Автор: TheQuietMan
Перевод: badunius
Вычитка: Lunar Mangust, xvc23847
Оглавление
Оригинал
Основная история

Ксенофилия: Продолжение Истории

 

Шагнёт за порог, и прощай

«Stepping outside she is free»
— The Beatles — She’s Leaving Home

***

Лето года 1209AC
Пролётная улица, малобюджетная парковка для облачных домов
Где-то на окраине Клаудсдейла

Отодвинув облачко, служившее ей кроватью, Рэйнбоу протиснула копыто в зазор между некогда пушистым предметом мебели и стеной. Она лихорадочно обшаривала сантиметр за сантиметром, искренне надеясь, что предмет её поисков всё ещё где-то там. Готовая уже сорваться в пропасть отчаяния, она вдруг коснулась копытом маленькой деревянной шкатулки. Пара резких движений, и шкатулка, выскочив из-за плоского облака, шлёпнулась на драный половичок у неё под ногами.

Она подняла шкатулку и погладила её копытом, ощутив замысловатую резьбу, покрывающую видавшие виды древесину. Затем отщёлкнула замочек и приподняла крышку. В тусклом предрассветном сиянии блеснуло инкрустированное золотом изображение солнца со множеством лучей.

Внутри, уложенные так же аккуратно, как и в прошлый раз, были все маховые перья, выпавшие с тех пор, как она прошла период созревания. Их было совсем немного, да ведь и ей было всего семнадцать, и они едва покрывали дно шкатулки. Но она всё равно их пересчитала, так, на всякий случай. Убедившись, что ни одно не потерялось и не повредилось, она закрыла шкатулку, защёлкнула замочек и убедилась, что тот случайно не откроется.

Шкатулка была очень старой — подарок от мамы Флаттершай, которая, в свою очередь, получила её от своей мамы, так что лет ей было уже, наверное, больше, чем им обеим вместе взятым — поэтому замочек имел дурную привычку открываться в самый неподходящий момент.

С тех пор, как Морнин Глори подарила ей эту шкатулку, Дэш всерьёз увлеклась идеей тщательного хранения всех выпавших перьев. Это была очень древняя традиция. Дэш даже не была до конца уверена, зачем это вообще нужно. Но почему-то мысль о том, что эти маленькие частички её, которые так легко могли затеряться, теперь надёжно сохранены, наполняла её чувством покоя и защищённости.

Одно, правда, она потеряла во время разразившейся в прошлом месяце бури. Она видела, как его унесло вдаль внезапным порывом ветра, но всё равно не смогла покинуть свой пост, не смогла позволить улизнуть грозовому облаку, которое с таким трудом сдерживала, а потому с пером пришлось распрощаться. Так жаль, что оно улетело. И порой у неё возникало… странное чувство, пробуждавшее мысли о том, что её перо где-то там, одно-одинёшенько. Но зато остальные остались с ней, и это было гораздо важнее.

Положив шкатулку в одну из своих старых перемётных сумок, убедившись, что та лежит на самом дне и точно никуда не денется, Рэйнбоу окинула взглядом комнату, раздумывая, чего ещё такого ей хотелось бы забрать с собой. Взгляд её скользил по комнате, напоминавшей скорее чулан: кровать, стол, платяной шкаф — всё старое и обтрёпанное. Осознав, как мало, оказывается, в её жизни дорогих как память вещей, она грустно вздохнула.

Выцветший плакат Вондерболтов, потрёпанный вымпел Клаудсдейла — ещё с тех времён, когда он так и не стал местом проведения Эквестрийских Игр — да сломанные часы высоко на стене. Единственная уцелевшая стрелка напомнила, что до рассвета осталось всего ничего, а вот сколько конкретно в минутах — ей узнать не судьба. Без десяти — она прекрасно понимала и без минутной стрелки. Она давно уже наловчилась определять время по одной только часовой.

Затолкав в сумки бумаги, среди которых были и письма на её имя, она схватила то единственное, что было ей по-настоящему дорого — пару старых, потёртых лётных очков, что забыла давным-давно одна из множества «подружек» отца. С краю одной из линз начала прорастать трещинка, а тесьму чинили уже столько раз, что от первоначальной почти ничего не осталось. Однако всё то время, что она, бросив лётную школу, подрабатывала в погодном бюро, очки прекрасно справлялись со своей задачей. Да, это не какое-нибудь там новьё от Оуктри или Карт-Цейз, но это её очки, и важно лишь то, что она привыкла к ним, и они никогда её не подводили.

