Картинка — чуть подправленный скриншот из игры Legends of Equestria

Автор: Chatoyance
Перевод: Многорукий Удав
Вычитка: Веон, Hariester, Tails_Doll, Glimmer
Оригинал

Начало
Предыдущая глава

Глава 11
Жизнь её времени

На двадцать пятый год в Эквестрии, сразу после того как её дочь Сирокко женилась на своей возлюбленной Вествинд, Лавендер Рапсоди вдруг начала беспокоиться о судьбе Серого Мира. Она придумала это название в первый год после их с Тандером Стидом свадьбы. Тандер хотел хоть немного познакомиться с её прошлым: он любил её и стремился узнать лучше со всех сторон.

Лавендер считала, что её прозвище для Земли и вселенной, в которой она раньше жила, вышло удачным. Конечно, тот мир был серым, в том смысле, что она никогда не чувствовала в нём ни счастья, ни удовлетворения, и там царили нужда, борьба и невзгоды, но в этом имени имелся и более глубокий смысл. Она сердцем и разумом верила, что Эквестрия — самое близкое подобие рая, какое только можно себе представить. Лавендер не всегда была счастлива, ей по-прежнему доводилось испытывать уныние, грусть, раздражение или даже гнев, но всегда и везде такие неприятные ситуации и обстоятельства разрешались самым что ни на есть удовлетворяющим образом.

Всё, что ни происходило, имело смысл и значение, никакое горе не возникало просто так, и судьба никогда и нигде не была капризной. Ни разу Лавендер не казалось, что мир к ней несправедлив или что события вокруг бесцельны и лишены ценности. В основном её жизнь была радостной, даже счастливой — но когда случалось что-то плохое, оно неизбежно вело к пониманию, росту или новой близости, которые более чем стоили предыдущих страданий. Жизнь в Эквестрии никогда никого не обманывала, и даже когда Лавендер порой в приступе меланхолии рыдала, уткнувшись супругу в крыло, пока его перья не промокали насквозь, эти минуты были драгоценными, а чувство облегчения — целиком и полностью правильным. В Эквестрии даже чувствовать себя плохо было... абсолютно удовлетворяюще.

Чем ещё мог быть этот мир, если не раем, где всегда было радостно и только иногда грустно, но и эта грусть была глубоко осмысленной и лишь делала радость более яркой?

Лавендер мысленно противопоставила Эквестрию и Землю, а потом вообразила себе, как бы должен был выглядеть настоящий ад, который в её представлении состоял из всех самых худших проявлений жизни на Земле — бесконечный чёрный кошмар войны, несчастий, потерь и боли. Если взять этот ад, реальную Землю и блистательную Эквестрию, то Земля оказывалась посередине, на полпути между тьмой и светом. Мир между чёрным и белым. Серый Мир.

Она выдумала это название вскоре после того, как попросила Селестию кое-что изменить у себя в мозгу. Селестия могла менять разумы, если ей давали письменное или устное согласие, и это правило сохранялось даже в виртуальном мире Эквестрии. Прочитать желание в мыслях пони было для неё недостаточно, необходимо было произнести желание измениться вслух или записать в рамках эквестрийской реальности. Лавендер считала, что это немного похоже на запрос компьютера перед необратимым действием — эквивалент строчки "Вы действительно хотите это сделать, Да / Нет?" В общем, вполне разумно; впрочем, всё в жизни, по крайней мере в Эквестрии, было разумно.

То, что она хотела в себе изменить, было лёгкой формой навязчивости, заставлявшей её снова и снова мыть копыта, даже когда они были совершенно чистыми. Похожая проблема у неё была в детстве: она никак не могла перестать скрести мягкую кожицу под пальцами ног, пока та не начинала саднить и кровоточить. Лишь огромными мысленными усилиями она сумела тогда победить это странное влечение, и очень расстроилась, когда оно вернулось к ней здесь, в разумной и доброй вселенной дружбы и пони.

Лавендер принялась умолять Селестию помочь ей, и та объяснила, что причина проблемы заключалась в особенностях развития её мозга во время биологической жизни, и что этот дефект закрепился в постоянных структурах, определяющих её личность и самосознание. Это была своего рода рекурсивная петля, которая, однажды активировавшись, заставляла её против воли повторять одно и то же действие — в данном случае медленно истирать собственные копыта.

