Вкус травы, глава 24

Автор картинки — LittleDreamyCat

Автор: Chatoyance
Перевод: Многорукий Удав, Веон
Оригинал

Начало
Предыдущая глава

Глава 24
Добро пожаловать в Эквестрию

Пампкин старалась собраться с духом. Ряженка впала в панику и изо всех сил рвалась на свободу. Всё, что Пампкин могла — это держать перепуганную, брыкающуюся и визжащую маленькую единорожку. Та сумела вырваться у Пампкин из-под ног, и теперь она держала Ряженку только за гриву, внизу шеи, почти на самой холке. Не самое удачное место, но Пампкин не решалась отпустить её, чтобы перехватить поудобнее. Если Ряженка сбежит куда глаза глядят и затеряется в пустыне за городом, она никогда себе этого не простит.

Ряженка ужасно перепугалась, когда у Пампкин отошли воды. Удивительно много жидкости вылилось из неё на землю; гораздо больше, чем она себе представляла, когда Каприс читала ей "Справочник для рожающих кобылиц". Пампкин тоже было страшно, потому что она помнила: в следующем параграфе справочника говорилось, что роды теперь могут начаться в любой момент. У неё оставалось от нуля до тридцати минут до того, как она начнёт рожать, и она боялась даже пошевелиться, чтобы лишним движением не подтолкнуть процесс.

Пампкин всё себе представляла совсем не так. В своих мечтах она лежала на сочной зелёной траве среди цветов, а рядом с ней были Каприс и Алекси. И Аврора тоже, на всякий случай, — эта бирюзовая единорожка открыла в себе дар целительницы. Когда Рен упал, приколачивая очередную распорку в шатре, она магией исцелила ему ногу и получила Метку впридачу.

Но сейчас Пампкин была одна, на краю деревни между домами, и в это время суток здесь нипони не бывало поблизости. Она даже не знала точно, далеко ли до дома; всё её внимание уходило на то, чтобы сладить с капризничавшей единорожкой. Деревня была совсем небольшой, но Пампкин, с паникующим жеребёнком в зубах и насквозь промокшей задницей, в самом начале родов, она казалась сейчас просто гигантской.

— ЫЙ! Ы-ЫЙ! ЕФЬ ТУТ ФТО-НИФУФЬ?! — прокричала она сквозь забившую рот гриву Ряженки. — НА ПОМОФФ! ФТО-НИФУФЬ, ФОМОФИФЕ ФНЕ!!!

Малышка Ряженка отчаянно вырывалась; крики отнюдь не помогли ей успокоиться. Внезапно Пампкин скрутила первая схватка. В книге говорилось, что кобылицы испытывают мощные схватки, которые могут вытолкнуть жеребёнка в считанные минуты после начала процесса; чёрт побери, эта книга нагло врала. Слово "мощные" здесь и рядом не лежало; скорее подошло бы "чудовищные". Пампкин вздрогнула, её рот непроизвольно открылся от шока, выпустив Ряженку, и та сейчас же умчалась; куда именно — Пампкин уже не видела, поскольку зажмурилась, испытывая нечто такое, до чего хлипкому и бледному словечку "боль" было ещё расти и расти.

Нет, это была не совсем боль как таковая. По ощущениям это больше походило на то, как если бы её выворачивало наизнанку, будто резиновую перчатку. "Резиновая перчатка!" — подумала Пампкин. Что за дурацкая, бесполезная штука! Зачем она вообще может быть кому-то нужна? От этой мысли её вдруг разобрал смех, истерический и неудержимый. Может, чтобы вымечко прикрывать? Хотя нет, на перчатке сосков на три больше, чем надо! Может, перчатки подошли бы для коров, о Селестия вот опять о разлягать меня Луна что же это такое делается...

Теперь из неё что-то торчало сзади, отодвинув в сторону хвост. Что-то большое. Очень большое. Пампкин казалось, что у неё между ляжек торчит бревно. Нет, скорее даже дерево. У неё целое дерево в заднице! Пампкин снова засмеялась; точнее даже не она, а её тело — ей самой сейчас было совершенно не до смеха. Если её телу хотелось смеяться, то пускай, её сейчас волновали совсем другие вещи.

Лечь. На землю. Вот что говорилось в книге. Если она будет рожать стоя, жеребёнок может упасть и ушибиться. Этого она не хотела. Ей надо лечь. Лечь на бок, вытянув ноги. Пампкин попыталась улечься, но оказалось, что ноги защёлкнулись. "Замечательно..." Она попыталась их расщёлкнуть. Было очень трудно, потому что она могла думать только между схватками; когда они налетали, вокруг всё чернело и мысли обрывались. Во время короткой передышки она кое-как плюхнулась на землю. Добраться хотя бы до травы у края дороги было нереально.

