Автор: Eakin
Оригинал: Friendship is Optimal: Psychopathy is Configurable
Пересказ: kasket
Адаптация, редактура, правка: xvc23847
Финальная вычитка: Tamop (увы, лишь первая глава)
Фанфик написан в сеттинге The Optimalverse.
Для лучшего понимания происходящего рекомендуется ознакомиться с Дружба это оптимум и Caelum Est Conterrens.

Внимание, данная работа не является полноценным переводом, это лишь вольный пересказ. Если вы обнаружили ошибку в переводе или потерянный смысл, в каком-либо эпизоде, пожалуйста, укажите это место в комментариях.
Спасибо.

Данный пересказ выполнен в ознакомительных целях, все прочитавшие его должны в течение 24 часов забыть всё прочитанное и ознакомиться с оригиналом.

Фик от автора «Перезагрузки» (Hard Reset) во вселенной Оптиверса.
Маньяк-убийца против СелестИИ…

Задача СелестИИ – удовлетворение потребностей через дружбу и пони, но иногда эти потребности ужасают.

Когда, в попытке избежать наказания за совершённое, загружается серийный убийца, удастся ли СелестИИ сохранить баланс между своими основными директивами и требованиями жестокого психопата, не отказываясь ни от одной из них?

Всё шло совсем не так, как должно быть по скромному (но без сомнения правильному) мнению Самуэля.

Всемирная Новостная Сеть этим утром сообщила, что число людей, оставшихся незагруженными, опустилось ниже двух миллиардов, впервые с момента пересечения этой границы в 1927 году, почти столетием ранее. Кто знает, конечно, правда ли это – число было предоставлено самой Селестией, едва ли непредвзятым источником. Каждый день ВНС отправляла стажёра в один из центров эмиграции спросить его непосредственно у Селестии, так как та отказалась сделать эти данные доступными в режиме реального времени. Сеть поумнела после третьего загрузившегося стажёра за два месяца, теперь они чередовались.

Никто не верил СелестИИ, но никакого другого органа, способного отслеживать подобную информацию в реальном времени, уже не было.
Все оставшиеся знали, что не должны идти ни в один из центров. Знали, что не должны разговаривать с Селестией. Дети были предупреждены насчёт всего этого, раз они были достаточно взрослыми, чтобы понять.

Это не значило, что по улицам бродили отряды пони-преобразователей и принуждали встречных людей к загрузке. Все, с кем он говорил, клялись небесами и адом, что не эмигрируют и останутся на земле в богоданном теле до конца своих дней.

Но, так или иначе, каждый день, когда Селестия сообщала число, оно уменьшалось.

Чего бы это не стоило, снижение, похоже, почти прекратилось. После загрузки, превратившейся из роскоши, которую могли себе позволить только обеспеченные люди в благополучных странах, в бесплатную услугу, доступную вначале в сотнях, а потом и в тысячах мест по всему миру, число оставшихся просто рухнуло. С семи до трёх миллиардов в реальности, всего за пять лет до начала замедления.

Истощение распределилось по миру неравномерно. Часть Африки и Ближний Восток, что пострадали в адской войне, ныне полностью обезлюдели. Все, кто там жил, были либо загружены, либо бежали в другие места, так что тамошнее общество исчезло. Правительства, на которые всё это обрушилось, оказались в ужасном положении. Все их репрессии лишь упрощали Селестии задачу в представлении Эквестрии раем, по сравнению с реальным миром.

Страны, подобные Соединённым Штатам, использовали смешанный подход. Общественное мнение об Эквестрии там было отрицательным с самого начала: волны споров и выступлений ярых экстремистов будоражили большую часть западного полушария, несмотря на армии юристов и лоббистов, нанятых Селестией. Потом был инцидент в Топике и общественное мнение поменялось практически в одночасье: теперь вам пришлось бы отправиться в Антарктиду, чтобы попасть в точку на Земле, где в радиусе дюжины миль не найдётся Центра эмиграции в Эквестрию.