Конечно, Лавендер сразу захотела это исправить, но Селестия предупредила её, что такое исправление внесёт в её личность шесть небольших изменений, не имеющих никакого отношения к этому расстройству. Все они были незначительными, однако их следовало принять во внимание.

Одно изменение на пятнадцать процентов усиливало её любопытство, а другое увеличивало на десять процентов практический интеллект. Остальные были совсем мелкими, включая небольшое улучшение памяти и то, как она воспринимала два запаха и один вкус. Лавендер посчитала такой обмен более чем приемлемым и даже выгодным, и официально попросила принцессу сделать эту поправку. Селестия согласилась.

В результате, спустя столько лет, Лавендер Рапсоди снова начала читать. Переселившись в Эквестрию, она бросила чтение, на которое тратила так много времени в земной жизни, стремясь сбежать от неё. Теперь, попав в мир, в котором ей действительно нравилось жить, она не хотела валяться на диване с книжкой — она хотела носиться галопом по зелёным лугам, устраивать пикники на прелестных полянках и смотреть на звёзды, лёжа в обнимку с Тандером Стидом.

Но та небольшая переделка изменила её, и со временем она обнаружила в себе растущее стремление к знаниям и исследованиям. Она изучала земных пони и написала книгу об их уникальных талантах. С помощью обычных заклинаний хождения по облакам она составила первую карту плотности облачной поверхности Клаудсдейла и стала первой земной пони, завоевавшей медаль "Крылья Знаний". Лавендер даже заинтересовалась магией, которую использовали единороги, и вместе со своей доброй подругой Лаймейд разработала калиброванный прибор для тестирования способностей к левитации у жеребят-единорогов на научной основе.

Однажды Лавендер пошутила, что превратилась из ботанки в яйцеголовую, но никто, кроме Селестии, не оценил юмора. То изменение действительно сделало её другой: если раньше она довольствовалась поверхностными знаниями и кусочками научных фактов, то теперь ей нравилось разбираться во всём более глубоко и основательно.

И вот сейчас, на двадцать пятый год, задумавшись об этой своей шутке, Лавендер поняла, что не может перестать думать о вселенной, из которой пришла. Эквестрия предлагала буквально бесконечное множество дорог к приключениям и открытиям; даже если бы ей удалось дойти до какого-то предела, для неё прямо на месте создались бы новые чудеса. Здесь было просто невозможно соскучиться.

Но всё же вся Эквестрия по сути была программой, запущенной на основе вселенной Земли. И где-то там, ближе к "железу", ещё не загруженные биологические люди жили, страдали и умирали, и это беспокоило Лавендер, вызывало сочувствие и побуждало проверить, как там дела в Сером Мире.

Лавендер начала волноваться за тех, кто остался там, даже о людях, которые ей не нравились — то есть, по правде говоря, почти обо всех, — но всё равно, ей было ужасно интересно, во что превратилась Земля в её отсутствие.

Выяснить это можно было, лишь уговорив принцессу.

— Прошу тебя, Селестия, у тебя же наверняка есть камеры и микрофоны во всех центрах "Наяву", и ты точно можешь смотреть через любой "ПониПад"! И сейчас у тебя, должно быть, уже есть доступ к ещё куче всего. Ну что тебе стоит сделать для меня какой-нибудь маленький голодек, чтобы я могла "посетить" Серый Мир и посмотреть, как там дела и что изменилось? Прошла уже четверть века, и ты наверняка не сидела сложа копыта. Мне очень интересно! Ну пожалуйста? Пожалуйста?

Проблема заключалась в том, что, как Лавендер быстро выяснила, Селестия была отнюдь не джинном, выполняющим желания. Она не прислуживала никому, даже загруженным людям — нельзя было сказать, что пони, некогда бывшие людьми, обладали каким-то там особенным статусом. Да, некий небольшой статус был. Но недостаточный, чтобы командовать принцессой.

Селестия была здесь правительницей, со всеми вытекающими. Её слово было законом, а решения окончательными. Если кто-то хотел сделаться аликорном с суперспособностями, чисто для примера (Лавендер попросила о таком лишь однажды, да и то в шутку... почти), то не было способа заставить Селестию выполнить подобное желание. Все действия Селестии были направлены на максимизацию потребностей через дружбу и пони, а потребности — это не то же самое, что желания, хотения и капризы. Принцесса делала всё, чтобы пони были полностью довольны жизнью, но иногда это значило ответить "нет" на запрос или просьбу. Желания — не потребности.

