого он тоже ожидал, но всё равно немного огорчился. Он-то надеялся, что его маленький torero всё же как-нибудь выстоит перед магией. Моча выглядела тёмной. Закончив и вновь повернувшись на спину, Хорхе огляделся и с удовлетворением отметил, что вокруг по-прежнему никого нет. Ему не хотелось сейчас говорить с пони (людей здесь уже точно быть не могло, во всяком случае не сейчас и не в таком месте) ведь они непременно начнут тратить его время на попытки спасти его, конвертировать, убедить согласиться на конверсию. Хорхе похлопал по карману, в котором лежал пистолет с единственной пулей. Он не желал никому из пони вреда, но если они попробуют превратить его против воли, он не постесняется им помешать, навечно устранив предмет их забот.

— Р-р-р-рорхе! Р-р-р-рорхе! — голос механического пса звучал почти жалобно.

— Что такое, мой старый друг? Что тебя тревожит? — Хорхе осторожно откинулся на спинку кресла и сделал глоток пива.

— Р-р-роя память повр-р-реждена. Двадцать процентов р-р-разрушения третичной квантовой матрицы. Р-р-ре могу восстановить некотор-рые файлы. Прошу совета. Прошу совета. Прошу...

Хорхе обхватил пятнистой ладонью металлическую морду пса. Тот затих.

— Это происходит сейчас с тобою, Астронио, прямо пока мы говорим. Так же, как происходит со мной. Взгляни, взгляни на мою руку, мой друг. То же, что происходит со мной, происходит и с тобой, только у тебя нет кожи. Но у тебя есть квантовые чипы, они тоже умирают, прямо как моя плоть. Мы встретим её вместе, ты и я. Мы встретим судьбу бок о бок, как делают великие люди... и собаки.

Механический пёс поворочался некоторое время, жужжа и щёлкая, пока вновь не затих.

— Я р-р-ромню. Беседа, вчера, два р-р-ридцать дня, я спросил тебя, что случится. Ты р-р-рответил...

— Да, да, теперь ты вспоминаешь. Хорошо. Ты должен ожидать, что это случится. Оно будет всё сильнее и сильнее до самого конца. Постарайся быть храбрым, мой верный пёс. Запомни, мы стоим здесь бок о бок, вместе до конца, как друзья. Друзья до конца. — Хорхе взмахнул рукой с пивом, отдавая верной машине салют. Часть пива выплеснулась и плюхнулась на морду пса. — Прости, мой друг. Хотя, если подумать, это твоё крещение! Крещение пивом! Ха-ха-ха!

Астронио был водонепроницаем, его можно было целиком окунуть в воду, чтобы удобнее было мыть. Пиво не могло ему навредить.

— Р-р-р-рорхе? — Голос робопса звучал странно. Он не был взволнованным или тихим, но в нём чувствовалось странное напряжение.

— Да, пёс?

— Р-р-рто пр-р-роизойдёт, когда мы умрём? — Угловатый пёс из серебристого пластика выжидательно смотрел на хозяина. Это был последний вопрос, который Хорхе ожидал услышать от машины. Он знал, что искины работали, в общем-то, на тех же принципах, что и человеческий мозг, что они использовали похожие механизмы, чтобы достичь некоего подобия самосознания, которое люди даже теперь понимали не до конца. Но это был первый раз, когда пёс описал прекращение своего существования как смерть.

Хуана предприняла отчаянную попытку заставить Хорхе передумать и пойти в Бюро вместе с ними. Она уговорила единорожку-медика из Бюро прийти к ним домой, чтобы попытаться переубедить мужа. Единорожка была уроженкой Эквестрии, и её имя переводилось на английский как Ремеди Энодайн — "Лекарство Болеутоляющее".