Нацепив очки на лоб, она затянула тесьму на затылке, тихонько зашипев, когда холодный метал коснулся чувствительной точки над левой бровью. Ну, хотя бы синяк вокруг глаза не болел, как вчера: тогда боль была такая, что она вообще никак очки надеть не смогла бы. А впрочем, боль была к лучшему — она напомнила зачем она собирается и почему.

Закинув полупустые перемётные сумки на спину, она украдкой выбралась из комнаты в главную часть дома. Хотя домом это было назвать трудно, скорее, халупой о трёх комнатах. Он был старым… почти древним. Изначально это была вахтовка для рабочих, строивших облакоперерабатывающий завод неподалёку, потом его просто бросили здесь на Пролётной улице среди множества таких же временных сооружений. Случилось это давно, задолго до рождения Рэйнбоу. И сколько она себя помнила, этот дом только и делал что ветшал — подновлять его новому разгильдяю-владельцу даже в ум не приходило.

Рэйнбоу огляделась и попробовала представить, что бы увидела пони, войдя сюда впервые. Дыру, забодай меня Селестия, сраную дыру… неудивительно, что мама от него сбежала. Внешние стены были кое-как залатаны там, где облака стали разрежаться, а внутренние, где не обшарпались, там давно поросли грязью, полы пошли волнами и покрылись вмятинами от копыт, а прорех в потолке было не счесть.

Взгляд её остановился на окне кухоньки; Рэйнбоу вспомнилось, как она вывалилась из него, когда только училась летать. Много часов спустя её, безуспешно пытающуюся взлететь к ручке входной двери, нашла одна из временных кобылок отца. Как же её звали?

Фэнси… Фэнси… Фэнси Флайт её звали. Из всего множества отцовских «подружек», она была в числе тех немногих, с кем Рэйнбоу искренне не хотелось расставаться, одной из тех, кто по-настоящему заботился о ней. Вот если бы только… да нет, она ни за что не забрала бы её с собой.

Но если бы Фэнси Флайт осталась, а отец ушёл бы, жизнь могла бы сложиться гораздо лучше.

Словом, да… этот дом был ужасен. Построен абы как, ухожен вообще никак… даже прикидывать, насколько он далёк от идеала, было бы пустой тратой времени.

А вот Рэйнбоу, как только уберётся отсюда, построит себе дом гораздо круче. Да, у неё будет огромный дом… нет, не особняк, конечно, но что-то грандиозное, и как можно дальше от этой занюханной облакопарковки.

У неё будет свой собственный огромный кусок неба. Это будет просто потрясное гнёздышко: там будет больше спален, чем ей нужно, и все они будут просто огромны, и с просторными окнами, и чтоб обязательно в каждом был прекрасный вид... и у неё будет водопад, нет, радужный водопад, нет, два радужных водопада. Её дом будет просто эпичен, и она построит его сама, своими собственными копытами.

Ну да, она будет единственной, кто его увидит, но чтоб вас всех, раз уж ей суждено провести остаток жизни в одиночестве, так почему бы не скрасить его комфортом.

С дивана донёсся хриплый стон. Драную хреновину с повылазившими от старости нитками давным-давно притащили с какой-то помойки. Рэйнбоу уставилась на источник звука и тут же нахмурилась, от чего у неё снова заболела бровь, на которую вдруг надавила оправа очков.

Её… отец, если так можно сказать, перевернулся во сне, при этом из его объятий вывалилась бутылка из-под креплённого сидра и тут же присоединилась к полудюжине собратьев, валявшихся тут же на полу.

Он проснётся ещё не скоро, с такого-то перепою.

Рэйнбоу толкнула одну из бутылок так, чтобы та перекатилась этикеткой вверх. Ну, теперь он хотя бы не таким дешёвым пойлом травится. Как здорово, что её с таким трудом заработанные деньги не тратятся на всякую дешёвую дрянь.

Раскинув задние ноги, спящий жеребец потянулся, почесал яйца, а затем вяло уронил переднюю ногу с дивана. Громкий пердёж возвестил миру о том, что с тяжким трудом на ближайший час-другой покончено, а последовавший за этим храп вкратце поведал о его ближайших планах.

Ага, знакомьтесь… папаша собственной персоной — Шторм Фронт. Тунеядец, пройдоха, прежде рабочий на стройке, а ныне — жеребец сомнительной привлекательности.

Сомнительной привлекательности? Скорее, «драная дешёвка».