Дурацкая книга. Там было сказано, что у неё будет в запасе целый день; что она заранее почувствует недомогание и... вообще-то её действительно слегка мутило с утра. Ну вот, теперь она даже на книгу всё свалить не сможет, но, в общем, какая разница и о Селестия опять о Луна почему она не кричит она же должна кричать потому что тогда понибудь услышит и О ДА вот отличный крик давай тело продолжай потому что я должна думать про это здоровенное бревно у меня в...

Эта схватка оказалась последней; Пампкин ощутила, как нечто выпало из неё, оттолкнув хвост. Боль прекратилась. Просто взяла и пропала. Пампкин чувствовала себя растянутой, вымотанной, испачканной, но... боль наконец-то, к её огромному счастью, исчезла. Доктор Пастерн была права! Пампкин однажды слышала от мамы, что та рожала её восемнадцать часов. Она и представить себе не могла, каково было бы целый день терпеть то, что она только что испытала. Одна мысль об этом была невыносимой. Десяти минут вполне достаточно. Более чем достаточно.

Отдышавшись, она принялась разворачиваться к своему новорожденному. Надо было позаботиться ещё кое о чём, но она к этому готовилась. Позади неё, в луже грязи, образованной её же телесными жидкостями, частично облепленный белёсой плёнкой, лежал её жеребёнок. Он был гораздо крупнее, чем она себе представляла. Наверное, размером с Ряженку в самый первый день, как она её увидела. Как он вообще помещался в ней? Это же невозможно!

Дыхание. Новорождённый жеребёнок должен начать дышать, а плёнка мешала. Пампкин сделала единственное, что могла: начала тянуть и рвать полупрозрачную мембрану ртом и зубами. Она слизывала её с носа и рта своего жеребёнка, ощущая на языке жестяной вкус, смутно похожий на кровь. Крохотное голубое существо шевельнуло ногой; из его ноздрей пошли пузыри. Изо рта вытекло немного жидкости, а потом оно тихонько вздохнуло.

Пампкин стянула и слизала последние остатки плёнки с лазурной шёрстки. Крохотные копытца слабо взбрыкнули; её жеребёнок дышал и шевелился благодаря её заботе. Опустив мордочку дальше, она увидела, что новорождённый всё ещё соединён с ней: от голубого животика к ней между ног и под хвост тянулась пуповина. Что там об этом говорилось в книге? Точно, просто оставить пока всё как есть, чтобы через неё перестала течь кровь. Пятнадцать-двадцать минут, и она сама остановится. Да, как-то так.

— Э-эй! Помогите! — попыталась покричать Пампкин. Надо же было случиться, чтобы именно сейчас ни в одном домике вокруг не было ни пони. Хоть бы Каприс была здесь, да хоть понибудь! Пампкин снова принялась вылизывать и ласкать своего жеребёнка, пытаясь рассмотреть, кого же именно она только что привела в этот мир.

Он был лазурно-голубым, с тёмно-синими гривой и хвостом. Он был как большая ягода. Большая синяя ягода. Черника! Пампкин улыбнулась: она обожала чернику. Значит, Черничка! Мой маленький Черничка. Мой вкусняшка. Ну, сейчас на вкус так себе, но это не беда. Это наши первые минуты вместе, Черничка. Добро пожаловать в наш мир. Добро пожаловать в Эквестрию. Я твоя мама, Пампкин. Очень рада наконец с тобой познакомиться.

Черничка открыл глаза. Они были цвета вишнёвых лепестков, розовые, с персиковыми прожилками вокруг зрачков. Очень красивые. Пампкин начала вылизывать всё ещё мокрое лицо Чернички, умывать мордочку, нос, уши, очищать его как следует. Как же она устала. Наконец можно прилечь.

Она легла на бок, лицом к своему жеребёнку. Тот посмотрел на неё, затем огляделся вокруг, ни на чём надолго не задерживаясь. Вполне понятно, конечно же — это крошечное создание ещё никогда ничего не видело.

Только сейчас Пампкин заметила, что у Чернички не было крыльев. Она ожидала, что у её жеребёнка они будут. Каприс показывала ей таблицу с эквестрийской генетикой в том же справочнике; Пампкин предполагала, что её отпрыск будет похож на неё. Но, опять же, его отец был человеком. Может, в этом было дело. Или, может, понифицирующая сыворотка изменяла эмбрион внутри неё отдельно от неё самой. Если так, то Черничка мог быть кем угодно.

Кем же он стал? Крыльев нет, значит, не пегас. Жаль; Пампкин хотелось бы летать вдвоём с сыном. Она слизнула завитки гривы со лба Чернички, проверяя, нет ли там крохотного бугорка будущего рога. Ничего.

Черничка был земным пони.

