Автор картинки — Chatoyance

Автор: Chatoyance
Перевод: Веон, Многорукий Удав
Оригинал
27 унцийChatoyance27-ounces.fb2.ziptrueСкачать FB2

"Двадцать семь унций" — история из мира Бюро Конверсии о жизнях, затронутых одной-единственной колбой понифицирующего зелья. В каждой главе исследуется какой-нибудь аспект человечности, потерянный или сохранённый под влиянием обстоятельств, когда смена вида оказалась самым важным испытанием, через которое приходилось пройти Человечеству.

Глава 1
Красный кейс

Напрягая глаза, доктор Розалин Пастерн с трудом различила вдали сияющую арку Барьера и подумала про себя, что выглядит он совсем как те невозможные гигантские луны на иллюстрациях к научной фантастике. Ревущий ураганный ветер расчистил густой едкий смог над всем заливом, и только поэтому сейчас вообще можно было разглядеть Эквестрию.

Ураган "Миша" успели обуздать до того, как он достиг побережья. Для этого пришлось применить то ли термобарические бомбы, то ли тактические ядерные заряды — доктор Пастерн не могла точно припомнить, да это её не очень-то и волновало. Главное, что небо теперь было чистым и она могла посмотреть на огромный сияющий мыльный пузырь, возвышавшийся за горизонтом. Все два с половиной года с момента его появления великий Барьер медленно, но неустанно расширялся и уже коснулся верхушкой границы космоса. Прозрачный щит, окружавший Эквестрию, был в несколько сот миль в диаметре, идеально сферический и абсолютно непроницаемый для всего, за исключением эквестрийцев. Орбиты спутников приходилось корректировать, чтобы приспособиться к этой новой особенности на лице планеты.

Доктор Пастерн допила свой утренний кофе и направилась к выходу с крыши. Через час будет ровно 8:00 и двери клиники откроются. Начинался новый день в Бюро Конверсии Сан-Франциско, что расположено в комплексе "Весткорп Пресидио", в двух шагах от маглевной станции Ломбард, в ветхих останках бывшего кампуса "ЭплСофт", который, в свою очередь, размещался в здании, некогда носившем название "Дворец изящных искусств".

Ныне комплекс "Пресидио" практически опустел в связи с закрытием компаний и предприятий, поддерживавших его жизнь. Руинами Сан-Франциско завладела обширная фавела — больше, чем просто трущоба, но меньше, чем настоящий город. Хижины из листового металла и пластобетона громоздились одна на другой, каким-то образом умудряясь приютить два с половиной миллиона людей. Все они жили благодаря чуду нанотехнологий — ежедневным правительственным рационам воды и пищи, производившимся путём молекулярной переработки человеческих отходов.

Лестница, ведущая с гигантской крыши, была длинной и извилистой, и несколько раз Розалин приходилось обходить или переступать через обвалившиеся части каркаса здания. Древний исполинский комплекс "ЭплСофта" считался конструктивно устойчивым — так ей говорили, — но вот упавшие балки указывали на обратное. Наконец доктор Пастерн вошла в холл своей клиники, куда двое вооружённых агентов в сопровождении четырёх спецназовцев в броне из чёрной наносетки как раз доставили запланированную посылку.

Красный бронированный кейс лежал на стойке регистрации. Массивный, рассчитанный на попадания пуль и взрывы бомб, он был пристёгнут наручниками к запястью одного из агентов. Доктор Пастерн расписалась в нескольких электронных формах, затем приложила большой палец к предложенному ей устройству и наконец позволила отсканировать свою сетчатку.

— Теперь это ваше! Хорошего дня! — сказал высокий агент. Спецназовцы тоже буркнули что-то и направились вслед за агентами к тёмному бронемобилю, в котором всегда приезжали. Доктор Пастерн поставила кофейную чашку и побарабанила руками по кейсу, выбивая дробь.

— Неплохо, док. Я, кажется, даже слышала какой-то ритм. — Бетани, секретарь клиники, была с ними с самого первого дня, уже почти шесть месяцев. — Может, мне сегодня таки уйти в пони, а? Что думаете? — Бет говорила это каждый раз, когда им привозили красный кейс, но ещё ни разу не всерьёз. — Это бы точно избавило меня от вот этих вот штук — они сегодня чешутся как ненормальные!

Бет страдала от нескольких веррукозных карцином височной кости в запущенной стадии. Как и у большинства людей в мире, её многочисленные опухоли приходилось поддерживать в состоянии спячки. Рак очень просто было затормозить, но очень дорого вылечить.

Практически каждый человек на Земле имел ту или иную форму злокачественных образований, это считалось нормальным. Поэтому каждый человек ежедневно принимал тот или иной вариант "Малигностата". Этот нанотехнический препарат был общедоступен и продавался в торговых автоматах практически повсеместно. Принять таблетку "стата" было одной из первых вещей, которые человек делал, поднявшись утром с постели. Это лекарство держало все опухоли в узде и приносило гигантские прибыли корпорации. Некоторые даже считали "Малигностат" чем-то вроде универсального налога, взимаемого со всего человечества. Лечение же было сомнительным занятием. Вскоре в теле всё равно возникал какой-нибудь другой рак, так что если и стоило идти на столь баснословные траты, то только вкупе с пластической операцией для исправления дефектов, что само по себе было недешёвым удовольствием.

Бет потёрла красноватые бугристые вздутия на левой стороне головы и шеи.

— Сегодня очень чешутся, док.

Доктор Пастерн развернула ярко-красный кейс так, чтобы его ручка была обращена к ней.

— Тогда идём со мной, Бет! Ты можешь стать моей первой понификацией за сегодня! У эквестрийцев не бывает рака. Они никогда не болеют, насколько мы можем судить. Обменяй старую поношенную плоть на четвёрку новеньких копыт! Что скажешь? — Пастерн перегнулась через стойку регистрации и хищно уставилась на рецепционистку. Она, впрочем, отлично знала, что сколько бы Бет ни говорила о Конверсии, жаловаться ей пока нравилось больше.

— Может, когда-нибудь потом я так и сделаю... — Бет начала деловито набирать что-то на своём голосенсоре, — но пока я, пожалуй, всё-таки оставлю свои пальчики при себе.

Розалин Пастерн стащила тяжёлый бронированный кейс со стойки и застонала под его весом.

— Рано или поздно ты будешь моей!

— Да-да. Уже бегу, — ответила Бетани.

Доктор Пастерн изобразила голосом ржание и потопала по коридору в сторону Конверсионной. Бет фыркнула в ответ.

Дойдя до своего убежища — "понячьей комнаты", как она любила её называть, — Розалин поставила кейс на стол из нержавейки и ввела свой уникальный код на активной поверхности возле ручки. Кейс учтиво разблокировал замок.

Розалин немного повозилась, пытаясь аккуратно снять с кейса крышку, и наконец явила на свет самую ценную вещь во всём здании, включая её собственную жизнь.

Бережно уложенная в тёмно-серую амортизирующую пену, в кейсе лежала большая коническая колба. Сосуд был проградуирован и отмечен символическим изображением эквестрийца, наряду с разнообразным текстом, описывающим содержимое колбы.

Внутри колбы клубилась вязкая прозрачная жидкость пурпурного цвета. С первого взгляда казалось, что она была газированной, но в действительности мнимые пузырьки являлись бликами на микроскопических частицах металла и крохотными всполохами неземного света. Это, конечно же, была наносмесь, содержащая триллионы микроскопических молекулярных машин, способных разбирать материю и собирать заново.