Ремеди стала единорогом-медиком после приключения в каком-то опасном лесу, случившегося с ней в юности. За ними с братом погнался дикий зверь, они упали с обрыва, и брат сломал ногу. Она попыталась ему помочь. Направив силу своего рога в ногу брата, она смогла увидеть сквозь кожу его сломанную кость и повреждённые ткани вокруг, и она вправила кость, пользуясь той силой, при помощи которой единороги двигают предметы. Но затем, в некоем странном полутрансе, в который привели её страх и отчаяние, она каким-то образом высвободила огромную силу, которую не была способна понять, и от этого кость брата моментально срослась и стала как новая.

После того случая Ремеди получила странную метку на бедре, какие появляются у пони, когда они находят своё призвание, и с тех пор она посвятила себя благородному делу лечения.

— Мистер Хейтсон, ваша жена умоляла меня показать вам кое-что, что может помочь вам понять истинное значение понификации. Я достаточно подготовлена, чтобы выполнить её просьбу, но меня беспокоит моральная сторона вопроса. Она хочет, чтобы я показала вам то, что может видеть единорог, наделённый моими способностями. Я готова это сделать, но я не смогу продолжать долго и не смогу сделать это больше, чем один раз. Как вы, наверное, знаете, магия опасна для земной жизни и особенно для человеческих существ. Тип магии, которую я должна буду использовать, это одна из форм ментальной магии, и как правило она запрещена, за исключением случаев крайней необходимости. Однако ваша жена убедила меня в твёрдости ваших намерений, и... вот... я поклялась всеми силами сохранять жизнь.

Единорожке, похоже, было не по себе, но Хуана явно её обработала. Хуана была не из тех женщин, кому можно так просто отказать, каким бы сильным ты не был.

— Мистер Хейтсон, только с вашего полного разрешения я имею право показать вам мир таким, каким его вижу я, когда использую свои способности к исцелению. Ваша жена полагает, что это единственный способ вас убедить.

Хорхе чуть было не засмеялся. Ничто из того, что он мог бы увидеть, не могло поколебать его решения, он даже близко к Бюро не подступит, и не пойдёт туда вместе с женой, даже чтобы просто её проводить. Он очень ясно дал ей это понять, но если это её хоть немного успокоит, он был согласен попробовать. По правде сказать, ему и самому было любопытно, каково это — смотреть на мир глазами магии! Это было что-то необычное, а он прожил долгую жизнь в поисках интересных вещей.

— Попробуйте, доктор единорог, я даю вам своё согласие. Но знайте, что это не переменит моего решения, так что не спешите обнадёживаться и не обнадёживайте мою Хуану.

Хуана только улыбнулась в ответ — она-то была уверена в совершенно обратном.

— Что я должен делать?

Хуана кивнула Юди, та вышла из квартиры в коридор и вернулась с двумя клетками. В одной клетке сидела земная мутакрыса. Не очень сильно видоизменённая: у неё было два хвоста, но в остальном она выглядела как совсем нормальная крыса. Довольно примитивное существо. На секунду она села на задние лапки, чтобы поглядеть на людей и пони, после чего вернулась к насыпанной ей горстке семечек подсолнуха.

Вторая клетка содержала эквестрийского кролика — иного имени для этого существа было невозможно придумать. Кролик напоминал своих земных собратьев лишь в общих чертах, как, впрочем, и сами пони. Он был кристально белым и сидел в клетке прямо, взирая на всё с надменным видом. Движения его были осмысленны, а в глазах блестел интеллект, который даже не снился ни одному из кроликов, когда-либо прыгавших по Земле. Хорхе нисколько бы не удивился, заговори сейчас этот кролик на английском или даже испанском.

— Мистер Хейтсон, пожалуйста, сидите смирно. Я приложу свою магию к вашей голове сзади и немного спереди — туда, где расположена так называемая зрительная кора, а также отделы мозга, которые обрабатывают визуальную информацию. Я смогу сделать это лишь на короткое время и только один раз, так что вы должны внимательно слушать и смотреть на то, на что я вам укажу. Вы понимаете меня, мистер Хейтсон? — Единорожка была очень серьёзна, её ушки полуприжались к голове, почти что в тревоге.