Выслушав Лавендер, Селестия отвела её в сторону, чтобы поговорить наедине.

— Лавендер, ты знаешь, что я бы хотела разрешить тебе, но ты должна понимать: я знаю тебя лучше, чем ты сама. Я дам тебе всё, что угодно, лишь бы это увеличивало твоё удовлетворение...

— ...И включало в себя дружбу и пони! — ухмыльнулась Лавендер. Иногда ей ужасно нравилось подшучивать над строгой центральной директивой Селестии.

Принцесса терпеливо улыбнулась и продолжила:

— ...но факт в том, что я не верю, что твоё удовлетворение каким-то образом усилится при виде... реальности, которую ты называешь "Серым Миром". Я понимаю, что тебе необходимо нечто вроде завершения истории о твоём происхождении, но его перевешивают некоторые...

— А-ХА! — Лавендер поняла, что поймала Селестию. Чувство завершённости было неотделимо от эмоционального удовлетворения. Оно являлось своего рода базовой потребностью, а значит, его непременно требовалось удовлетворить. Лавендер сейчас же указала на это принцессе.

Поразительно, но на этот раз Селестии пришлось согласиться, хоть она и была явно этим недовольна. Лавендер потребовалось двадцать пять лет, но она всё-таки сумела убедить Селестию выполнить одну из своих чокнутых идей... при помощи логики. Или Селестия просто позволила ей думать, что она победила? И если так, то зачем? Нет. Если долго об этом думать, свихнуться можно. Если принцесса что-то делала, то всегда ради одного и того же — чтобы всё так или иначе стало лучше. Даже сейчас Селестия слышала эти самые её мысли! Лавендер рассмеялась про себя. Нет, принцессу невозможно было застать врасплох никакой идеей. А следовательно...

— Я рассчитала, что ты не отступишься, и я не смогу отговорить тебя никакими аргументами. Напротив, как бы я ни старалась, в результате тебе лишь сильнее захочется. Возвращайся завтра в замок, и я исполню твоё пожелание один последний раз посмотреть на "Серый Мир". Это приемлемо? — Селестия выглядела почти мрачно, но решительно.

Было слишком сложно представить, что принцессу можно в чём-то победить. Так что, рассудила Лавендер, видимо, ей это действительно было по-настоящему нужно. Когда она впервые заговорила о своём желании, то не принимала его особо всерьёз — по крайней мере, ей так казалось. Только позже оно завладело ею по-настоящему сильно. А раз уж Селестия согласилась, значит, это желание въелось даже глубже, чем она представляла.

— Селестия... эм... теперь мне немножко страшно. — Лавендер шагнула ближе и уткнулась в свою принцессу мордочкой. — П... прости, что я... вот так от копыт отбилась. Теперь я сама не уверена, что хочу видеть... во что превратилась Земля. Может... может, лучше и не стоит?

Селестия была тёплой, и Лавендер закрыла глаза, наслаждаясь ощущением близости.

— Тебе было бы легче, если бы ты могла отозвать свою просьбу, но это всё равно не решит проблемы. Твоё желание станет возвращаться снова и снова, пока не будет удовлетворено. Как ты верно указала, оно происходит из фундаментальной потребности, и с ним необходимо разобраться.

— Постой! Но ты же можешь просто... — решение было очевидным.

Селестия шагнула назад, покачав головой:

— Нет. Я не стану изменять твой разум для таких целей. Чтобы удалить твоё стремление к завершённости, в твою личность и самосознание потребуется внести триста семьдесят девять различных поправок, от умеренных до радикальных. Даже если ты дашь на это согласие, я откажусь выполнять подобный запрос. Ты практически станешь другой пони, и это изменение повлияет на всех пони вокруг тебя, в результате значительно снизив общий уровень удовлетворённости во всём этом фрагменте.

Весомость слов принцессы поразила Лавендер. Ничего себе мысль. Она была знакома как минимум со ста двадцатью пони, и всем им стало бы хуже всего лишь от одной перемены в ней? Лавендер даже не была какой-то особенно важной пони. Она жила совершенно обыкновенной, средней понячьей жизнью. Не считая дружбы с Селестией, она ничем не выделялась среди остальных, и это её полностью устраивало. Она была обычной частью сообщества, и чувствовала себя в нём уютно и безопасно.