Но пурпурная жидкость была гораздо больше, чем просто наносмесью. Весь объём жидкости был пронизан самой сущностью "магии", таинственной неземной энергии из совершенно чуждого нам космоса, из расширяющейся вселенной, носившей имя Эквестрия. Внутри того восьмисотмильного шара, покоившегося в Тихом океане, действовали совершенно иные физические законы. Каким-то образом эти законы были спаяны вместе с земными технологиями в гибрид двух вселенных, нанотехномагическую плазму, кровную связь между Эквестрией и Землёй.

Некоторые называли её "сывороткой понификации", но чаще всего просто "зельем". И это действительно было настоящее магическое зелье. При этой мысли у доктора Пастерн до сих пор по всему телу бежали мурашки. Хотя, с другой стороны, уже так много вещей из сказок и легенд стали реальностью благодаря технологиям, так почему бы тогда не существовать самому настоящему эликсиру?

Мощь сыворотки потрясала. Даже если её применяли к серьёзно покалеченному человеку, результатом была полная регенерация всех частей тела. Потерянные глаза формировались заново, потерянные конечности отрастали, для уничтоженных внутренних органов создавалась полная замена. Даже если подопытный был лишён головы, он всё равно оставался жив, при условии, что в клетках ещё не начался апоптоз, хотя в данном случае пациент терял все воспоминания, становясь эквивалентом новорожденного ребёнка.

Или, если быть точным, жеребёнка. При всех чудесах регенерации, на которые была способна сыворотка, конечный результат всегда оставался одним и тем же: человеческое существо превращалось в полноценного эквестрийца. Ценой жизни и выживания становилась сама человечность.

Для достижения Конверсии требовалось три полных унции зелья. Ходили слухи, что кому-то удавалось провести Конверсию с использованием всего двух, но Пастерн в это не верила. Незавершённая Конверсия являла собой ужасное зрелище; две жёстко различающиеся биохимии, эквестрийская и человеческая, не могли сосуществовать в одном теле. Смерть приходила в криках и корчах противоборства двух несовместимых организмов. Было крайне разумно использовать лишнюю унцию.

В каждой колбе содержалось 27 унций или 798 миллилитров (с хвостиком), а это значило, что одной колбой можно было трансформировать в эквестрийскую форму девять человеческих существ. Каждые три дня в Бюро Сан-Франциско присылали по одному красному кейсу на клинику, и ещё девять людей переставали быть людьми. Одна тысяча девяносто пять человек в год, по три в день, без выходных. Всего в гигантском комплексе Бюро Конверсии Сан-Франциско было сто клиник, раскиданных по всему кампусу "ЭплСофт", каждая импровизированная клиника — идентичная по назначению той, в которой работала доктор Пастерн.

Началась большая гонка со временем. Великая гонка за спасение того, что ещё можно было спасти от человеческой расы.

Розалин слегка поболтала жидкость в колбе, отчего та заискрилась на свету, а затем аккуратно уложила колбу обратно в кейс. Было не очень разумно подолгу держать её в руках, так как от колбы заметно "фонило" чаротронной радиацией, и дистанция от источника была крайне важна. Другими словами, Розалин понимала, что каждый день понемногу облучается, просто находясь рядом с сывороткой, и если продолжать в том же духе, то со временем "магическая чума" её убьёт. "Магия", как оказалось, была крайне вредна для человеческих тканей. Лечение было доступно только одно — Конверсия. Эквестрийцы были не просто устойчивы к чаротронному излучению, они в нём процветали.

Доктор Пастерн погрузилась в утреннюю рутину. Она заполнила все необходимые формы по гипернету, выставила флаконы с анестетиками, сгруппированные по аллергенному типу, и надела чистый лабораторный халат. Халат, вообще-то, не был обязателен, но Розалин считала, что это придавало её занятию определённый профессиональный дух. Кроме того, если быть честной, ей вовсе не хотелось поставить на новые брюки какое-нибудь пятно. Брюки ведь денег стоят.

Было уже восемь. К этому моменту все остальные сотрудники её клиники — сорок второй из ста — были заняты приготовлением завтрака для конверсантов. Все конверсанты проводили в клинике около двух недель, ночуя здесь же в простых бараках. Делалось это для того, чтобы они могли пройти полный подготовительный курс, разработанный в Бюро. В ходе курса конверсанты смотрели фильмы, слушали лекции и выполняли специальные физические упражнения, призванные подготовить их к новой жизни.

Каждый день трёх конверсантов, прошедших двухнедельный курс, вызывали в Конверсионную и подвергали трансформации. Проснувшись в своём новом теле, они возвращались в бараки, чтобы пройти завершающие занятия курса, а затем выбрать: вернуться ли в город или же сесть на паром и отправиться в Эквестрию. Большинство просто покидало Бюро и разбредалось по окрестностям. Почти половину населения Сан-Франциско теперь составляли пони. А скоро ими должно было стать всё население.

Таким и был план. Чаротронная радиация убивала людей, и большой блестящий пузырь Эквестрии, поднимавшийся в море, распространял её по всей планете. Она скапливалась в случайных местах, создавая смертельные ловушки, текла по невидимым каналам, образуя коридоры смертельного облучения. Но что важнее всего, она усиливалась день ото дня; росла, как росла сама Эквестрия, и ничто не могло её остановить. Не было даже способа обнаружить её или измерить, не считая того действия, которое она оказывала на человеческую плоть.

Начиналось всё с изменения восприятия. Цвета казались ярче, запахи острее. Постепенно нарастало действие на мышление: некоторые пациенты сообщали, что видят галлюцинации. Затем начинали отмирать участки кожи, оставляя на теле некротические шрамы, отказывали внутренние органы, в которых погибала большая часть тканей. Наконец, наступала смерть, если только облучение не прекращалось или не предпринималась Конверсия.

Ничто не могло остановить расширение Эквестрии. Даже всё оружие мировой корпорации. Когда-то, в самом начале, они обрушили его на Барьер. Три дня Тихий океан кипел от взрывов, а потом бурлил ещё несколько недель, но больше они не добились ничего.

В конце концов другого выбора просто не осталось. Земля и так уже умирала, Эквестрия же предлагала хотя бы какой-то способ выжить для тех, кто готов был его принять. И когда Селестия — сиятельный монарх Эквестрии — предложила убежище каждому, кто решит пройти Конверсию, практически все люди до единого возжелали предложенного ею спасения.

В то время как Земля могла похвалиться лишь чёрными обугленными останками исчезнувших лесов, мёртвыми радиоактивными морями и всеобъемлющим пологом серого смога, под которым девятнадцать миллиардов людей копошились в безбрежной трущобе, покрывавшей каждый клочок земли, Эквестрия ярко сияла, словно идиллический рай изумрудной листвы, синего неба и безбрежных полей, усеянных живыми цветами. По ту сторону непроходимого сияющего барьера лежала идеальная страна, полная жизни и возможностей, но единственный способ пересечь этот барьер был на четырёх копытах.

Короткая тягостная жизнь в грязи, нищете и отчаянии или здоровая изобильная жизнь скачущего по зелёным полям эквиноида весёлой расцветки? Для большинства человеческих существ выбор вообще не стоял. Но даже при этом находились люди, наделённые властью и силой, которые видели в спасении, предложенном Эквестрией, поругание Человечества, и для них любые средства были приемлемы. Клиники взрывали, иногда целые Бюро ровняли с землёй. Это был риск, с которым каждому Бюро приходилось мириться.

