Автор: TheQuietMan
Перевод: badunius
Вычитка: Lunar Mangust
Оглавление
Оригинал
Основная история

Ксенофилия: Продолжение Истории

 

Отдам тебе весь мир, и всю любовь свою

«I'll show you love, I'll show you everything»
— Creed — With Arms Wide Open

***

И пусть часы посещения давно закончились, это вовсе не значит, что коридоры родильного отделения госпиталя Кэнди Кейн вдруг опустели. Доктора и медсёстры продолжали совершать обходы, продвигаясь от палаты к палате, подбодряя тех, кому вскоре предстояло разродиться новой жизнью, проверяя, что с теми, кто уже прошёл через это испытание, всё в порядке, заполняя истории пачку за пачкой.

И даже в столь поздний час весь персонал был наготове. В конце концов, не каждый день их навещали принцессы, и уж тем более — не обе в один день.

Некоторые из перворожениц, а с ними и кое-кто из постоянных посетительниц, ещё не спали. Большинству из них нужно было просто прийти в себя после недавнего подвига, многим нужно было постичь всю важность того, что они только что привнесли в этот мир новую жизнь. А некоторым просто хотелось провести остаток дня со своими жеребятами.

Однако большинству хотелось найти отдохновения во сне, ведь, Селестия свидетель им, они того заслужили.

Дверь в конце главного коридора была чуть приоткрыта, самую малость, ровно настолько, чтобы малиновый глаз смог взглянуть на происходящее за пределами частной палаты. Не считая королевского стража, стоявшего в нескольких шагах от двери, поставленного здесь только затем, чтобы отваживать навязчивых журналюг, никого не было видно. Всех случайных доброжелателей и припозднившихся посетителей давно спровадил медперсонал, аргументируя это тем, что и матери, и жеребёнку просто необходимо отдохнуть.

Осторожно прикрыв дверь, Рэйнбоу Дэш, так и не успевшая сменить спортивную форму Вондерболтов на что-то подобающее, замерла на мгновение, чтобы глаза успели привыкнуть к воцарившемуся в палате сумраку. Осветительные кристаллы были приглушены настолько, что ещё чуть-чуть и они потухли бы совсем. Длинные до пола занавески были задёрнуты, но в зазор между ними проникало достаточно лунного света для пегасьего зрения.

В то время, как остальной табун Беллерофонта, а с ними и их ближайшие друзья (не считая тех, что разошлись по домам, чтобы поделиться радостным известием со своими друзьями и близкими) расположились в комнате отдыха этажом выше, Рэйнбоу решила нанести приватный визит самой новенькой пони в их табуне.

Посреди палаты была одна-единственная больничная постель, застеленная отбеленными чуть ли не до блеска простынями, на которой и спала измученная до предела Лира Харстрингс. На дворе стояло лето, дневная духота ещё не успела развеяться, а потому единорожка не стала укрываться, а легла прямо поверх покрывала. Животик её, ещё недавно такой большой, к величайшей зависти прежде рожавшего медперсонала, теперь снова был подтянутым, почти как до беременности. И если бы не набухшее вымечко, едва ли можно было сказать, что она разродилась всего несколько часов назад.

Между кроватью и занавешенным выходом на балкон стояла колыбель. Осторожно, едва слышно, на самых цыпочках Рэйнбоу прошла через палату, стараясь не разбудить ни спящую мать, ни дремлющее дитя.

Всё так же аккуратно, пегаска села на кафельный пол возле колыбели и нежно, самым кончиком копыта, провела по рыжим завитушкам маленькой пони.

— Привет, малыш, — прошептала она, — ты уж прости, что нам не дали поболтать. Но ты же видела, какая тут творилась суматоха.

Стоило Рэйнбоу откинуть непослушный завиток с маленького личика, как жеребёнок вдруг перевернулся на бок, что-то лепеча сквозь дрёму. За этим последовал сли-и-шком уж широкий для маленького жеребёнка зевок, обнаживший уже почти совсем прорезавшиеся зубки. Что примечательно, четыре из них были не по-понячьему острыми.