Отец? Едва ли… Какой уж из него отец. Если она и родилась по ошибке, как он не уставал повторять, тогда и он — всего лишь донор спермы, не больше. Да и донором он был хреновеньким: учитывая, как щедро он разбрасывался семенем направо и налево, у Рэйнбоу должно было быть куда больше братьев и сестёр, чем теперь. Не то чтобы ей этого хотелось… ей и имеющихся хватало выше крыши.

Нет, вот у Флаттершай настоящий отец. Ну почему Шторм Фронт не мог быть хоть чуточку похож на Шампань Супернова? Такого благородного и чуткого, вежливого и заботливого, терпеливого и умного… не в пример этому лёганому хвостогрызу.

Нет, папа Шай был настоящим трудягой. Пусть ему и досталось семейное богатство и три вполне способных прокормить семью кобылки, он всё равно не мог прожить и дня без работы. И мастером он был замечательным, и работу свою любил — вы бы видели, что он творил из облаков! Он столько времени провёл с Рэйнбоу, пусть она и не была его жеребёнком, обучая её работать с облаками, создавать потрясные радуги при помощи одних только копыт, управлять молнией с такой точностью, что она могла высечь ею своё имя в облаках.

И, да, признаем, что Рэйнбоу са-амую малость в него втрескалась... но, позвольте, она ведь уже взрослая кобылка? И пускай у взрослого привлекательного жеребца никогда ничего не сложилось бы с уродливой подружкой его дочери, это же ещё не повод отказываться от своих воздыханий?

А это что? Вот эта ленивая жопа, годная… да вообще ни на что не годная. Всё, чему он научил свою дочь — подтаскивать сидр из холодильника, и если ей очень «повезёт», и он окажется в плохом настроении — уворачиваться от пустых бутылок. А когда ей с трудом удалось пробиться на место стажёра в местном погодном бюро, он — тот, кто вечно твердил, что она ни на что не годна, что он тянет её на своей шее, хотя и шею-то его, он видела лишь от случая к случаю — отнёсся к этому с таким презрением, какое казалось просто физически невозможным.

Да, Рэйнбоу была готова признать, что это не самая лучшая работа во всей Эквестрии, но это было лучшее из того, на что могла рассчитывать пони, так и не окончившая Лётную Школу. Она кое-как справилась с письменным заданием, но когда она поразила кадровиков своим энтузиазмом и проворностью копыт — спасибо Шампань Супернове за выучку — ей таки дали шанс, в который она вцепилась всеми ногами, словно одержимая.

А отец… ну, того разве что спасением мира можно было поразить.

Однако он оказался совсем не против прибавки к «семейному бюджету». Всякий день, когда выдавали получку, он поджидал её у ворот погодного бюро, чтобы избавить от тяжкой ноши. Он называл это «возвратом долгов»: всего того, чем ему приходилось жертвовать, чтобы у неё была крыша над головой, всех тех мук, что ему пришлось вынести за годы, потраченные на её воспитание.

Ха, «воспитание»? Какое ещё воспитание?! Всякий раз, как выпадала возможность, он спихивал её в копыта кобылки, которой не посчастливилось задержаться у него чуть дольше, чем на день. «Крыша над головой»? Да Рэйнбоу с закрытыми глазами могла бы соорудить крышу лучшую, чем это жалкое зрелище!

Осторожно обойдя вокруг дивана, стараясь ступать так, чтобы храп заглушал звуки её шагов (что было совсем не трудно), Рэйнбоу вытащила большую банку, что была — хреново — спрятана за креслом. Она открыла крышку и поморщилась: почти пуста, всего лишь пригоршня битов на дне.

Быть того не может! Ещё два дня назад здесь была вся её получка за месяц… не мог же он всё просадить за два дня… или мог?

Мда, похоже, что таки мог, о чём красноречиво свидетельствовали корешки от ставок на гонках, раскиданные повсюду.

Ну всё, хватит — Рэйнбоу швырнула банку обратно в загашник — да, может она и была дурой, и уродиной, и ненормальной. И пускай ни один жеребец на неё никогда не позарится, не останется с ней, не скажет, что хочет быть с ней навсегда… Но лягать-колотить, такого она не заслуживает. Хочешь расплаты за всё, чем пожертвовал, за всё, что перенёс...

Забери.

И.

Подавись!

Долг!

Отплачен!