Доктор Пастерн расставила в ряд три простых белых пластиковых стаканчика и заглянула в сегодняшний список конверсантов. Первая понификация была намечена на десять часов. Утренняя трансформация у всех была самой любимой частью дня, практически в каждом Бюро. Обитатели клиники любили пошуметь, подбадривая первого отправляющегося на Конверсию, а ритуал "Первого Завтрака Пони" был практически всенародно любимым развлечением. Казалось, никто никогда не уставал спрашивать у свежепревращённых эквестрийцев, каким им казались на вкус сено или люцерна. "Притягательность странного", — рассудила доктор Пастерн.

Розалин отправила сообщение в диспетчерскую. Скоро по системе громкой связи клиники прозвучит объявление с именем первого сегодняшнего конверсанта.

Оставалось только посетовать, что у неё нет времени на второй кофе.

 

Глава 2
Чашка раскаяния

Когда Кармина Розалита Гваделупа Васкес впервые вошла в клинику 042, секретарша Бетани не смогла не проникнуться к ней симпатией. Кармина была до боли застенчивой, с голосом робкой маленькой девочки, хотя на вид ей было никак не меньше двадцати, и, пожалуй, она была самой вежливой конверсанткой из всех, кого Бет когда-либо видела.

Кармине требовалась помощь с заполнением заявления, но Бет была рада помочь — как и практически любой житель Северо-Американской зоны, она достаточно знала испанский, чтобы немного объясняться. Кармину поселили в комнату с ещё одной конверсанткой, показали её койку, выдали одеяла и подушку, провели экскурсию по клинике. Она заметно волновалась, когда доктор Пастерн проводила у неё базовый аллергенный тест и первичный медосмотр, но за исключением пары аномальных татуировок, которые ужасно не вязались с её скромным характером, она была на удивление цела.

Пастерн отметила пару шрамов, один из которых, видимо, остался от боковой колотой раны груди с подозрением на пневмоторакс. Рану явно зашивал непрофессионал, но она полностью затянулась, хотя и не без келоидных образований. Розалин стало грустно от того, что такая скромная девочка уже в юности получила удар ножом, хотя с другой стороны, для мировой фавелы такие раны были не редкость.

— Похоже, несладко вам пришлось, прежде чем вы обратились к нам, мисс Васкес, — сказала доктор Пастерн, ощупывая тёмный келоидный рубец, образовавшийся из шрама.

Кармина закрыла глаза и опустила голову, как будто от стыда.

— Жизнь везде тяжёлая, доктор Пастерн, — произнесла она мягким, едва не прерывающимся голосом.

— Ну что ж, все эти шрамы, и татуировки тоже, после Конверсии просто исчезнут. У вас будет свежее новое тело без ран, без болезней, без шрамов, чистое и здоровое. Я видела пациентов, которые приходили без руки или ноги, и всё у них просто отрастало. — Доктор Пастерн отвернулась и стала аккуратно снимать медицинские перчатки. — Окей, с этим у нас всё. Можете одеваться.

— Доктор?.. — Если бы в комнате не было так тихо, то было бы сложно вообще услышать вопрос.

— Да, мисс Васкес? — Закончив с перчатками, Пастерн бросила их в ведро.

— Зачем... если Конверсия всё исправляет... зачем вы нас осматриваете? — Девушка подняла взгляд на Розалин, робко выглядывая из-за завесы своих длинных тёмных волос.

— Я обязана проверить наличие имплантов и улучшений. Понификация отторгает все технологические устройства, и у пациента могут возникнуть осложнения, если у него есть заменённый орган или клапан. Кроме того, есть ФОЧ. Было уже несколько случаев, когда Бюро взрывали фальшивые пациенты с бомбами, вживлёнными в тело.

— Ф-ФОЧ? — Очевидно, Кармина никогда о них не слышала.

— Фронт Освобождения Человечества. Они считают, что Конверсия — это неправильно, и готовы на всё пойти, чтобы её остановить. Они думают, что лучше умереть человеком, чем продолжать жить эквестрийцем. Видимо, они полагают, что смогут найти способ остановить расширение Эквестрии, пусть даже вся мировая корпорация не смогла. Но вы не тревожьтесь — у нас тут хорошая охрана, пускай обстановка и небогатая.

— Я не ФОЧ! — воскликнула Кармина, словно маленькая девочка, которая испугалась, что её неправильно поймут.

— Я и не думала, что вы из них! — Доктор Пастерн ободряюще улыбнулась. — Я просто делаю свою работу. Это всё часть процедуры. Но с вами всё в порядке, и я не нашла никаких имплантов, так что беспокоиться не о чем.

— Что, если бы вы нашли импланты? — Кармина стала надевать блузку.

— Если они небольшие, то мы их оставляем. Они просто выскакивают из тела во время Конверсии. Но если импланты крупные, то иногда их рекомендуют удалить, на всякий случай. Лично я ни разу не видела проблем, даже если их оставить, но в инструкциях Бюро написано так. В основном Конверсия сама обо всём заботится. Импланты просто растворяются, если их не выталкивает во время понификации. Но... мы всё равно стараемся следовать инструкциям.

— Спасибо вам, доктор Пастерн.

Розалин снова улыбнулась девушке.

— Не за что, Кармина. Уверена, из вас получится отличная пони.

Кармина Васкес быстро освоилась в Клинике 042. Улыбчивая, всегда готовая поддержать добрым словом, она очень полюбилась как конверсантам, так и персоналу. Её добрую натуру особенно ярко показал один случай. Это произошло во время уникального для Бюро ритуала — "Первого Завтрака Пони".

Он выбрал своё "понячье имя" ещё до того, как вошёл в Бюро. Его человеческое имя осталось известно лишь Бетани и доктору Пастерн, он сам попросил их о такой услуге. Так и получилось, что высокий чернокожий юноша девятнадцати лет, мускулистый, покрытый шрамами от бесчисленных уличных драк, лишившийся глаза, трёх пальцев и половины зубов, с первого своего дня в Бюро был известен всем только как "Сильвербелл".

Сильвербелл не объяснял, почему выбрал такое имя, но говорил, что оно имеет для него особый смысл. Несмотря на устрашающий вид, он отличался мягким нравом и потрясающей начитанностью. Он был всегда и со всеми любезен, и пользовался всеобщим уважением с самого первого дня. Для большинства людей было необычным знать больше, чем можно выудить из корпоративного голокиоска; в мире нулевых перспектив, отсутствия работы и ужасной перенаселённости образование воспринималось строго как роскошь, доступная только элите. Но с Сильвербеллом всё было иначе.

Юноша часто цитировал Шекспира и знал наизусть несколько пьес. Он любил называть себя уличным актёром, а вечером накануне своей Конверсии собрал почти всех обитателей клиники у дверей своей комнаты. Взволнованный предстоящим превращеньем, он начал громогласно декламировать стихи, чтобы развлечь своего соседа по комнате — мальчика Джошуа, едва подростка. Выступление было столь громким и грандиозным, что вскоре у дверей их комнаты начали собираться конверсанты, а следом и персонал клиники. Все были заворожены видоизменённой версией "Песни фей" в исполнении Сильвербелла, которую он сочинял на ходу.

— По горам, по долам,
Через рвы, через плетни,
По кустам, по лесам,
Через воды и огни!
Я скольжу везде, мой друг,
Обгоняя Луны круг.
Я служу царице фей,
Чьё прозвание, Селестья,
Согревает сердце мне!