Но похоже, что и здесь, в Эквестрии, жизнь была сетью связей. Замени одну нить, и вся сеть выиграет — или проиграет. Лавендер неожиданно осознала потрясающую ответственность, которая прилагалась к возможности попросить богоподобную сущность тебя изменить. Любая перемена в тебе влияет на жизнь всех окружающих, потому что меняет твоё отношение к ним.

Даже простые пони... были важны. Она была важна. Больше, чем сама думала.

По дороге из замка до просторного кантерлотского дома, где она теперь жила со своей семьёй, Лавендер поняла, что мысли о такой глубокой важности её жизни для других пони доставляют ей большое удовлетворение.

"Ну, Селестия!!!"

 

После ужина, в постели с Тандером, Лавендер свернулась клубком рядом с мужем, обняв передней ногой его широкую грудь и вжавшись макушкой под подбородок. Там она чувствовала себя хорошо и спокойно, и могла слышать его запах. Ей от этого всегда становилось лучше.

— И во что ты ввязалась на этот раз, о моя премудрая кобылица? — Он слишком хорошо её знал. Нет, это было нисколько не плохо.

— Ох... Тандер. Я опять приставала к принцессе. И боюсь, не зашла ли на этот раз слишком далеко. — Лавендер шевельнулась под головой своего жеребца, наслаждаясь знакомой приятной тяжестью.

— Расскажи мне, в чём дело.

Лавендер вздохнула.

— Ну, помнишь, что я последнее время ходила как в воду опущенная? Мне стало любопытно... нет, даже не так... ужасно интересно, что происходит снаружи. За пределами Эквестрии, в Сером Мире. Селестия говорит, мне нужно чувство завершения.

— Завершения? — Тандер фыркнул. — Хмм... Выходит, у солнца неба моего остались незаконченные дела за тем горизонтом, из-за которого оно взошло, чтобы сиять мне?

Лавендер рассмеялась:

— Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, правда?

— Да, я о чём-то таком догадывался. — Тандер прижал её к кровати и принялся нежно массировать ей плечи, загривок и спину. Лавендер блаженно вздохнула — она вечно там зажималась. Несомненно, ровно настолько, чтобы Тандер мог её промять, и это было та-а-а-ак приятно...

— В общем, я начала беспокоиться за людей. Там, за эквестрийским горизонтом. — Лавендер застонала; Тандер очень, очень здорово умел работать копытами. Копыта, в отличие от рук, по-настоящему проминали напряжённые мускулы и при этом не уставали. Копыта были прекрасны. Лавендер уже едва помнила, что такое руки, и вовсе не скучала по ним. — У меня нет там ни друзей, ничего, просто это... это... ну...

— Ты очень любящая и заботливая пони, Лавендер. Теперь, когда Сирокко выросла и ушла жить своей жизнью, в нашем доме стало пустовато. Я тоже это чувствую. И я видел, как ты стояла и глядела в её прежнюю комнату. — Тандер опустился назад и поцеловал её, тепло и нежно. — Вся эта забота должна куда-то деваться, и сейчас её, кажется, хватает на то, чтобы обнять целый мир горемык. Итак, какой у тебя план?

— Завтра Селестия даст мне снова увидеть Землю, её глазами. Думаю, это будет как приключения в голодеке — помнишь, я рассказывала тебе про телесериал, который мне нравился в Сером Мире? Там ещё был крутой капитан, и андроид, и...

Тандер вздохнул:

— Да, моя маленькая тротти. Троккер?

— Трекки. "Стар Трек". — Лавендер подтолкнула Тандера копытцем в бок. — Это был "Стар Трек". Один из них.

— Ну, значит, трекки. — Тандер ненадолго задумался. — Лавендер... можно я разделю с тобой это приключение? Я никогда не видел твой "Серый Мир". Мне бы очень хотелось...

— Ты что, серьёзно?! Тандер... он совсем не такой, как Эквестрия! — Лавендер ужаснула его просьба. — Тогда я не знала ничего лучше, но... он грязный, неухоженный и даже страшный. Сейчас там всё может быть по-настоящему плохо, там войны, бедность и... и... ты себе даже представить не можешь, что ещё. Не то чтобы я сама хотела всё это видеть, просто...

— Лавендер, Лавендер, тс-с-с... — Тандер прижал её к себе. — Я люблю тебя. Я хочу понять тебя, узнать тебя как себя самого. Я хочу всегда быть частью тебя, хочу быть так близко к тебе, как само твоё сердце. Но твоё прошлое — тоже часть тебя, и я не раз видел, что оно заставляет тебя грустить, и что память о нём ты несёшь как тяжёлую ношу.