— О, да, — тихонько хихикнула Рэйнбоу. — Маму Лиру ждёт ба-а-альшой сюлпли-и-из. Будем надеяться, что ты у нас не кусака, да?

Как будто бы в ответ, новорожденная пискнула во сне и взбрыкнула разом всеми четырьмя непослушными ножками, скинув маленькое жёлтое одеяльце. Рэйнбоу наклонилась над колыбелью и снова укутала дитя, подоткнув одеяльце под её передние ножки, а затем нежно коснулась самого милого на свете носика, издав тихое «бип».

— Ну как тебе у нас? Нравится?

Пегаска окинула взглядом тёмную комнату, задержалась на силуэте спящей Лиры, убедилась, что двери в коридор и на балкон закрыты.

— Ну да, здесь и смотреть-то не на что. Вот погоди, выберемся наружу, там столько всего интересного.

Внезапно всхрапнувшая во сне Лира заставила Рэйнбоу насторожиться, напряжённо вслушиваясь в тишину больничной палаты, ровно до тех пор, пока дыхание её табунской спутницы вновь не стало ровным и спокойным.

— Слушай, — пегаска усмехнулась, услышав совершенно очаровательные посапывания, от которых её кобылка постоянно открещивалась, — зато у тебя и завтрак, и обед, и ужин всегда под боком.

С неподдельным умилением глядя на само воплощение очарования, Рэйнбоу очередной раз погладила гривку жеребёнка. Такая мягкая кремовая шёрстка, гораздо мягче, чем у всех жеребят, каких она встречала, крохотный носик, озорные рыжие и огненные завитушки и, пожалуй, самые стройные ножки, какие только могут быть у жеребёнка. И в довершение всего, под сомкнутыми веками скрывалась пара самых золотых на свете глаз.

— Ты наша прелесть, разве может быть на свете кто-нибудь прелестнее тебя?

Мягким, точно пёрышко, прикосновением копыта, она погладила мордашку жеребёнка.

— Нам столько ещё предстоит сделать, столько всего увидеть. Мамочка Лира научит быть тебя загадочной и опасной. Мамочка Твайлайт научит тебя быть заучкой и магичкой. Папочка научит тебя строить всякое и быть умняшкой. А я научу тебя делать это всё так, чтобы у всех просто челюсти повыпадали от твоей улётности.

Пока Рэйнбоу игралась с чёлкой жеребёнка, та открыла глаза; в сумраке сверкнули её слишком маленькие, пожалуй, для пони золотистые радужки. Завидев перед собою голубое копыто взрослой пони, она тут же обвила его своими крохотными ножками.

— Привет, соня, — расплылась в улыбке пегаска. — Ох и повеселимся мы с тобой, особенно, когда повстречаем остальных. Думаешь, что за сегодня повидала слишком много пони? Ты не поверишь, как много тётушек, и дядюшек, и всяких кузенов ещё не встречала. Ну да, они не все тебе приходятся кровной роднёй, но это совсем не важно, они всё равно будут любить тебя до одурения. Все до единого, обещаю.

Дитя качнулось с боку на бок, не выпуская из объятий копыто старшей пони. А она весьма сильна для своего возраста, пусть и измеряется он пока лишь часами.

— Твои мамочки и папочка уже обожают тебя. И даже не думай спорить. Особенно Лира, она просто без ума от тебя. Ты — её маленькое чудо.

Рэйнбоу откинула непослушные пряди с личика маленькой кобылки за её крохотное закруглённое ушко и примостилась подбородком на бортик колыбели.

— А знаешь, ты должна была стать моей… — Рэйнбоу вздохнула. — Ты ведь почти стала моей. Если бы только я не была такой… убогой.

Оттолкнув огромное, по её меркам, копыто всеми четырьмя ножками, малышка затихла, явно требуя, чтобы с нею поиграли ещё.

Рэйнбоу тихонько шмыгнула, закрыв глаза. И вовсе они не увлажнились, ничего подобного.

— За что мне это? Почему всё так? Почему я такая убогая?