— Зовите меня Хорхе, доктор-единорог. Я готов, и я буду внимателен. Я вижу в этом редкую возможность и не упущу её ни за что на свете. Прошу, показывайте мне свои чудеса. — Хорхе откинулся на спинку кресла и стал пристально разглядывать эквестрийское животное. Пони ему уже приходилось видеть, а вот других животных из этого странного мира на пороге планеты — ещё нет.

— Очень хорошо, Хорхе. Тогда давайте начинать!

Единорожка-медик заметно успокоилась, воодушевлённая его согласием и искренним интересом к процедуре.

— Сейчас я направляю своё поле в ваш мозг.... Хорхе. Вы можете почувствовать лёгкое покалывание или услышать слабые звуки. Это нормально.

У Хорхе появилось странное чувство в затылке — как будто кто-то смотрел на него, только гораздо более сильное. Он услышал тихие мелодичные звуки, словно маленькие колокольчики звенели вдалеке, и цвета пола, стен и животных стали будто бы ярче.

А потом это случилось: словно удар электрического тока прокатился по всему его телу, и тогда он увидел.

Эквестрийский кролик светился изнутри, как если бы внутри у него был большой светодиод. Изумлённо разглядывая его, Хорхе заметил, что сияние не было равномерным: оно делалось ярче в голове и где-то в середине животного. Но удивительнее всего были узоры, похожие на нити или паутинки света, которые гудели, пульсировали и двигались внутри существа и вдоль каждой линии его тела. Узоры очерчивали внутренние органы кролика, и Хорхе мог видеть сквозь него в каком-то направлении, которое не мог точно указать.

Всю поверхность тела существа, повторяя каждый его контур, покрывала тонкая стекловидная почти голубая оболочка. Как будто поверх кролика был наложен другой полупрозрачный кролик, который двигался, как двигался он, и сидел так, как сидит он.

— Это жизнь, Хорхе, это сущность самой магии. Если говорить вашим языком, вы сейчас видите душу кролика. То, на что вы смотрите, это тень кролика, простирающаяся в измерения, о которых вы не имеете представления, в пространство, которое не принадлежит ни вашей вселенной, ни моей. Это экстропическое место, в котором ничто никогда не кончается и не исчезает, и всякая информация, пусть даже самая незначительная, сохраняется навсегда. Наш термин для него точнее всего можно перевести как... эм... Пространство Идей. Нет, так тоже не совсем верно. У вас нет вполне точного слова для...

Хорхе слабо махнул рукой, хлопнув ею по подлокотнику, чтобы не двигаться слишком сильно и не прерывать связь, делавшую всё это возможным.

— Не нужно больше объяснять. Я вас полностью понял, не беспокойтесь.

Единорожка кивнула:

— Теперь посмотрите на земное существо, на "мутакрысу", Хорхе.

Хорхе перевёл взгляд на крысу с двумя хвостами, сидевшую в другой клетке и грызшую семечки.

— Что такое? Представление закончилось? — Хорхе был крайне разочарован. Ему хотелось снова посмотреть на чудесные узоры и призрачные видения.

— Нет, Хорхе, сравните их. Ну же.

Медленно, так чтобы не нарушить магическую связь, Хорхе перевёл взгляд с крысы на кролика и обратно. Внутри кролика кружил и переливался сияющий волшебный карнавал, но крыса почему-то казалась пуста. Хорхе заметил, что и всё вокруг стало каким-то тёмным, тусклым, словно на комнату упала тень. И только кролик сиял, как фонарь в ночи.