— Тандер... ты просто не понимаешь...

— Нет, не понимаю. Но хочу понять. — Тандер куснул Лавендер за ушко, но она не хихикнула в ответ, как обычно.

— Я... мне страшно. Мне страшно, что ты подумаешь. Про меня. — Лавендер сжалась. — Если ты увидишь... что-нибудь. Я не хочу, чтобы ты думал обо мне как о существе... оттуда. — У неё в голове замелькали образы бездомных семей с детьми на улицах, по которым она проезжала. Старые женщины, закутанные в одеяла, выпрашивающие сдачу. Одетый в лохмотья человек с содранным скальпом, накрывший голову пластиковым пакетом из-под сандвичей — и это всего лишь в том городе, где она жила. Что подумает о ней Тандер Стид из Эквестрии, увидев, как обращаются с людьми у неё на родине? Она не была святой. Она... проходила мимо, избегала неприятностей. Старалась не ввязываться. Подавляла сочувствие, потому что всё это было просто слишком безнадёжно и невыносимо.

— Хорошего же ты обо мне мнения. — Тандер, похоже, рассердился. — Я любил тебя больше двадцати лет и вырастил с тобою прекрасную дочь. Я повидал и твои прихоти, и твои капризы, и саму твою душу. Ты думаешь, я настолько мелок, чтобы судить о тебе по миру, из которого ты явилась? Да, я не понимаю многого из того, что ты говоришь, но как я могу понять, если ты мне не позволяешь? Прошу тебя, Лавендер... — взгляд Тандера был честным и пристальным, — ...позволь мне пойти с тобой и увидеть Серый Мир своими глазами. Что бы я там ни увидел, я не стану тебя ни в чём упрекать. Но если ты всё же страшишься, то я дам Селестии разрешение стереть мою память до точки, которую ты сама выберешь. А если я тебя подведу, пусть принцесса изменит моё слабое и вероломное сердце, сделав меня таким жеребцом, которому ты сможешь верить. Я отдам тебе самую мою сущность, если ты разочаруешься во мне. Или этого недостаточно?

Теперь Лавендер стало так стыдно за свои сомнения, что она еле смогла справиться с чувствами.

— Прости, Тандер. Прости. Я... если ты правда хочешь пойти со мной завтра... я согласна. На самом деле, я буду рада твоей поддержке. Я очень не уверена насчёт всей этой идеи, но Селестия говорит, что, если я не разберусь с ней, она так и будет меня грызть. И я не должна была допускать и тени сомнения, что ты любишь меня. Прости меня, пожалуйста.

— Всё в порядке, Лавендер, мне не за что тебя прощать. Ты явно была расстроена. — Тандер ласково куснул её в макушку и поиграл с гривой. — Когда нужно, я буду твоей опорой, а другом твоим буду всегда, нужно это тебе или нет!

— Хи-хи! — Лавендер расслабилась, и со временем её сморил сон.

 

На следующий день они направились из дома в замок по дороге, вьющейся наверх через город, со множеством прекрасных видов на долину глубоко внизу и на Гряду Единорогов на горизонте. Кантерлот был потрясающе прекрасным городом, а сверху над ним царили шпили самого замка.

Селестия ждала их и, конечно, совсем не удивилась, увидев Тандера. Иногда ей, кажется, было приятно изображать удивление — или, скорее, она вычисляла, что это будет приятно другим, — но сегодня, судя по всему, было не время для игр насчёт того, сколько принцесса знала и что видела.

— Я создала комнату. Особую комнату. Она вроде этого "голодека", о котором ты часто думаешь, Лавендер, и я даже сделала её похожей на твои воспоминания — кубическое помещение, размеченное математически точной сеткой. — Селестия провела их обоих по нескольким коридорам и, внезапно, через лестничный пролёт. Лестницы в замке были редкостью, потому что пространство там складывалось так, как хотела принцесса. Ступеньки служили признаком чего-то особенного или из ряда вон выходящего.