Сильвербелл стоял посреди своей комнаты между двух коек. Его пятнадцатилетний сосед Джошуа сидел на левой и смотрел на него, задрав голову вверх. У их двери уже собралась целая толпа сотрудников и конверсантов, привлечённых неожиданным представлением.

Сильвербелл был в ударе, свет сверкал на его самодельной повязке на глаз, руки раскинулись в широком жесте, голос был глубок и сладкозвучен.

— Кобылицы разодеты,
Над копытцами браслеты,
Кьютимарки их горят,
Так и манят всякий взгляд.
Пойду набрать росинок вдоль дорожки,
Чтоб каждой пони вдеть жемчужные сережки.

Сильвербелл отвесил глубокий поклон под яростные овации публики.

— Зацените, народ! У нас тут вечер гейско-пиратской пони-поэзии! — Джош засмеялся собственной шутке.

Удар был быстрым и молниеносным. Шея Джошуа вдавилась в стену высоко над кроватью, прижатая необычайно сильной рукой. Из горла вырвался сдавленный хрип. С каждым вздохом из раздробленных передних зубов брызгала кровь. Словно белые зёрна кукурузы, на свитер Джошуа упали несколько резцов и по крайней мере один клык, а затем скатились вниз на колени или затерялись среди складок одеяла. Прямо перед лицом Джошуа висел чёрный блестящий кулак со шрамами на костяшках.

Несколько секунд не было слышно ни звука, время как будто остановилось.

Сильвербелл выпустил Джоша, и мальчик сполз по стене на койку. Плохо осознавая происходящее, он выплюнул зуб, всё ещё висевший у него на десне, словно случайно залетевшее в рот насекомое.

— Пожалуйста, простите меня, — произнёс Сильвербелл тихим, лишённым эмоций голосом и опустился на свою койку, поникший и напряжённый. Руки его безвольно упали по бокам, повёрнутые ладонями вверх.

Джоша спешно отнесли в лазарет, в тот же коридор, где была Конверсионная, только немного недоходя и налево. Доктор Пастерн пришлось вспомнить свои более традиционные медицинские навыки. На секунду она подумала, что надо бы собрать выбитые зубы для имплантации, но потом отмахнулась от этой идеи. Не было никакого смысла. Джошу была назначена Конверсия всего через два дня, сразу после этого у него будет новый рот, полный здоровых, крепких зубов.

Когда Джош был обработан, ему потребовалоась выделить новое место для сна. Беттани занялась этим вопросом, а доктор Пастерн ушла поговорить с Сильвербеллом.

Юноша так и не двинулся с места с момента происшествия, всё так же сидел, опустив голову, на своей койке. Розалин отогнала от комнаты толпу взволнованных, напуганных конверсантов, вошла внутрь и села на койку напротив.

— Говорят, Конверсия исцеляет все земные хвори. Так ли это, о мудрый медик? — произнёс Сильвербелл, не поднимая глаз.

— Насколько можно судить по доступным исследованиям. — Пастерн не была уверена, что ещё можно сказать.

— Говорят также, что она исцеляет разум и смягчает сердце.

Теперь доктор Пастерн понимала.

— Удел Конверсии — мирить вражду царей.

В ответ на это Сильвербелл поднял глаза:

— Неплохо, доктор, совсем неплохо.

— Сильвербелл, я никогда не видела, чтобы прошедший Конверсию проявлял хоть малейшую склонность к насилию. Конверсия словно бы забирает всю человеческую агрессию навсегда. На её месте остаются лишь покой и радость, которым... которым я очень завидую. — Розалин не могла заставить себя расслабиться, но чувствовала, что ситуация под контролем.

— Так почему же славный доктор сама ещё не присоединилась к благородной расе пони? — На губах Сильвербелла заиграла лёгкая улыбка.

— Моя работа, пока что, по крайней мере, состоит в том, чтобы перевозить других через Стикс. Но однажды, однажды мы все сделаем этот шаг. Бывают дни, когда я всерьёз задумываюсь, а не послать ли это всё к чертям и не налить ли следующий стакан себе. Я слишком ответственная, пожалуй.

— Стоит ли мне тогда ожидать у переправы завтрашним утром, доктор Харон? — Лицо Сильвербелла превратилось в маску, эмоции за ней было не прочитать.

— Если хотите, мы можем сделать её прямо сейчас. — Немедленная Конверсия точно успокоила бы всем нервы.

— Утро меня устроит, если позволите. — Сильвербелл поглядел на неё единственным глазом, его лицо всё ещё напоминало маску. Пастерн почувствовала, как у неё по спине пробежал холодок. За этим глазом она не видела никакой жалости, никакого человеческого сострадания. В этот момент она вдруг осознала, каким же всё-таки хорошим актёром был Сильвербелл.

На следующее утро Сильвербелл прошёл Конверсию без проволочек, и к обеду в столовую вышел небесно-голубой земной пони. Только привычных радостных криков и ликований не последовало — все были слишком травмированы вчерашними событиями. На пони Сильвербелла смотрели с подозрением и страхом; многие конверсанты сомневались, точно ли все земные хвори излечивает Конверсия.

Сильвербелл понуро опустил голову и поплёлся в свою комнату. Кармина Васкес заметила это и вышла вслед за ним из столовой. Через некоторое время они с Сильвербеллом снова появились в зале. Звуки в комнате стихли, конверсанты и сотрудники смотрели на них и ждали.

— Пойдём, Сильвербелл! — Голос Кармины звучал робко, но твёрдо. — Всё будет хорошо. Вот увидишь.

Голубой пони подошёл к своему бывшему соседу Джошуа, который смотрел на него, раскрыв беззубый рот, и не знал, как на это реагировать.

— Джошуа, человек, который ударил тебя вчера, мёртв. Он мёртв так, как будто никогда не жил. Ему вообще не следовало появляться на свет. Этот человек был очень сломанным человеком. Он был неспособен к любви, неспособен к состраданию, к любому настоящему чувству. — Перерождённый начал плакать, слёзы катились из его больших новых глаз. — Пожалуйста, прими мои извинения за него, и прошу, прости, что я не закончил его ужасной гадостной жизни раньше. — На этих словах голубой пони упал на пол у ног Джошуа и стал плакать, как жеребёнок, не в силах остановиться.

Кармина встала рядом с Сильвербеллом и произнесла:

— Джошуа, я знаю, что прошлым вечером тебе пришлось очень трудно. Я знаю, что тебе было больно. Но мы все собрались здесь ради одной вещи — ради новой жизни. Лучшей жизни. Ты понимаешь, что я пытаюсь сказать?

Джошуа посмотрел на плачущего эквестрийца. Пони Сильвербелл смотрел на него большими чистыми глазами, полными горечи и сожалений.

— Вшё впорядке, Шильвербелл. Жафтра у меня фсё равно будут нофые жубы.

Сильвербелл вцепился в ногу Джошуа обеими ногами и прижался щекой к его колену — понячий эквивалент объятий.

Джош наклонился и почесал Сильвербелла за ушками.

— Эй, пойдём, вошьмём тебе что-нибудь поешть. Это же тфой перфый жафтрак пони!

— Я так вами обоими горжусь! — просияла Кармина. И вскоре вся столовая вернулась к прежнему счастливому ритуалу созерцания, как новый пони ест свою первую порцию лошадиной еды.

— Давай, Шильвербелл, на фто это похоше? — Джошуа не терпелось узнать.