Из сумрака, сгустившегося вокруг расстроенной пегаски, донёсся ответ:

— Рэйнбоу, ты вовсе не убогая, — мягко приподнялась со своей постели Лира, — не смей даже думать такое про себя. И никто из нас так о тебе не думает.

Утерев глаза тем копытом, в которое не вцепилась жерёбушка, пегаска обернулась на голос. Отражая лунный свет, на неё смотрела пара золотистых глаз. А когда единорожка заёрзала на простынях, в лунном свете вдруг блеснуло и её обручальное кольцо, озарив на мгновение всю комнату своим сиянием.

— Мы все считаем, что ты просто идеальна… идеальна такая, как ты есть.

Лира протянула ногу и коснулась копытом плеча своей кобылки.

— И она на столько же твоя… как и моя. Она наша, Рэйнбоу, она — часть всех нас, и всегда ею будет.

Вернув копыто на кровать, Лира похлопала им рядом с собой.

— Принеси её сюда, пожалуйста.

Обеими передними ногами Рэйнбоу обернула жеребёнка одеялом, а потом прижала его крыльями к груди, затем, чтоб поднести к Лире и уложить между её распростёртых ног.

Пегаска тут же отступила прочь. Лира подвинулась к дальнему краю кровати и снова похлопала копытцем по покрывалу, приглашая свою табунскую спутницу присоединиться к ним.

— Не думаю, что мне найдётся место, — сказала Рэйнбоу.

— Глупенькая ты кобылка, — улыбнулась Лира, — у нас всегда найдётся место для тебя.

Утерев глаза кончиком крыла — нет, не были они на мокром месте, нет-нет — Рэйнбоу взобралась на кровать, устроившись напротив Лиры. Теперь они лежали так, что жеребёнок оказался в тесном и надёжном окружении ног и тел, как будто бы в гнезде, свитом из тел родителей, любящими его до невозможности.

Рэйнбоу смотрела, как Лира подалась вперёд, высунула язык и принялась вылизывать мордочку жеребёнка.

— Эй, — усмехнулась Рэйнбоу, — мне кажется, она и так чистая.

— Конечно, — согласилась Лира, в одном из перерывов между размашистыми движениями языка, — но новорожденным нужен тщательный уход, — она лизнула её снова, — обильная любовь, — и снова прошлась по ней язычком, — и всё твоё внимание, — и ещё один взмах языком. — Это сближает, — продолжила единорожка, не прекращая вылизывать жеребёнка. — Боюсь даже подумать, — сказала она, прервавшись на секунду, — как может сложиться жизнь пони, — и теперь уже как-то задумчиво провела по шёрстке жеребёнка языком, — чья мать не уделяла этому достаточно внимания. — Ещё одно размашистое движение. — Давай, попробуй.

— Фу! — пегасочка скривилась. — Не-а, ни за что. Я знаю откуда её достали.

— Вот как? А я уж было решила, что тебе наконец-то начало нравиться то место, откуда её достали, — не преминула поддразнить её Лира.

— Ты что. — Рэйнбоу раскраснелась, прижимая обслюнявленные ушки жеребёнка к не менее обслюнявленной головушке. — Не при детях же.

Отведя копытцем одно ушко в сторону, Рэйнбоу кивнула Лире на клочок пушистой шёрстки.

— Ты, кстати, пропустила вот здесь.

Пройдя язычком от того самого места за ушком жерёбушки, и дальше по ноге Рэйнбоу, её шейке, через всю мордочку, Лира чмокнула свою старшую кобылку в самый кончик носика.

— Фу-у-у-у! Гадость! — притворно простонала пегаска.

— Та самая, которая тебе нравится, мамочка Рэйнбоу, — подметила Лира, довольно ухмыльнувшись, опустив голову на подушку.

— Ну ладно, — согласилась Рэйнбоу, укладываясь практически носом к носу с нею. — Мне нравится.

***

В полумраке палаты беззаботно дремали две кобылки. Между ними, согреваемая материнским телами, укутанная в мягкое жёлтое одеяльце, лежала новорожденная пони.