Ну и ладно. Ну и хорошо. Ну и замечательно. Её маленький Черничка вырастет и будет растить цветы и спелые фрукты. У него будет удивительная жизнь здесь, среди добрых пони. Он будет скакать с ней по лесу, когда Лошадиный лес вырастет. Черничка будет расти вместе с их первым лесом.

Ей вспомнилась её старинная мечта, ещё времён Бюро: как она скачет среди деревьев со своим жеребёнком. Теперь этим жеребёнком был Черничка.

Ощутив небольшой прилив сил, Пампкин приподнялась, чтобы осмотреть пуповину. Скользкая гибкая трубка перестала пульсировать и лежала без движения; кровь по ней больше не текла. Черничка начал шевелиться; ей надо было поскорее разобраться с пуповиной, прежде чем он попытается встать, а это, согласно книге, могло случиться уже скоро.

Нелёгкое оказалось это дело — рожать; грязное, странное и нелепое. Но такова жизнь, ничего не поделаешь; придётся ей как-то справляться.

Пампкин передвинулась поближе к пуповине. Примерно три дюйма, так говорилось в книге. Чуть меньше копыта. Она опустила голову и ухватила пуповину зубами так, чтобы между зубами и нежно-голубым животиком оказалось трёхдюймовое расстояние, насколько она определила на глаз. А потом как можно сильнее и решительнее сжала челюсти.

Во рту мягко и мокро хлюпнуло. Перекушенная пуповина выпала и повисла у жеребчика на животе бело-розовым обрывком. Пампкин выпустила вторую часть, которая вела обратно в её тело, и выплюнула кусок, оставшийся между зубами. Рот заполнил сильный металлический привкус крови.

Она присмотрелась к обрывку на животе у жеребёнка. Он не кровоточил; её зубы перекусили его аккуратно и целиком. Хорошо. Дальше она проверила второй конец; там кровь была, но не лилась, а едва сочилась. Нормально. Сойдёт. Наверное. Ей очень не хотелось снова кусать эту штуку.

Теперь в любую секунду. А может быть, и через восемь часов; она должна испытать ещё одну или две схватки, чтобы вышла плацента. Ускорить это было никак нельзя, а о том, чтобы вытащить её самой, даже думать было опасно.

Однако, проблема; пока из неё свисает эта длинная мясная трубка, ей нельзя двигаться. Иначе придётся следить, чтобы она не зацепилась за что-нибудь на земле и не попала ей под копыта. Придётся ждать на месте, пока плацента не выйдет.

— Эй! Э-эй! — попробовала Пампкин опять покричать. Она огляделась, пытаясь сообразить, как далеко до дома. Из положения лёжа посреди дороги это было непросто. Стоп, вон там — это же домик Боинга. А вон тот, с красными цветами на полотняной крыше, был недалеко от их шатра. Совсем рядом. Вроде бы. Если бы только понибудь проходил мимо! Очевидно, все были чем-то заняты: трудились на огородах или в лесу, помогали на каменной ферме или просто наслаждались жизнью.

Черничка начал брыкаться, пробуя, каково это — быть пони, иметь ноги и вообще жить. Пампкин повернулась к нему и продолжила слизывать с голубой шёрстки следы его прибытия в этот мир. Она нежно погладила его носом. Теперь он перевернулся на живот, и пуповина легла на влажную землю. Пампкин надеялась, что это не страшно. Эквестрийцы вроде бы ничем никогда не заражались. Может, всё будет хорошо.

Черничка попытался встать и сразу упал. Пампкин решила показать ему, как это делается, и с немалыми усилиями поднялась сама, тщательно следя, чтобы пуповина не попала под копыто. Взгромоздив наконец на ноги своё усталое тело, она с облегчением защёлкнула колени; никогда ещё она так сильно не радовалась этой возможности. Если бы ей пришлось полагаться только на мускулы, она вряд ли смогла бы долго простоять.

Пуповина свисала из неё до земли; она была холодной, мокрой и мерзкой. Ну и ладно. Это просто надо пережить. Бесчисленные поколения живых существ, и в Эквестрии, и там, на старушке Земле, справлялись с этим, значит, и она справится.

Черничка снова попытался встать и на этот раз завалился на бок. Пампкин очень хотела помочь, но не решалась расцеплять колени; сил у неё совсем не осталось.

— Давай, ты сможешь! — подбодрила она его тихонько — не только чтобы не напугать, но и от усталости. — Ты сможешь встать, я в тебя верю, мой храбрый жеребчик!

Сияющие розовые глаза сфокусировались на ней. Крохотный небесно-голубой жеребёнок сделал ещё одну попытку и на этот раз сумел утвердиться на шатающихся конечностях. Черничка издал жалобный звук, почти мяуканье, и заковылял к Пампкин. При виде жеребёнка, тянущегося к ней, ей на глаза навернулись слёзы.