На протяжении двух недель, что она провела в Бюро, Кармина вела себя всё более уверенно. Ей нравилось помогать конверсантам, как людям, так и пони, и, пока они ещё не отбыли в Эквестрию, успела очень сдружиться с новым Сильвербеллом и новым Джошуа, ставшим тёмно-лиловым пегасом с золотой гривой. Сильвербелл назвал его Мидсаммер Найт — Летняя Ночь.

Вот почему, когда подошёл её день, по настоянию доктора Пастерн Кармина была назначена на утреннюю конверсию, особо ценившуюся в Бюро.

Динамики включились, и по всей клинике прозвучали слова:

— Приве-е-ет, тра-во-яд-ные-е! Сегодня в нашем стойле прибавление, так что поприветствуйте сегодняшнюю счастливицу! Кармина Розалита Гваделупа Васкес, девчонка, у которой по имени для каждой ноги... — Люди и пони, сидевшие за завтраком, от души посмеялись. — ПОРА-А В ПО-ОНИ-И-И-И!!! — Зал взорвался ликующими криками, а Кармина встала из-за стола, оставив миску с недоеденной овсянкой, и поклонилась своим товарищам.

— Если кто-нибудь из вас спросит меня, какая на вкус люцерна, я отстегаю его своим новым хвостом! — улыбнулась она.

— Можешь отстегать меня просто так! — выкрикнул кто-то из толпы. В ответ Кармина показала язык — всем сразу и никому в особенности.

Тем временем в Конверсионной доктор Пастерн тщательно отмеряла нужную дозу "Анестезона Бета", который база данных предлагала как самую безопасную альтернативу. Конверсия была болезненным процессом, даже более чем, а потому подходящая анестезия была нормальной частью процедуры. Анестезирующий препарат смешивали с сывороткой понификации прямо перед тем, как дать её пациенту. Раньше было нельзя, так как сыворотка тут же начинала разбирать и трансформировать препарат, быстро лишая его анестезирующей функции.

Доктор Пастерн ожидала, пока Линн, её ассистентка, приготовит Кармину к Конверсии. Линн удостоверилась, что Кармина знает, что они собираются сделать, что она полностью согласна на процедуру, что она понимает её необратимость — обычный набор вопросов. Кармину попросили полностью раздеться и лечь на бок на столе. К этому моменту доктор Пастерн отмерила ровно три унции нанотехномагической плазмы из стеклянной колбы, после чего смешала лиловую жидкость с "Анестезоном", уже налитым в пластиковый стакан.

— Доктор Пастен? — Кармина изо всех сил старалась выглядеть благочестиво, несмотря на то, что лежала голой на столе. — Сколько раз вы уже это делали? — Пациенты нередко задавали самые причудливые вопросы перед самым приёмом сыворотки. Обычная нервозность.

— Ох, господи... Линн? — Ассистентка пожала плечами. Пастерн тоже не могла точно припомнить. — По меньшей мере сотни. Я делаю по три в каждый свой рабочий день, и я здесь уже шесть месяцев. Сотни. Я видела много людей, которые стали пони. — Розалин осторожно перенесла пластиковый стаканчик к столу. — Просто выпей это, и процесс пойдёт. Ты заснёшь, а когда проснёшься, то будешь уже с копытами или даже с рогом или крыльями.

— Я, вообще-то, никогда не думала, какой пони я буду. А вы можете это узнать?

— Предсказать этого никак нельзя. Это определяется генетическими факторами, так что нам просто придётся подождать и посмотреть. Окей. Ты готова? — Девушка кивнула, и Пастерн отдала ей стакан.

Кармина немного приподнялась, чтобы проще было пить.

— Оно... оно на вкус как виноград. Немного.

— Мне говорили.

Но к тому моменту Кармина уже растянулась на столе, и сыворотка принялась за работу.

Кожа Кармины вначале стала восковатой, потом блестящей, словно расплавленный пластик. Пальцы рук притянулись друг к другу и сплавились вместе, в то время как руки раздувались и удлинялись. Пальцы на ногах скрылись в толстых пузырях, образовавшихся на концах ступней. Доктор Пастерн и её помощница Линн пристально наблюдали, как у неё укрупняется голова, а шея становится толще и длиннее. Глаза Кармины ненадолго провалились в глазницы, чтобы затем вернуться быстро надувающимися сферами под сплошным покровом кожи. Буквально через несколько минут они стали размером почти с канталупу, всё ещё запечатанные слоем текучей и рябящейся плоти.

Из пузырей на концах ног постепенно формировались путовые суставы и венчики, а вместе с ними росли, принимая завершённую форму, копыта. Огромный череп Кармины затвердевал, на нём начали раскрываться её новые лошадиные уши, внутри прорезались слуховые каналы. Кожистое эквиноидное тело рефлекторно вздохнуло и фыркнуло, делая первый глоток воздуха своими новыми лёгкими. В нижней части глаз возникли и стали быстро расти тонкие бороздки — у новой пони прорезались глаза.

Начался завершающий этап. Линн первой заметила небольшую шишку, возникшую в верхней части черепа. Затем из неё начал подниматься маленький рог, вырастая не по дням, а по секундам. Кармине суждено было стать единорогом.

Внезапно по всему телу почти завершённой пони проросла шёрстка прекрасного светло-вишнёвого цвета. Маленькие волоски выдвигались из пор прямо на глазах у доктора и её ассистентки. Когда шёрстка Кармины была готова, за ней последовали грива и хвост.

Длинные крепкие волокна словно бы распутывались из плоти её тонкого голого хвоста, а также из макушки и гребня шеи. Новая грива Кармины отрастала всё быстрее и быстрее, разливаясь густой и волнистой массой золотисто-жёлтого цвета, как у лепестков подсолнуха.

То, что недавно было молодой женщиной, было теперь совершенно здоровой вишнёво-золотой пони.

Было 10:15 утра. "Конверсия завершена", — отметила доктор Пастерн на своём гипернет-терминале. Всю информацию терминал передавал в центральное квантовое ядро Бюро Конверсии, а то, в свою очередь, — в гиперзащищённую базу данных мировой корпорации. Розалин записала обычные для таких случаев детали: цвет шерсти, цвет хвоста и гривы, тип пони, цвет глаз... стоп, этого она ещё не определила.

— Линн, не проверишь, какие у неё глаза?

— Конечно. Так, посмотрим... — Линн осторожно приподняла одно из больших век рукой, затянутой в медицинскую перчатку. — Ого... они золотые. По-настоящему золотые. Сияющие. Такого ещё не было.

— Мммм... нет, я на днях просматривала статистику по Бюро и видела там золотой. Он необычный, но, в общем-то, не редкий. — Розалин продолжила вбивать информацию.

— Ну, у меня это первая золотая радужка.

— Тогда поздравляю, Линн. Это твой золотой шанс!

— Мило. — Линн скорчила гримассу. — Эй! Я кое-что подумала!

— Что? — спросила Розалин, не отвлекаясь от отчёта.

— Её зовут Кармина, так?

Розалин повернулась к своей ассистентке.

— Да. И что?

Линн игриво улыбнулась.

— Ну, взгляни на неё. Она как бы красная. Какой-то оттенок красного. А кармин — это тоже оттенок красного.

— А. — Розалин задумчиво поглядела на пони. — Немного синеватый, но в основном красный. Да, забавно, когда такое случается. Помнишь того парня по фамилии "Грэй", который вышел серым?

— Люблю совпадашки. — Линн снова улыбнулась . — Совпадения — это забавно.