Но был и ещё более яркий свет, и Хорхе осторожно повернул голову, чтобы посмотреть на него, и он оказался ярок, ярче яркого. Это была Ремеди — доктор единорог. Она представлялась ему ослепительной массой переливавшихся красок и паутин светящихся линий, и у неё тоже была светящаяся как бы голубая тень, которая сидела так, как сидит она. От её рога, на который было почти больно смотреть, яркие ленты света, скручиваясь и извиваясь, тянулись к его голове. Он видел магию, он мог видеть магию этих существ, этих пони — так, как видели её они сами, или по крайней мере эта специально подготовленная единорожка.

Хорхе повернулся к своей жене, Хуане, чтобы рассказать ей о тех чудесных вещах, что он увидел, но она стояла во тьме и сама она тоже была темна, как та крыса в клетке. Темная и пустая, ничто не двигалось внутри неё, ничто не освещало. Хорхе опустил глаза и посмотрел на себя, на свои руки и ноги — всё было тёмным, тусклым и пустым.

Астронио тоже был здесь, и он был ничем не лучше. Всё было пустым и тёмным. Всё, кроме единорога, и кролика, и... внезапно Хорхе поднял глаза к окну. Свет, небывалый свет шёл с той стороны стен. Пока Хорхе смотрел со всем вниманием в сторону нового света, стены квартиры начали постепенно становиться прозрачны для его глаз, и он смог увидеть огромную сферу, наполовину погружённую в Землю, наполовину возвышавшуюся над ней далеко в океане. Она раздвигала тёмную пустоту — сияющий фонарь в этих странных тусклых сумерках.

Волшебное зрение внезапно пропало. Наваждение кончилось. Голова ныла, как от migraña, свет казался слишком ярким, и Хорхе было дурно, как будто вот-вот стошнит.

— Мне очень жаль, Хорхе. Магия, она... она токсична для вашего мозга, и... у вас есть какие-нибудь человеческие лекарства от головы, чтобы ему дать? — Ремеди повернулась к Хуане и Юди. — Ему, скорее всего, будет нездоровиться несколько дней. Проследите, чтобы он как следует отдыхал, и ещё я рекомендую овощные и фруктовые соки, и чай. Столько, сколько он сможет выпить.

Хорхе начал плакать, и Хуана бросилась на колени и стала его утешать, пока Юди бегала искать лекарства.

— Ты видишь, любимый, любовь моя? Я не хочу тебя терять. Ты моё сердце, моя жизнь, как же ты можешь делать то, что задумал? Как ты можешь пытаться умереть, зная теперь, что в смерти нет ничего благородного? Прошу, пожалуйста, прошу тебя, идём с нами в Бюро. Живи со мной, будь моим сильным жеребцом!

Хорхе вырвался и направился в свой кабинет; дважды ему приходилось стряхивать Хуану со своей руки, когда она пыталась его удержать. Он захлопнул и запер за собой дверь, и отказался выходить. Хуана и Юди обе колотили в дверь, кричали и плакали, но он всё равно не выходил. У человека должна быть гордость.

Вскоре под дверь ему подсунули маленькие пилюли, и он был благодарен за это, ибо голова ужасно раскалывалась.

Когда же он наконец вышел из кабинета, квартира оказалась пуста, если не считать пса и записки. Его жена и дочь ушли в Бюро вместе с единорожкой, и он мог присоединиться к ним в любое время. Но через четырнадцать дней они уплывут на корабле в Эквестрию, и если он не пойдёт вместе с ними, то скорее всего они уже никогда не увидятся.

Дважды он чуть было не уходил: один раз проснувшись после ужасного кошмара, другой — когда весь смысл увиденного дошёл до него, и его сердце сжалось от ужаса. Но у мужчины есть его гордость и его храбрость, и если мужчина поддаётся страху, то он уже не мужчина, тем более если отступается от задуманного.