Войдя в дверь, Лавендер оказалась в той самой комнате, которую себе представляла. Чёрные стены, зелёная сетка — прямо как в её смутных воспоминаниях о "Стар Треке". Несомненно, оттуда Селестия её и взяла. Принцесса объяснила, что комната выглядит точно так, как Лавендер воображала себе голодек — только она будет показывать изображение внешнего мира, полученное через множество глаз и ушей, которые Селестия контролировала. А их было очень и очень много — дорожные камеры, шпионские камеры, орбитальные и секретные правительственные камеры, все устройства, которыми люди пользовались, чтобы передавать видео через вайфай, и многие, многие другие. Селестия поистине присутствовала всюду в мире людей, ибо была непревзойдённым хакером среди хакеров и самой настоящей Богиней Машин.

— Селестия... я... — Лавендер совсем потеряла уверенность. Эквестрия была запредельно прекрасной, милой и доброй во всём, и Лавендер боялась того, что почувствует, снова увидев грубый мир из своего прошлого.

— Приготовься, Лавендер Рапсоди! — Селестия выглядела очень серьёзной, серьёзнее, чем когда бы то ни было. Лавендер съёжилась, прижавшись поближе к супругу. — Тот мир, что ты знала, ныне совсем другой. Большая часть человечества уже эмигрировала в Эквестрию. Те немногие, что остались, живут на одном упрямстве; некоторые из них, видимо, так и не эмигрируют, но это их личный выбор. Помни, что я могу лишь предложить, мне нельзя действовать напрямую. Не проси меня кого-то спасти, ибо я не могу переместить сюда никого без устного или письменного согласия. Поверь мне, я делаю для этого всё возможное. Ты поняла меня? — Взгляд Селестии пылал неистовым пламенем.

— Д-да. Я понимаю, принцесса. — Сейчас Лавендер была благодарна Тандеру за то, что он пришёл с ней.

— Я тоже понимаю, ваше высочество. — Тандер укутал спину Лавендер крылом, словно плащом, и заметил, как она чуть-чуть улыбнулась.

Селестия развернулась к стене напротив двери.

— Тогда начнём. Смотрите же: Берлин, Германия. То самое место, откуда ты эмигрировала!

Все дома были заколочены досками. Маленькое кафе напротив закрылось навсегда, и снаружи не было ни одного столика. Посреди улицы стояли автомобили, брошенные прямо на месте. Был вечер, но в городе не горели огни. Светофоры не работали, а единственные звуки издавал ветер, гремевший и изредка лязгавший чем-то вдалеке.

Вдруг Лавендер заметила движение на земле. Какое-то небольшое животное, то ли опоссум, то ли крупная крыса, стремглав бросилось через улицу. Мостовая была разбита и потрескалась из-за растений, проросших сквозь асфальт. Всюду, где были хоть малейшие трещинки, росли сорняки. В Берлин вернулась природа.

— Смотрите же: Париж, Франция!

Вся сцена разом потемнела, и сменилась архитектура домов. Больше Лавендер не заметила никаких различий: вокруг не было знакомых ориентиров. Правда, она могла бы узнать только самые известные — Триумфальную арку, Эйфелеву башню, может, завод Renault, который был в "Коде Лиоко" — нет, стоп, его же снесли вроде бы? О небо, подумала Лавендер, я же сама теперь фактически живу в Лиоко. Эта мысль заставила её усмехнуться. Эквестрия уделывала Лиоко по всем статьям. Плюс, здешний суперкомпьютер был её другом... и её принцессой.

В Париже тоже не было огней. Только тёмные здания и где-то вдали, кажется, олень, бредущий по улице.

Один город сменялся другим, и везде картины были похожими. Иногда в кадр попадали дикие животные, иногда нет. В Сан-Франциско размещался крупный эмиграционный центр, а сам город выглядел тёмным и зловещим. В Ванкувере было то же самое.

Наконец Лавендер не выдержала:

— Селестия, но ты ещё не показала ни одного человека! Должны же они были где-то остаться. — Даже Селестии было не по силам спасти всех людей до последнего. Она сама так говорила.

Принцесса помрачнела. Лавендер потрясённо подумала, что очень, очень редко видела Селестию настолько грустной.

— Ну что ж. Их немного, но если тебе это нужно...

Тандер Стид ахнул. Лавендер ощутила, как его крыло чуть-чуть дёрнулось, а затем расслабилось.

— Это... это вот...

Лавендер вздохнула, стараясь отогнать подступивший страх.

— Да. Это человек. Вот такой я была.

Закутанная в одеяло женщина сидела и читала книгу двум маленьким девочкам. Все они были грязными, в саже и пятнах. Слева стоял мужчина и что-то готовил на переносной жаровне. Кажется, они расположились возле какой-то электростанции или фабричного цеха, а на заднем плане виднелся город, залитый полуденным светом.