Где-то около одиннадцати к пони-Кармине начали возвращаться первые признаки сознания. Первым, что она почувствовала, были копыта — они тяжёлые. Затем её левое ухо зачесалось, и она непроизвольно шевельнула им. "Интересно, — подумала она, — мои уши шевелятся". Она чувствовала себя хорошо. Иначе, чем раньше, конечно, но лучше, чем когда-либо в жизни. Настроение было хорошим, и она чувствовала себя здоровой и полной энергии.

Доктор Пастерн и Линн были рядом, они помогли ей подняться на копыта, когда она была готова попробовать встать. Стоять получилось как само собой, а вот на то, чтобы уверенно ходить, потребовалось время. Это не очень-то и отличалось от того, как дети ползают на четвереньках, подумала Кармина. День обещал быть интересным. Впереди у неё была прекрасная новая жизнь.

И тут это обрушилось на неё.

— Lavincompái... lavincompái... Ay, Celestia mío! — Кармина стояла, широко расставив ноги и выпучив глаза, посреди которых чернели зрачки, сжавшиеся в точку. Ушки у пони прижались к голове. — Нет. Нет. НЕТ.

— Кармина? Что случилось? — обеспокоенно спросила доктор Пастерн. Было ясно, что её пациентка в крайне взволнованном состоянии. Это было совершенно ненормально. Пастерн никогда не видела ничего подобного.

Новопревращённая пони забилась в угол, поворачивая голову из стороны в сторону, как будто ожидая, что на неё нападут.

— Не подходите ко мне! Aléjate de mí!

— Но почему? Что происходит, Кармина? — Доктор Пастерн опустилась на корточки и говорила очень тихо. — Я тебе помогу. Но тебе нужно рассказать мне, что случилось.

— НИКТО МНЕ НЕ ПОМОЖЕТ! — прокричала Кармина прямо в лицо Пастерн. — Ay, Celestia mío! Что я наделала! Я это не заслужила! Я это не заслужила! — Из глаз Кармины полились слёзы, но это были не слёзы горя, а слёзы ужаса. — Вы ничего не знаете. Oh mí médico, вы не представляете, вы ничего не знаете!

— Кармина, что бы ни случилось, я обещаю, что постараюсь тебе помочь. Но я пока не понимаю. — Доктор Пастерн начала опасаться, что это психоз. Такого никогда прежде не случалось, но учитывая то, какие масштабные происходили изменения...

— Я не та, кто вы думаете. — Кармина теперь была в ярости. — Я не маленькая добрая девочка, я не милая хорошая девочка. Я не заслужила ничего этого. О, Селестия. Oh madre mía. Я пришла сюда, чтобы скрыться от моей банды. Я ужасный человек. Я убивала без жалости, я любила убивать и пытать всех, кто вставал у меня на пути. Я похищала и убивала inocente. Потом я украла у моей банды, я убила своего брата, и они заклеймили меня, заклеймили на смерть. Pinche puta — вот кто я. Caquita de la vaquita — вот кто я!

— Кармина? — Доктор Пастерн не знала, что делать. — Кармина. Я ничего об этом не знала. Но я знаю, что у тебя теперь новая жизнь. Эквестрийцы не такие, они физически не могут делать те вещи, что ты описала. Даже если ты была такой в прошлом, теперь ты буквально не можешь делать ничего подобного! — Кармина просто смотрела на неё, тяжело дыша. Каждый мускул в её теле был натянут. — Кармина, пожалуйста, телу, в котором ты теперь обитаешь, присуща врождённая доброта. Конверсия устанавливает что-то вроде... этики. Что-то вроде жёстко прошитой совести. Это задокументировано. Все превращённые становятся миролюбивыми, неспособными к насильственным...

— Заткнись! — внезапно рявкнула Кармина. — Cállate! Именно это и случилось, ты, imbécil! Раньше я никогда ничего не чувствовала. НИЧЕГО! Я могла вырезать глаза у ребёнка и ничего не почувствовать! Я делала это! Я делала всё, что хотела, и заботилась только о себе. Но теперь! ТЕПЕРЬ! — Из её глаз снова хлынул поток слёз, и Кармина начала неудержимо трястись. — Такая как я не заслуживает этой новой жизни!

Внезапно Кармина метнулась к двери. Её копыта неуклюже заскользили по полу, и если бы она не врезалась в дверной косяк, то обязательно бы упала. Она вылетела за дверь и полу-побежала, полу-покатилась по коридору, прежде чем доктор Пастерн смогла подняться с пола.

— Линн! Вызывай охрану!

Пастерн выскочила за дверь и побежала по коридору. Впереди в дверях кухни скрылся кончик жёлтого хвоста.

Ликующие крики обедающих резко прервались, когда Кармина промчалась мимо них и устремилась к холлу. Никто не знал, что происходит. Доктор Пастерн бежала следом, зовя на ходу охрану.

Кармина добралась к выходу и оттолкнула дверь плечом, вырываясь наружу. Входная дверь в течение дня не была заперта, чтобы новые конверсанты могли свободно войти внутрь. К удивлению Бетани, следом в комнату вбежала запыхавшаяся доктор Пастерн.

— Ушла?

— Та пони? — Бетани не могла взять в толк, в чём дело. — Да, она только что вылетела за дверь. За ней будто сам чёрт гнался!

Доктор Пастерн согнулась пополам и уперлась руками в колени, пытаясь отдышаться.

— Ещё как гнался, — сказала она, тяжело дыша.

▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ■

Кармина обнаружила, что не может спрыгнуть с руин Золотого Моста. Что-то в её новом мозге препятствовало ей. Теперь, против своей воли, она радела о каждом живом существе, даже о своей собственной никчёмной жизни. Это была работа пони, работа той великой Принцессы, которую она видела в своём конверсионном сне. Это не могло быть частью неё — так, по крайней мере, она себе говорила. Здесь была мёртвая вода, и острые камни были, но она не могла уничтожить прекрасное существо, в котором теперь обитала её душа. В конце концов ей пришлось уйти.

Медленно брела она вперёд, опустив голову, поникшая. Её длинный золотистый хвост волочился за ней по земле сквозь грязь и сажу, равно как и кончики её золотой гривы — так низко была опущена её голова.

Один раз её хвост запутался в искорёженной арматуре. Кармина дёргала и рвалась, и вырвала его, изодрав кончик хвоста. Но большего она и не заслуживала — так думала она.

Все её прошлые жертвы кричали у неё в голове. Она ощущала, как её новая плоть борется с ужасами, вышедшими из памяти, как она пытается сгладить мрачность её воспоминаний, но в своей человеческой жизни Кармина была очень, очень тёмной личностью. Она была превосходной актрисой. Родившись социопаткой, она была вынуждена ею стать, в противном случае её история вышла бы очень короткой. Она тщательно училась подражать поведению других. Тех, которые цеплялись друг за друга, как дети. Тех, которые были так чужды ей, так глупы, так доверчивы.

Она кропотливо изучала их манеры и повадки. Она могла подражать поступкам, к которым их принуждали их странные побуждения: альтруизм, доброта, благодарность. Эти инструменты лишь помогали её веселью и делали её существование гораздо проще и бесконечно безопаснее.

Но теперь, впервые в жизни, она действительно чувствовала все те эмоции, которым училась подражать. И эти эмоции, эти чувства, они захлестнули её. Ей было больно за каждую жизнь, что она отняла, её душа горела, словно в адском огне, от воспоминаний о том, что она делала и какой была. И, разрываясь между яростью и слезами, она ощущала какую-то неправильность. Должно быть, чувство вины. Её разум охватывала всепоглащающая нужда, какой-то голод... сделать что-нибудь, как-то загладить вину.