Входная дверь тихонько отворилась, не надолго, ровно настолько, чтобы он успел прошмыгнуть внутрь. Практически бесшумно он прошагал через палату, не потревожив сна своих кобылок.

Остановившись на мгновенье у кровати, он осторожно изъял дитя из объятий спящих мам. Сильные, но нежные руки подхватили жеребёнка так ловко, что никто из них того и не заметил. Укутав дитя в одеяльце, он заключил её в объятия.

Всего в пару шагов он пересёк остаток пути до балконных дверей и вышел наружу.

***

Прижимая к груди свою дочь, Леро всматривался в ночное небо, выискивая ему лишь одному известную звезду. Небо над Кантерлотом было практически ясным, лишь изредка перемежаемое облачками, которые погодная бригада заготовила для утреннего дождя.

— Отец всегда говорил, — Леро прижал к себе теперь уже проснувшуюся малышку крепче, перехватив её так, чтобы ей было лучше слышно, — что если я вдруг потеряюсь, что если вдруг забуду дорогу домой, то нужно просто отыскать в небе Полярную звезду, что она приведёт меня к дому.

И словно по расписанию, облака разошлись, пролив на спящий город блеск серебристых звёзд.

— Вот она. — Леро повернулся так, чтоб жеребёнку, покоящемуся в его объятьях, было лучше видно звёзды. Он указал на Полярную звезду, и малышка тут же что-то залепетала, забубнила, пытаясь выразить всю радость, что вспыхнула в ней при виде множества ярких мерцающих огоньков, разом отразившихся в её золотых глазах. Как будто зная, что настала минута её славы, Полярная звезда вспыхнула ярче, блеском затмевая всех своих соседок.

— Он, наверное, и не подозревал, что однажды я окажусь на совсем другой планете.

Человек откинул уголок одеяла, прикрывавший голову дочурки, и тут же лёгкий летний бриз взъерошил и его, и её причёску. Рыжие и огненные пряди колыхнулись на ветру и сразу же опали.

— Мам. Пап. Привет. Знакомьтесь. Это Свит Дженифер Кассандра Навсикая Спирит Михалидис, первое дитя табуна Беллерофонта. Ваша внучка.

Самую малость приподняв жеребёнка, и чуточку оторвав от своей груди, Леро прошептал ей на ушко:

— Поздоровайся с ними, Свити.

Слегка расправив одеяльце, он осторожно взял ножку дочери двумя пальцами, и помахал кремовым копытцем звёздам. Может, это ему почудилось, может, ему просто очень того хотелось, но на какое-то мгновенье, ему показалось, что Полярная звезда мигнула им в ответ.

Бездумно поглаживая пальцами пушистое копытце, Леро продолжил свой монолог обращённый к ночным небесам.

— Я не знаю, сколько времени прошло с тех пор как я, кхм, как я покинул вас… но, хех, возможно, что она — ваша единственная внучка. Если, конечно, Навси, наконец, не изменила свои взгляды, не нашла себе спутницу жизни и не осела где-нибудь.

Едва лунный свет озарил обручальное кольцо Леро, как Свити тут же протянула к нему свои копытца и попыталась ухватиться за него. Ухватиться ей, конечно, удалось, но только за папину руку. Леро повернул ладонь к небу, и стал смотреть, как его дочурка старательно загибает один его палец за другим.

— Я никогда не представлял себя отцом, и если честно, сам до сих пор не верю, что это случилось.

Теперь, когда его рука была сжата в хлипенький такой кулак, Свити принялась разгибать пальцы обратно.

— И вот гляди ж ты...

Он провёл пальцем от коротенького рога маленькой, донельзя радостной кобылки, между глазок, остановившись на носике… И Свити тут же снова сгребла его руку в охапку, не раздумывая впившись зубками в один из пальцев.

— Э-хей! Нет, молока здесь нет, прости. — Леро усмехнулся, глядя, как его дочурка безуспешно пытается рассосать его пальцы. — Обожди минуточку, Свити, и я отнесу тебя к маме, честное слово.