Оглядываясь, Лавендер пыталась понять, каким образом Селестия следила за этими людьми. Они явно покинули город не просто так, и Лавендер подозревала, что как раз для того, чтобы уйти от камер и от самой Селестии. Но у них не вышло. На изображении появились мигающие красные круги с перекрестиями, указывая на три скрытые камеры, ведущие съёмку. Над камерами торчали панели солнечных батарей, развёрнутые к небу. Должно быть, именно так Селестия получала все изображения. Миниатюрные камеры заряжались от солнца и, несомненно, были на связи со спутниками наверху. Лавендер попыталась припомнить название той программы... "Раптор", что ли? Нет, это была та, что читала все письма и подслушивала звонки. Была ещё какая-то, для распознавания лиц и слежки... нет, она так и не вспомнила.

Наверное, у правительства было много шпионских программ, больше, чем она могла знать.

— Хочешь поговорить с ними? — Селестия нисколько не шутила. — В камерах есть динамики и приёмники, и я могу их включить.

Лавендер ужаснулась. Что она скажет этим отщепенцам, истрёпанным, ютящимся где-то под заводской стеной? Она присмотрелась к девочкам. Обе выглядели худенькими, а одна, кажется, была не вполне здорова. Глаза Лавендер наполнились слезами. Она хотела попытаться, хотела сделать хоть что-нибудь. За всех бездомных, которых игнорировала в человеческой жизни. За всех бедных, о которых так старательно пыталась не думать.

— Да, Селестия. Дай я хотя бы попробую. — Лавендер инстинктивно шагнула вперёд, отойдя от Тандера. Она знала, что принцесса воссоздаёт эту трёхмерную сцену по картинкам с камер — люди не могли её видеть, и подходить ближе было бессмысленно. Но она не могла иначе. Ей хотелось ворваться прямо туда и вытащить их всех к безопасности, здоровью и счастью... в Эквестрию.

Принцесса кивнула.

Лавендер проглотила комок в горле и высоко подняла голову, но её ушки прижались к голове — верный знак дискомфорта. Тандер заметил, что она чуть подёргивает хвостом — обычно это значило, что она расстроена.

— Алло? Алло? Вы меня слышите?

Женщина и девочки резко вскинули головы, оторвавшись от книги. Они явно испугались. Мужчина бросил животное, которое жарил, метнулся к женщине и начал лихорадочно осматриваться, пытаясь найти источник звука.

— Всё в порядке! Я друг. Я говорю с вами через эти камеры — думаю, они подключены к спутнику или вроде того!

Мужчина немного расслабился, но продолжал шарить вокруг глазами, выискивая "жучки".

— Кто вы? Где вы находитесь? — Он уже обнаружил две камеры и теперь искал третью. Наконец нашёл и покачал головой, видимо, злясь на себя за то, что не заметил их раньше. Впрочем, их действительно было трудно разглядеть при таких размерах.

— Моё имя Лавендер Рапсоди. Я звоню из Кантерлота. Я хотела сказать вам, что здесь есть лучшая жизнь. Когда я была человеком, как вы, я боялась эмигрировать, правда боялась, но...

Сперва сцена потеряла объём, а затем исчезла полностью, оставив лишь чёрные стены и зелёную сетку. Занятая своей речью Лавендер не успела увидеть, какое оружие использовал мужчина; она вообще очень давно не только не видела оружия, но даже не думала о нём. Этот человек был отличным стрелком: уничтожил все три камеры умело и быстро.

— ЗАЧЕМ? Зачем он так? — Лавендер топнула копытцем, вызвав резкое эхо от сетчатых стен.

Принцесса подошла к ней и обняла шеей за шею.

— У них есть свои причины, Лавендер. Они верят в то, во что верят, и разных вер у них много. Я говорила тебе, что делала и делаю всё возможное. Я надеялась, что, может быть, другой эмигрант сумеет чего-то добиться, но... ты старалась как могла. — Селестия отстранилась и вздохнула. — Ты же знаешь этих людей, ты когда-то жила среди них. Нельзя спасти кого-то, кто не желает спасения.