И эта тяга жгла её. Она не могла её выносить. Жизнь превратилась в пытку, она как будто попала в ад. Если бы только она могла как-то прекратить это, тогда бы, пусть даже в тиши забвения, она снова была бы свободна. Но она не могла. Проклятая новая плоть хотела жить, она хотела, чтобы она жила. Она была как ребёнок, как щенок, не знающий ничего, кроме любви, даже к такому существу как она.

Эта идея, должно быть, сложилась в её голове, когда она бродила по радиоактивной зоне, некогда называвшейся Ной Вэлли. Она вернётся на свою территорию, в Сомбра Сангре. Она знала тропы, по которым никто другой не осмеливался ходить, тайные пути в самое сердце ужаса в руинах Парадайс Вэлли. Там она найдёт свой ответ, тем или иным путём.

Она припомнила те дни, когда они с Алехандро и Бальдовином охотились на пони. Глупые превращённые теряли ту осмотрительность, которая позволяла выживать в реальном мире, и временами заходили туда, куда им не следовало. Они вели счёт, отстреливая залётных пегасов в тёмном небе. Особо почётным было подбить крыло, заставив пегаса шмякнуться на землю живым. Тогда-то и начиналось настоящее веселье, когда кричащих раненных тварей связывали и принимались точить ножи.

Она положит этому конец. Она отправится прямо к Алехандро и убедит его пойти в Бюро, убедит его освободиться от демонов, которыми он одержим. А если у неё этого не получится, тогда он в своей изощрённой манере совершит то, чего не могла сделать она.

С каждым часом Кармина владела своими копытами всё лучше и лучше. Она всегда была быстрой и легконогой, это осталось с ней и теперь. Сейчас она могла мягко ступать даже с новыми копытами. Это было не сильно труднее, чем ходить в туфлях на высокой платформе, которые она носила когда-то, когда Алехандро ещё не взял её к себе, и она ходила по панели, цепляя клиентов, чтобы потом перерезать им глотки и забрать их деньги и вещи себе.

Путь был долгим, и она продолжала идти даже ночью, подгоняемая нуждой избыть свою вину. Когда ночь стала так темна, что она не видела даже собственных копыт, отчаяние пробудило что-то внутри неё, и на её голове вспыхнул свет. Найдя полуоплавленные обломки автомобиля с уцелевшим лобовым стеклом, она узнала по своему отражению, что стала единорогом, и источником света был её рог.

Усилием воли она смогла приглушить этот свет: достаточно, чтобы видеть, но не слишком ярко, чтобы привлечь нежелательное внимание. Всё дальше и дальше гнала её нужда, перевешивая всякую усталость. Когда сквозь покорёженные руины уже забрезжил утренний свет, Кармина пересекла ничейную землю, что раньше носила имя Хиллсайд, и свернула на потайную тропу, ведущую к fortaleza Сомбра Сангре.

Она стала ждать в главной комнате, в salas del trono — тронной зале крепости, где встречались все члены банды и где она точно могла встретить Алехандро. Она неловко уселась на пол, гордая тем, что по-прежнему умеет приходить и уходить незамеченной, даже в новой плоти.

— Qué chingados!!! — Алехандро стоял перед ней, в трусах, с нечёсаными волосами, озадаченно глядя на цветастую нарушительницу. — Охренеть, я не могу поверить. Я просто... Бальдовин! Заломон! Идите сюда! ЖИВО!

Вскоре Кармина была окружена знакомыми лицами. Все недоверчиво и удивлённо смотрели на существо, прокравшееся в их убежище. Как оно попало сюда? Что всё это значит? Многие держали оружие, нацеленное на неё. И у Алехандро в руке лежал его любимый нож.

— Что ты здесь делаешь, пони? — Алехандро вёл себя свирепо, но Кармина видела, что он тоже потрясён неожиданным вторжением в его дом. — В конце ты мне всё равно обо всём расскажешь. Кто привёл тебя сюда? Он ещё здесь?

А, поняла Кармина, Алехандро думает, что она — предупреждение от кого-то из его конкурентов.

— Алехандро! Это я — Кармина! Я вернулась как одна из превращённых. Я пришла спасти твою душу, Алехандро!

Алехандро молча уставился на неё. В зале стало тихо. Что можно было сказать на такое заявление? Затем Алехандро начал смеяться, сначала нервным неуверенным смехом, затем громогласным хохотом. Члены Сомбра Сангре тоже присоединились к нему, и вскоре уже вся зала гремела от смеха.

— Я говорю правду, Алехандро. Как женщина, я не знала жалости, не имела совести. Не было такого человека, которого бы я не убила, если бы это приблизило меня к моим желаниям. Но теперь я больше не женщина, я кобылица, и я уже не та, что прежде. Теперь я чувствую. Теперь я знаю, что значит думать о жизнях других, что значит чувствовать стыд за то, что сделала. — Кармина стояла с высоко и гордо поднятой головой, с навострёнными ушами. — Я пришла сюда, чтобы сказать тебе это: Конверсия исцеляет всё зло в душе, она делает нелюбящего любящим, безучастного участливым. Я пришла, чтобы предложить вам всем присоединиться ко мне, пойти со мной в Бюро и отказаться от жизни во грехе и мраке в обмен на свободную от зова сатаны.

Кармина победила. Она обхитрила свою новую плоть и её повеления. Она не позволяла ей убить себя, но не запрещала помогать другим, даже если результат будет тот же. Кармина гордилась своей находчивостью.

Снова смех и снова грохот.

— Значит... ты вернулась к нам, маленькая puta, ты стоишь в моём доме и говоришь мне, что я — зло, что я должен пойти с тобой и стать маленьким potro, отказавшись от всего? — Алехандро стоял над Карминой, помахивая ножом. Кармина ждала удара, ждала, когда брызнет кровь. — Я так не думаю. — Алехандро отвернулся и направился к креслу.

Что? Где же смертельный удар? Кармина была в замешательстве.

— Нет, я тебя знаю. Ты не можешь говорить правду. Я знаю, зачем ты здесь, puta. Ты знаешь, что тебя заклеймили, что тебя здесь ждёт смерть. Зачем же ты пришла в то единственное место, куда тебе идти не следует? — Алехандро гневно ударил лезвием ножа по подлокотнику. — Я скажу тебе, зачем.

О нет, всё шло совсем не так, как Кармина рассчитывала.

— Ты не рада, что стала пони. Я думаю, как пони ты ещё несчастнее, чем когда была женщиной. Ты пришла сюда из трусости, чтобы мы сделали то, что больше не можешь сделать ты. Ты снова используешь нас. Ты снова манипулируешь нами и берёшь то, что захочешь. Ты думаешь, что умрёшь здесь, что твои проблемы на этом закончатся.

Алехандро улыбнулся. Когда Алехандро улыбался, ничем хорошим это никогда не кончалось.

▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ■

Кармина чувствовала ветер. Он был злым и едким и нёс с собой вкусы и запахи ядовитых веществ и тяжёлых металлов. Её оставили где-то в руинах недалеко от Бюро. Отсюда она как раз могла разглядеть край крыши исполинского здания ЭплСофт своим единственным глазом. Боль, которую она испытывала, лежала за гранью всякого осмысления, и между её волнами кобылка теряла сознание, сбегая от того, чего не могла перенести.

Они всласть повеселились с ней, но были осторожны, очень осторожны, чтобы она не умерла ненароком. Они оставили её там, где её легко смогут заметить, легко смогут найти, когда придёт утро.

