Уцелевший

Каково это оказаться единственным уцелевшим? Каково это быть последним оставшимся? И что же теперь будет дальше?..

Маленькая зарисовочка чуть больше тысячи слов, навеянная увиденным на рекламном щите анонсом одноименного фильма, и кроме названия не имеющая к нему никакого отношения.

Темнота. Тишина. Неопределенность. Не ясно ни прошлое, ни будущее. Пространство вокруг знакомое, но в тоже время совершенно чужое. Вроде бы дом, колыбель, однако нет в нем ничего такого, что вызывало бы все те ассоциации, которые обычно связаны с этими теплыми родными понятиями. И очень вероятно, что колыбель эта скоро превратится для него в могилу. Так же, как и для всех остальных, что когда-то были рядом, а теперь… Теперь он остался один.
А ведь их было больше двух десятков; красивых, статных, похожих друг на друга как братья. Они всегда были вместе с первого момента их появления здесь, в этом темном, сухом и уже не таком теплом мире. Тогда еще здесь было жарко, они все были молоды, бодры и полны сил. Но потом стали происходить странные и непонятные вещи, мир вокруг несколько раз менялся, становясь то ослепительно светлым, то вновь погружаясь во мрак, раздавались громкие звуки, возникали яркие образы, с неимоверной быстротой сменяясь мутными серыми пятнами. Живительная, бодрящая, дарящая силу и здоровье, жара быстро спадала, воздух вокруг все больше остывал, пока наконец не стал таким, как сейчас, да так и остался. Это было не слишком приятно, но и к этому вполне можно привыкнуть.

Поначалу перемены происходили часто, на протяжении всего времени до нынешней минуты все вокруг постоянно находилось в движении, и лишь недавно затихло, успокоилось и надолго наступила темнота, тишина и неопределенность.
И все это время они уходили. Уходили в неизвестность один за другим, один за другим, размеренно, с какой-то пугающей методичностью. Уходили навсегда, уходили, чтобы никогда больше не вернуться, уходили безмолвно и покорно, уходили бесстрашно и гордо... Но вот куда? Никто не мог узнать этого, и никто не вернулся, чтобы об этом рассказать. Все это время обстановка была такова, будто бы ничего не происходит, остальные усиленно старались не замечать уходящих, исчезающих по одиночке, собратьев.
И прекратилось это только тогда, когда ушли они все, все до единого. Все, кроме него одного — последнего из более чем двух десятков. Единственного уцелевшего из всех.

Но как же все это началось?
Теперь уже, конечно, трудно вспомнить, как все это было, хоть и прошло не так уж много времени. Осознание происходящего и страх вытеснили все воспоминания, оставив лишь обрывочные разрозненные отголоски тех недавних событий.
Да, действительно, вначале была жара. Жгучий жар породил этот мир, которого, возможно, никогда до этого и не существовало. По крайней мере, до того момента не находится совершенно никаких воспоминаний. Именно с этого жара начинается отсчет времени — легкого, беззаботного; времени, когда еще ничего не происходило, времени, когда все было хорошо, и они — молодые и пышущие здоровьем — даже не подозревали о том, что их ждет впереди. Сплоченность, братские узы и близость друг друга продолжали согревать их когда жар ослаб и температура вокруг стала стремительно понижаться. Но и это не было бы так плохо, как то, что началось потом.

В один прекрасный, а точнее, ужасный момент, темнота вдруг взорвалась яркой вспышкой света, вызвавшей поначалу всего лишь удивление от необычности и непривычности такого явления. Но сразу после этого свет заслонило нечто невообразимо огромное, гигантское, нечто непонятное серого цвета с яркими желтыми пятнами, нечто неописуемое, нечто, издающее громкий звук. Оно стало двигаться, приближаясь к ним, и вдруг на одного из их собратьев стало меньше. Он был на самом верху и находился ближе других к этому нечто. И почти сразу за ним последовал еще один, и еще. Они просто исчезали, переставали быть здесь, и только касавшиеся их до этого своими боками ощущали холод в том месте, где только что к ним прижимался теплый бок исчезнувшего собрата. Никто не понимал что происходит, пока разом не стало пятерых. Потом свет снова померк и наступила темнота.

Внезапное оцепенение от произошедшего сменилось непониманием, и лишь вернувшееся после наступления темноты хоть и слабое, но тепло, принесло немного успокоения. Правда, ненадолго.
Спустя некоторое время, вновь вспыхнувший свет снова явил то самое серое нечто, возвышавшееся над ними, и они потеряли еще нескольких. Вот тогда уже непонимание уступило место подавленности, а затем и апатии. И если после первых двух случаев все скорбели и скучали по ушедшим собратьям, то после третьего появления серого нечто, когда хоть и ушло всего двое, остальными овладела отрешенность и ощущение неизбежности повторения участи остальных. После того раза оставшиеся изо всех сил старались не замечать происходящего, несмотря на то, что с каждым разом их становилось все меньше и меньше, в тайне надеясь, что их минет такая судьба.
То тепло, что еще сохранялось между собратьями, уже полностью рассеялось, и после ухода очередного несчастного, касавшиеся его своими боками уже даже не ощущали холода. Жестокое испытание ожесточило и их самих, оставшиеся сделались грубее и черствее, их уже не трогали уходы других. Всех стало занимать только одно: кому же посчастливится остаться последним?
С самого начала они все были вместе, рядом, касались друг друга боками, и довольно скоро оставшимся стало ясно, что последним будет тот, кто находился в центре, окруженный со всех сторон своими собратьями.

Однако, как велико порой бывает расхождение логических выводов и суровой реальности. Судьба-насмешница нет-нет да и выкинет какую-нибудь очередную шутку, и, повинуясь её капризу, все пойдет совсем не так, как можно было бы предполагать, следуя самым здравым рассуждениям.

Когда в очередной раз яркая вспышка ознаменовала время очередного ухода, он увидел, что помимо него остались всего двое. Но почти сразу свет для него частично померк, так как он находился дальше от центра, где еще оставались эти двое, и они оба исчезли одновременно. После этого опять наступила полная темнота.
Вот так, вопреки всем предположениям, он и остался последним. Единственным уцелевшим.
Яркий свет не вспыхивал уже давно, и серое нечто больше не объявлялось. С одной стороны это можно было назвать победой, невероятным везением — остаться единственным из всех тех, с кем изначально он был, да только какой теперь в этом смысл? Ведь некому было даже рассказать об этом, некому похвастаться своей удачей, не с кем разделить восторг от успеха. Одиночество навсегда ожидало его впереди. Впрочем, теперь его это мало заботило. Он уцелел, и это главное! Не нужно больше переживать из-за уходящих собратьев — они все были просто неудачники, не нужно больше думать о том, кто будет следующим, ибо следующего уже не будет, не нужно сокрушаться по поводу неизбежности, ибо только ему и удалось всего избежать. Этот мир теперь полностью его. Он сам теперь весь мир!
И лишь единственное, что пока не переставало его интересовать, так это по-прежнему незнание того, куда же все-таки уходили все и что же происходило с ними там на самом деле. Но скоро и этот интерес поугас, оставив лишь чувство превосходства над своими менее удачливыми собратьями и гордость от осознания себя единственным уцелевшим.
До тех пор, пока…

— Ух ты! Это как же это я тебя не заметила? — воскликнула Дерпи, срывая с корзинки покрывавшую её салфетку и махом запихивая в рот лежащий там последний, уже изрядно зачерствевший, маффин.
Прожевав его, она схватила корзинку зубами и, довольно жмурясь, поцокала на кухню — там в духовке как раз поспевала свежая партия.