Кобылка что-то проворчала, и, на всякий случай, попробовала разжевать-таки папин указательный палец.

— О-о-ой, ну тише, тише. У кого это такие острые зубки, барышня, а? У тебя, да? Обещай, что не будешь грызть мамино вымечко, а я пообещаю, что отнесу тебя к ней. Договорились?

Тут же отказавшись от своих бесплодных потуг, Свити оттолкнула папину руку и засунула в рот собственное копытце. Обтерев обслюнявленные пальцы об рубашку, Леро снова устремил взгляд к звёздам.

— Знаете, противно это признавать, но я боялся, что в ней ничего не будет от меня. Ну, понимаете, мы же разных видов. Да мы, признаться, и не знаем, что она за вид такой. Твай говорит, что под неё можно смело выделять новый отдельный таксон.

Вспомнив, каково ему было, когда он только появился в Эквестрии — единственный на всю планету — Леро немного погрустнел.

— Наверное, там ей будет очень одиноко.

Он тут же отбросил эти мысли и снова повернулся так, чтобы Свити были видны звёзды, покачивая её при этом у своей груди. Кобылка рассмеялась, в той абсурдной и лишь детям свойственной манере, размахивая короткой золотистой гривкой на ветру.

— Но вы только взгляните на неё. У неё мамина причёска… почти что… и такие милые ушки, и такой милый носик, и зацените эти зубки, у нас тут те ещё жевальцы… к великому «удовольствию» мамы Лиры. А это… смотрите...

Он снова взял пальцами переднюю ножку дочери и осторожно вытянул её. На крохотной кремовой пясти вполне отчётливо виднелся выступ.

— У неё есть большие пальцы. Ну, не совсем, чтоб пальцы, скорее просто выступы. Но она может ими двигать.

Кончиком пальца он легонько надавил на это «выступ». И практически сразу же кобылка ответила ему, и вскоре отец и дитя уже играли в импровизированную борьбу на пальцах. Для Свити это была сама лучшая забава на свете…. все тридцать секунд, потом ей надоело, и она сдалась. Леро приподнял её повыше, так, что теперь её грива касалась его бородки, и невозможно было сказать наверняка, где кончается человек, и начинается жеребёнок.

— Она прекрасна.

Леро медленно повернулся из стороны в сторону, баюкая своё дитя.

— Только представь, кем ты можешь стать. Пойдёшь по стопам своих мам? Тогда, однажды ты станешь учёным, или музыкантом, или атлетом. А может, ты будешь зарабатывать на хлеб руками, как я.

Прижатая к папиной груди Свити замахала звездам своими копытцами.

— Хах. Ладно, копытами, да. А может, ты будешь кем-то другим, будешь делать то, чего никто никогда ещё не делал. Ты сможешь стать кем только пожелаешь, весь мир открыт перед тобой.

Не знаем мы, что нас ждёт,
В потёмках нас жизнь ведёт,
Que sera, sera...

Ночной бриз подхватил песню её отца, и унёс прочь, а Свити замахала копытцами ещё радостнее, чем прежде.

— Но что бы ни случилось, — Леро снова обратил взор к звёздам, — кем бы она ни стала, она всегда будет свидетельством того, что я был здесь. Будет тем, кто продолжит наш род, когда меня не станет, будет тем, кто напомнит, что я оставил свой след, что мой род не пресёкся на мне.

Леро пощекотал крохотную кобылку, и та расхихикалась ещё громче. Вот уж что можно было сказать наверняка — счастливее ребёнка было не найти.

— Нет, он не пресечётся на мне, он начнётся с неё.

Вытянув руки, чтобы во весь рост охватить взглядом свою хихикающую, брыкающуюся, слюнявую, счастливую отраду, Леро наклонился и чмокнул её в лобик.

— Добро пожаловать в наш безумный мир волшебных, говорящих, разноцветных пони, малыш. Тебе здесь понравится.

 

« Предыдущая глава | Оглавление | Следующая глава »

Оригинал опубликован 21 мая 2014