Короткая культя её правой ноги была перебинтована. Отпиленное копыто они бросили прямо перед ней, чтобы она могла его видеть. Смотреть, как по нему ползают мухи. Она не чувствовала хвоста. Спина горела так, будто с неё содрали шкуру. Кармина опять провалилась в черноту. Было слишком больно.

Когда к ней снова вернулось сознание, всё ещё была ночь, однако её глаз мог видеть. От её лба лился яркий свет. По какой-то причине Алехандро решил оставить ей рог. Возможно, он боялся, что, затронув рог, он может как-нибудь повредить ей мозг, что в итоге её убьёт.

Кармине больше не хотелось страдать. Она всё ещё ощущала вину, но теперь какая-то другая её часть жалела её собственную плоть. Её новое четвероногое тело не должно было страдать из-за того, что душа в нём злая. Сердце её сжалось от новой вины: она испортила прекрасный дар, данный ей бескорыстно. Она уничтожила нечто прекрасное, чтобы утолить свои эгоистичные нужды.

Нужно было что-то сделать. Она должна было как-то искупить свою вину. Так не могло оставаться.

Свет становился всё ярче. Всем своим новым сердцем Кармина оплакивала бедное тело, в котором жила. Только теперь она осознала, каким оно было красивым. Это была ещё одна невинная жертва в череде уничтоженных ею. Кармина плакала не о себе, но о жизни безвинно испорченной плоти, которая была подарена ей.

По её бёдрам словно пробежал электрический разряд. Странный, почти мелодичный звук всколыхнул воздух. Что это было? Она не могла повернуться и посмотреть. Свет её рога стал ослепительным. Она закрыла глаза, одно из век укрыло влажную, облепленную мухами глазницу.

Внезапно из единственного оставшегося у неё глаза ударил луч света. Её изувеченное тело засветилось, на конце каждого нетронутого волоска запылал огонёк. Сполохи какой-то непонятной силы метались вокруг неё. Искалеченная пони по имени Кармина Васкес поднялась в воздух, оторвавшись от обожжённой земли, и зависла, окружённая молниями и лучами света, струившегося из каждой поры её тела. Рог у неё на лбу горел словно солнце.

Тело Кармины начало таять, как сделанное из воска, и по нему потекли потоки живых тканей. Бинты на культе вздулись и разорвались, уступая дорогу возрождающейся ноге. Круглая масса возникла под веком и начала расти, заполняя пустующую глазницу. Многочисленные раны, покрывавшие её тело, смыло приливами жидкой плоти.

Светящиеся всполохи, клубившиеся вокруг неё, начали затухать, и Кармина медленно опустилась на землю. Очнувшись, она обнаружила, что стоит на четырёх здоровых копытах и видит всё вокруг двумя глазами. Она снова была целой и невредимой.

Свет её рога потускнел, но прежде чем он полностью потух, она успела разглядеть символ у себя на боку: красный кадуцей внутри белой пятиконечной звезды.

Кармина кое-что помнила об эквестрийских расах. Пегасы могли летать и каким-то образом управлять погодой. Земные пони, которые относились не к планете Земля, а скорее к древней идее элемента земли, обладали какими-то неявными способностями, касавшимися растений, животных и физической силы. И были единороги, способные управлять таинственными энергиями Эквестрии — теми, что назывались "магией".

Ничего из того, что она слышала об этих силах, не походило на то, что случилось с ней сейчас. Было известно, что в Эквестрии есть единороги, которые специализируются на лечении, единороги-медики. Однажды Заломона ранили, и Алехандро возил его как раз к такому единорогу — пони теперь были повсюду, а médico есть médico. В тот раз рана была серьёзная, и Заломону требовалась срочная помощь. Кармина ходила туда с ними. Она видела, на что способен единорог-медик, и это меркло в сравнении с тем, чего каким-то образом удалось добиться ей.

Заломон выжил, кровотечение остановили, но он не вылечился в один момент. Потребовалось ещё несколько процедур, прежде чем он стал снова полезен Алехандро, а потом ещё несколько месяцев до полного выздоровления. Вот что Кармина знала о нормальной единорожьей магии, однако только что она отрастила себе целое копыто, и глаз, и шкуру на спине, и ещё много всего, и всё это за один миг.

Кармина поняла, что каким-то образом стала могущественной, даже экстраординарно могущественной пони. Она чувствовала это, и метка на её боку как будто говорила с ней, глубоко в душе, рассказывая о какой-то важной судьбе, которую она могла почувствовать, но не могла узнать. Она не могла объяснить, как и почему оказалась такой одарённой, но отрицать этого было нельзя — её отрезанное копыто, липкое от загустевшей крови, по-прежнему лежало перед ней в угасающем свете рога.

С Алехандро ничего нельзя было поделать, она была не в силах остановить ужаса Сомбра Сангре. Она не могла уже ни вернуть назад те жизни, что отняла, ни простить себе прошлых поступков.

Но она могла попытаться как-нибудь искупить свою вину. Она никогда не отправится в Эквестрию и не будет жить на зелёных полях. Она не станет сбегать с несчастной умирающей Земли. Она останется здесь и будет бродить по миру, помогая каждому, кто нуждается в помощи. Она будет лечить больных, исцелять калек, поднимать умирающих со смертного одра и возвращать зрение слепцам. И она сделает всё это, не прося ничего взамен, растворяясь в ночи, безвестная и безымянная, и так до конца отмеренных ей дней.

Вот как она попытается стать достойной этого дара. И, быть может, если она отдастся этому пути всем сердцем, то хотя бы часть её души удастся спасти.

Кармина во второй раз сделала свой первый шаг на новых копытах. Но на этот раз она намеревалась стремиться к тому, чтобы стать их достойной.

▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ▀  ▄  ■

Охрана вернулась ни с чем — Кармина Розалита Гваделупа Васкес умчалась за дверь и навсегда растворилась в руинах. В конце концов, им ведь платили за защиту клиник, а не за то, чтобы они гонялись за убежавшими пациентами. Доктор Пастерн даже кинула сообщение контролёру Бюро, чтобы узнать, нельзя ли что-нибудь сделать, но у них просто не было средств на розыски и погоню — план мировой корпорации состоял в том, чтобы конвертировать как можно больше людей за отведённое человечеству время, и на этом всё.

Когда доктор Розалин Пастерн наконец вернулась в столовую, обед уже давно закончился. Был уже час дня, и какая бы судьба ни ждала теперь Кармину, она уже ничего о ней не узнает. Розалин пожелала бедняжке найти себе каких-нибудь друзей — она была так расстроена, так смятена, и говорила о себе такие ужасные вещи. Пастерн ещё никогда не видела такой пугающей реакции на Конверсию.

И ей очень хотелось верить, что больше никогда не увидит.

Мириам, главный повар столовой, сжалилась над ней и соорудила для Пастерн простой сандвич. Розалин была очень благодарна, она ужасно проголодалась после утренних волнений, а на два часа уже была намечена вторая из сегодняшних конверсий. По три конверсии каждый день: в десять, два и четыре. "Прямо как время Доктора Пеппера", — подумала она, припомнив древнюю телерекламу.

Кармина ушла. С этим уже ничего было не поделать. Однако, подумала Розалин про себя, каждая новая конверсия — это всегда новая возможность заслужить прощение.

А в прошлом доктора Пастерн было много причин искать прощения.

Читать дальше

 

"My Little Pony: Friendship is Magic", Hasbro, 2010-2015
"27 Ounces", Chatoyance, 2012
Перевод: Веон, Многорукий Удав, август-сентябрь 2015