С полупустыми сумками на спине она снова обогнула диван и подошла к входной двери. Она взялась за дверную ручку кончиком крыла и распахнула дверь наружу. Никаких больше преград. Никакого ожидания.

Уже многие месяцы, с тех самых пор, как та перебралась в Понивиль, ей приходили письма от Флаттершай, и в каждом она молила подругу переехать к ней. И каждый раз Рэйнбоу отвечала отказом, писала, что Клаудсдейл слишком важен для неё, что не может она просто взять и бросить работу, что не сможет жить на земле, как какая-нибудь земная пони.

На самом же деле, Рэйнбоу просто убеждала себя в том, что нужно стоять на своём, нужно терпеть, стиснув зубы… хотя, если копнуть ещё глубже, она попросту боялась… боялась уйти… боялась остаться наедине с собой… боялась, что, возможно, её отец был прав.

Но теперь, когда Флаттершай договорилась с погодным бригадиром Понивиля о собеседовании, когда у неё была рекомендация от своего бригадира, когда у неё появилась реальная возможность найти себя подальше от Клаудсдейла… подальше отсюда… подальше от него.

Да, пусть это было место стажёра, пусть подработка, но и этого было довольно.

Теперь.

Ноги.

Её.

Здесь.

Не будет.

Копыта замерли на самом пороге, пусть им и хотелось унести её прочь отсюда...

...Она всё же не решалась пошевелиться. Пока что.

Она отвернулась от двери и прорысила прямиком в спальню отца.

Весь её вид был исполнен решимости. Она закрыла за собой дверь. Несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, стоя спиною к двери. Затем медленно повернулась…

На дверной ручке покачивалась старая замызганная сбруя.

Она протянула крыло и сняла её, удерживая самыми кончиками перьев.

На ощупь мутно-коричневая кожа казалась… такой грязной, почти живой... казалось, что она вот-вот тебя укусит.

Осторожно повернувшись на месте, так чтобы не уронить сбрую, она вытянула крыло и взмахнула им со всей силы.

Сбруя вылетела в окно спальни, пролетела через всю Пролётную улицу, и дальше в небеса, а затем, как хотелось верить Рэйнбоу, упала где-то очень далеко отсюда.

Она вышла из спальни, в открытую дверь, и дальше на улицу. Не оборачиваясь, она взлетела...

… И впервые за всю свою жизнь почувствовала себя свободной.

***

Декабрь года 1216 Anno Celesti
Аллея Клайдсдейла
Понивиль

Рэйнбоу... Рэйнбоу... РЭЙНБОУ?

А? Да? Что?

Ты в порядке?

Да, всё путём, крепыш.

Уверена?

Ага, просто задумалась.

О чём-то конкретном?

О том, каково было… покинуть дом.

О как. Хочешь поговорить об этом?

Не, только не снова, ну, не сейчас точно. Но всё равно спасибо.

Без проблем, Дэши. Слушай, не подержишь эту штуку вот так? Заклинание хождения по облакам вот-вот развеется, а я уже почти закончил с новым почтовым ящиком для девочек.

Конечно, давай.

Спасибо.

...

...

...

Вот так. Готово: новёхонький свежеперестроенный, полностью отделанный облачный дом, готовый принять свой новый табун.

Ништяк. Смотрится отпадно.

...

...

Так… думаешь, она справится?

Хм, Скут? Конечно справится. Будет тяжко, к Мадам Пинки не ходи, но у неё отличные друзья...

…Они теперь табун.

Ха, точно. Всё никак к этому не привыкну. Но, да, у неё есть табун, и друзья в школе, а теперь ещё и мы прямо через дорогу.

Верно. Но ты уверена… в смысле, что хочешь отдать ей свой дом?

Ну, я подумала, «а почему бы и нет»? Он мне всё равно уже не нужен.

Знаю, но… это же твой дом. Ты же столько лет над ним трудилась, собирая его по крупице.

Ага. Такой офигенский домище за раз не слепишь. Но это же просто вещь, просто куча облаков, по большому счёту. И мне он уже не нужен, ведь у меня есть ты. Дом — это ж, типа, там где тебе хорошо, а мне хорошо с тобой.

О-ой, это кто тут нюни распустил?

Угу, ты только не говори никому. Порушишь мне репутацию.

Никому и ни за что.

...

...

Крепыш?

Да?

Я люблю тебя.

Я знаю, Дэш. И я тоже тебя люблю.

 

« Предыдущая глава | Оглавление | Следующая глава »

Оригинал опубликован 28 сент 2014