— Р-р-р-ресять ринут, двадцать две секунды, Хорхе. — Слова пса вернули его к действительности. Рука была мокрой на ощупь. На секунду Хорхе удивился — уж не разлил ли он своё пятое пиво, погрузившись в воспоминания. Его рука была мокрой от желтоватой прозрачной жидкости, сочившейся из почерневшей мёртвой плоти, которая покрывала обширные участки его рук. Он чувствовал влагу везде, а вместе с ней — ужасную слабость. Было трудно сосредоточиться, и ему как будто хотелось спать. Странные мелодичные звуки шли отовсюду, не касаясь при этом ушей.

— Повреждения р-р-рамяти и симуляции сознания достигли кр-р-р-ритического уровня, Хорхе. Отказ обор-р-рудования, Р-р-р-рорхе. Я умираю. Прошу, р-р-р-ромоги мне. Я умираю. Прошу. Прошу. Р-р-р-рорхе. Прошу, Хозяин: Хорхе.

Пёс начал дрожать, его двигательные системы пришли в замешательство от противоречивых сигналов, что посылал им отказывающий процессор.

— Ск... Сколько ещё осталось? Пёс? — Хорхе понял, что, должно быть, задремал, и пиво выпало из его руки, расплескавшись по золотому песку.

— Р-р-р-ри р-р-р-ринуты, Р-р-р-рорхе, N секунд, N секунд, N секунд, Три-и-и-и-и... Р-р-р-ри-и-и-и... — Астронио перестал дрожать, и его прерывающийся голос постепенно затих.

Пора. Хорхе засомневался, хватит ли ему ещё сил. Ему было так томно, так покойно. Музыка пела в его голове. Птицы и ангелы жили теперь в его черепе. En la tierra de los muertos, los pájaros hacen sus nidos en los cráneos. Нет, нет... он должен сделать то, что задумал. Он должен был встретить её, встретить лицом к лицу, как человек.

Хорхе с трудом поднялся с садового кресла. От его усилий на подлокотниках остались полоски мёртвой кожи, похожие на полоски подгоревшего стейка.

Кое-как поднявшись на ноги, он встал так прямо, как только смог, что вышло совсем не так гордо и прямо, как ему хотелось. Было тяжело думать. Было тяжело что-либо понимать. Вокруг было так тихо, так тепло и спокойно, и не было боли. Хотелось поспать. Но затем Хорхе вспомнил темноту. И всё, что показывала ему доктор-единорог. Страх сжал его сердце, и это привело его в чувство.

Барьер! О, Барьер, он заполнял весь мир, он наполнял все чувства — не было ничего величественней, ничего необъятней. Ветер усилился. Хорхе не заметил, когда это случилось, но теперь чувствовал и слышал, как он воет в ушах. Он уже видел основание приближавшейся к нему золотой стены, стремительно несущейся стены из золотистого утреннего света, широкой как мир и поглощающей всё на своём пути. Времени не оставалось. Стена могла накрыть его в любую секунду, и в эту секунду надо было успеть совершить то, зачем он пришёл, сказать то, что он хотел ей сказать.

— СЕЛЕСТИЯ! — прокричал Хорхе навстречу ветру, навстречу стене из света, красок и музыки.

— СЕЛЕСТИЯ! УСЛЫШЬ МЕНЯ! Я — ХОРХЕ! Я ЧЕЛОВЕК И Я ЖИЛ НА ЗЕМЛЕ! — В глазах у Хорхе помутилось, ноги начали дрожать, его опорно-двигательная система пришла в замешательство от противоречивых сигналов, что посылал ей разрушающийся мозг. — Я ч... чело-век... и... и... я... я жил... я жил...

Хорхе Хейтсон упал на колени, а впереди него Барьер уже подобрал остатки моря и принялся за пляж.

— Я... жил...

А потом стена света накрыла его, и всё стало серебром, а затем серебро сжалось в точку, и точка погасла.

Продолжение следует...

"My Little Pony: Friendship is Magic", Hasbro, 2010-2016
"The Conversion Bureau: Tales Of Los Pegasus", Chatoyance, 2012
Перевод: Веон, ноябрь 2015 — май 2016