— Иди, иди ко мне! Черничка, мой маленький Черничка! — Слёзы потекли по щекам, и она ощутила солёный вкус на своих широко улыбающихся губах.

Черничка сделал ещё несколько неровных шагов, оставляя копытцами миниатюрные следы во влажной земле и таща за собой обрывки подсыхающей плёнки, недавно покрывавшей его тело. Обрывок пуповины болтался у него под животом. Теперь Черничка был рядом. Пампкин опустила голову и начала лизать и ласкать его, целуя и лепеча о том, какой он красивый.

Лазурный жеребчик начал лизать её в ответ, покрывая лицо поцелуями. Вдруг Пампкин скрутила ещё одна схватка, и в глазах опять потемнело. Затем последовало ещё несколько сокращений, и она услышала влажное "шмяк!" позади себя. Если бы её ноги не были защёлкнуты, она бы сейчас точно упала.

Пампкин изогнула шею, взглянув назад и под себя. На земле лежала жуткая розово-бело-красная масса плоти, из которой начиналась пуповина. Пампкин с огромным облегчением перевела дух; она освободилась от плаценты. Никаких осложнений, никаких проблем. Процесс завершился. В ближайшие часы могут быть ещё слабые схватки, пока внутренние органы будут возвращаться на свои места, но худшее осталось позади.

Она, Пампкин Ликрис, успешно родила жеребёнка, самостоятельно, одна, прямо посреди дороги. Её малыш был небесно-голубым земнопони, здоровым и сильным. Пампкин охватило чувство триумфа: ей удалось всё сделать самой. Затем усталость снова взяла своё, её голова опустилась вниз, и она обнаружила, что наполовину дремлет, а её малыш лижет ей лицо и глаза.

Теперь Пампкин начала ощущать своё вымечко: оно набухало и увеличилось, по ощущениям немного напоминая полный мочевой пузырь. В некотором роде. Она почувствовала, как из него вытекают первые капли молока. Молозиво. Это было молозиво, самое важное молоко в жизни у жеребёнка. Оно появляется только в первые сутки или двое после родов и содержит все биологические инструкции, чтобы на всю жизнь запрограммировать иммунитет к болезням. Было совершенно необходимо, чтобы Черничка выпил его как можно больше!..

Ей не стоило беспокоиться; её малыш уже был там, у неё под животом, и она чувствовала, как его губы тычутся ей в вымечко. Наконец он неуклюже сумел ухватить её правый сосок, вымечко сжалось, само по себе, и молоко потекло из него в рот жеребёнку. Каприс очень постаралась донести до неё, что новорождённому крайне важно получить молозиво.

Пампкин вновь уронила голову: как же она устала. Хорошо, теперь всё было хорошо. Всё будет в порядке. Её жеребёнок, её драгоценный Черничка, жадно кормился и заодно получал запас иммунитета на всю жизнь. Каприс похвалила бы её. Она всё сделала как надо. О Селестия, но как же она устала...

Так её и нашли Алекси и Каприс, когда вышли её искать. Они заснули на облачной кровати — та была настолько удобной, что не задремать на ней было невозможно. Разбудило их шкрябание копытами по входной двери; открыв, они обнаружили за ней Ряженку, одинокую и перепуганную. Маленькая жёлтая единорожка тяжело дышала; должно быть, она долго бегала где-то, но умудрилась сама найти дорогу домой.

Зная, что Пампкин ни за что бы не оставила свою племяшку одну, Каприс и Алекси сделали самый очевидный вывод, отправились на поиски и обнаружили пропажу неподалёку, на дороге между разноцветными жилыми шатрами.

Пампкин спала, стоя на защёлкнутых ногах, а её маленький лазурный жеребёнок обнюхивал её ляжки, тихонько отрыгиваясь. Его мордашка была вся в густом желтоватом молозиве. Когда они приблизились, он заблеял на них, отважно защищая маму от каких-то неизвестных опасных не-мам.

Потребовалось время, чтобы помочь Пампкин добраться до дома и уложить её на облачную кровать, которую Алекси для этого спустил до самого пола. Черничка тоже свернулся на кровати, прижавшись к маминому животу, нюхая и тыкаясь в неё мордочкой. Пампкин храпела, чего за ней обычно не замечалось. Каприс поцеловала её в ушко, а малыша Черничку нежно лизнула в лобик.

Позже они с Алекси притащили в дом целую корзину вкусностей для Пампкин; вся община болела за неё и рвалась помогать.

Так в деревне Саммерленд, Саммерлендский округ, что в Эквестрии, родился первый жеребёнок.

Читать дальше

"My Little Pony: Friendship is Magic", Hasbro, 2010-2019
"The Taste Of Grass", Chatoyance, 2012
Перевод: Многорукий Удав, Веон 2018-2021