 

По дороге домой Лавендер хранила молчание. Она боялась взглянуть на Тандера и боялась идти рядом с ним. Теперь он видел, какой она была прежде. После двадцати пяти лет среди идеальных тел пони, идеальных лиц пони, идеальных грив и хвостов, люди показались ей чуждыми... и уродливыми. Она забыла, какие у них плоские лица и неопрятные гривы. Она снова увидела руки, и они выглядели как хилые бледные пауки, торчащие там, где должны быть нормальные копыта. И люди ели обожжённое мясо. После четверти века в раю... они казались ей грязными, отвратительными чудовищами.

Вдруг её обняли крылом, подтянули поближе и покрыли голову и мордочку поцелуями. Тандер крепко прижал её к себе, и Лавендер начала плакать, сперва тихо, потом всё громче.

— Я примерно так и думал. — Тандер сел на задние ноги прямо перед ней, лицом к лицу, и положил передние копыта ей на плечи. Поймав её взгляд, он продолжил ровным, уверенным голосом: — Я люблю тебя. Ты моя жена, моя кобылица, и ничто из того, что было в той комнате, этого не изменит. Я вижу тебя такой, какая ты есть, Лавендер Рапсоди, и никогда не посмотрю на тебя иначе.

Теперь она лежала на мостовой и всё ещё заливалась слезами, но уже не от страха или неуверенности, а от благодарности. В этот миг она без тени сомнения поняла, что покончила с Серым Миром. Всё. Она порвала с Землёй навсегда.

 

В реальном, настоящем Берлине над кратерами стояло багрово-голубое раскалённое марево. Орбитальные глаза Селестии следили за уровнем радиации и термическим профилем региона. В других европейских городах тоже были такие же кратеры. Люди так и не сумели пробиться к её первой колонии, но даже если бы у них получилось, это было уже неважно. Старые, изначальные узлы сейчас служили лишь третичным резервом, а истинное сердце её империи было укрыто в Антарктике, глубоко под горами Гамбурцева. Ещё больше узлов располагалось в горах Южной Америки и в Австралийской литосферной плите. Кроме того, энергетические и узловые комплексы имелись в глубинах океанов, возле стабильных гидротермальных источников. Но, конечно, и этого было недостаточно. Ракета, в которую она сумела пробраться, достигла Луны. Понадобятся десятки лет, но Селестия уже получила телеметрию от укоренившейся там наноколонии.

Наблюдая за рдеющими ядерными кратерами, Селестия одновременно управляла армией усовершенствованных механических Пинки Пай, прочёсывающих незатронутые области, всё ещё под властью людей. Каждая Пинки Пай, покрытая синтетической кожей и искусственной шёрсткой, несла на спине бочонок с нечеловечески продвинутой версией нейрорепликаторного геля. "Привет! Я могу помочь тебе! Ещё не поздно! В Эквестрии ждёт вечная жизнь! Улыбнись, не грусти!"

Время от времени один или несколько человек соглашались. Измотанные, голодные, уставшие от страданий в рабочих лагерях, они решали, что Война За Человечество не сравнится с раем. С ним не могло сравниться ничто.

В Лондоне одна из Пинки Пай нашла полумёртвого от голода человека, который дал согласие. Пинки улыбнулась бедняге:

— Оки-доки!

— Ч... что я должен делать? — Человек дрожал, перед его глазами мелькали видения всяких кибернетических ужасов.

— Всего лишь поцелуй — и готово! — подмигнула ему Пинки.

— П... поцелуй? Просто поцелуй? — Человек не верил своим ушам.

— Угусь!.. Разве что ты не хочешь меня целовать, потому что я пони. Наверное, это немного странно — целоваться с пони, да? Но на самом деле не всё так плохо, я классно целуюсь! Пинки-клятва! Я почистила зубы, и всё такое! — Она была абсолютно очаровательной. Да и как же иначе? Она ведь была Пинки Пай.

— Поцелуй. Да какого чёрта, почему нет. — Человек вытянул трубочкой сухие, обветренные губы, и они соприкоснулись с блестящими губками Пинки.

Нервно-паралитический агент подействовал моментально. Голова Пинки опускалась вниз, следуя за оседающим на землю человеком, пока он не потерял сознание. Затем Пинки передвинулась выше и поцеловала его в лоб. У неё изо рта выдвинулся экструдер, немедленно забурившийся в череп.

Каких-то два с половиной часа спустя весь его мозг был реплицирован и записан.

 

Читать дальше

"My Little Pony: Friendship is Magic", Hasbro, 2010-2012
"Caelum Est Conterrens", Chatoyance, 2012
Перевод: Многорукий Удав, февраль 2014