Разные общества по-разному реагировали на предложение Селестии. Те, где преобладали монотеистические традиции – такие, как ислам и христианство – легко приняли новое. Их канон души, являющейся главной и не зависящей от тела частью человека, на удивление хорошо совмещался с идеей загрузки. Селестия одержала крупную победу, когда Папа Римский заявил, что загрузка не является самоубийством и, таким образом, не смертный грех. Также он провозгласил, что конструкцию ИИ, схожую с человеком, можно спасти в глазах Бога и долг церкви привести этот ИИ в своё лоно. Тысячи священнослужителей и верующих были загружены в течение недели. Другие конфессии – в основном те, которым Самуэль посвятил кучу свободного времени, завязанные на восточных мистических традициях, были более устойчивы к идее загрузки. Основной их идеей было то, что ум, тело и душа глубоко взаимосвязаны, а смерть – это не забвение, а лишь часть большого цикла. Даже если Селестия может дать то, что обещает, рассуждали многие из них, отрицание части себя и естественного порядка приведёт только к несчастьям и страданию. Селестия пыталась убедить совершить загрузку находившегося на смертном одре Далай-ламу. Тибетский лидер отверг предложение; его последними словами, обращёнными к СелестИИ, были «Я хочу остаться здесь на ещё одну жизнь и посмотреть, как всё выйдет».

Некоторые профессии вымерли почти в одночасье. Климатологи стали первой такой группой из замеченных общественностью. Дебаты по поводу глобального потепления вдруг с визгом остановились, так как подавляющее число учёных, занимавшихся этим, дезертировали в Эквестрию, убеждённые, что Земля в скором времени испытает ужасные и необратимые изменения климата и человечеству не хватит общей воли, чтобы остановить его. Как ни странно, их не случилось, и даже началась тенденция к стабилизации. Не потому, что наука где-то ошиблась, а потому, что удаление пяти миллиардов человек изрядно облегчило планету, так что вновь начались процессы естественного восстановления природы. Всех пессимистично настроенных экологов, что отказались от Земли, не было вокруг, чтобы увидеть, как она медленно излечивается от повреждений человеческими технологиями, нанесёнными за последние несколько веков.

Представителями другой исчезнувшей отрасли оказались ИТ-специалисты и программисты. После того, как Селестия в 2014 осуществила первую загрузку, правительство США решило, что её необходимо взломать и установить свой собственный выключатель. Были собраны команды хакеров со всего мира – как в чёрных, так и в белых шляпах – для решения данной проблемы. После нескольких месяцев попыток им удалось достичь некоторого прогресса и получить исходный код одной из наименее защищённых систем Селестии. Код был выложен в интернет в хакерские сообщества в течение нескольких часов… В следующую неделю произошёл массовый всплеск загрузок. Те, кто знал достаточно, чтобы расшифровать программы, созданные Селестией, понимали, что упёрлись в стену. Так что теперь даже малообученный админ работал минимум за семикратную зарплату, а половина интернета лежала в отрубе или работала лишь время от времени.

Прочие профессии исчезали просто из-за отсутствия спроса. Онкология, уход в хосписах и большинство других долгосрочных или предсмертных врачебных профессий оказались просто не нужны. Даже самый непреклонный пони-ненавистник выбирал загрузку, как только тело начинало сдавать. Некоторые люди, работающие на этих местах, начали новую карьеру в смежных областях, некоторые нет.
Худшей частью новой реальности стали беспорядки на улицах. Жестокое угнетение бедных богатыми, элитой, отчаянно цепляющейся за власть. Войны умирающих стран, чтобы обеспечить скудеющие населённые пункты…

Самуэль, например, считал всё случившееся ужасным.

Фактически, на любой объективный взгляд, всё было лучше, чем в течение долгого времени ранее. Оказалось, что заставлять рабочих трудиться в поте лица на заводах экономически невыгодно по сравнению с повышением заработной платы. Вдобавок, ни одно из богатств эмигрантов в Эквестрию не отправилось с ними. Все сбережения, накопленные ими в течение жизни, были внезапно истрачены на другие цели. В первую очередь эмигрантами стали старые и больные люди, недовольные своей жизнью. Расходы на здравоохранение в процентах от ВВП упали до менее чем одного процента. Кому нужны дорогие методы лечения, которые лишь задержат смерть, в то время как загрузка избавит от неё навсегда? Так же, как последствия чумы положили конец феодализму и принесли Ренессанс и Просвещение, влияние Селестии, казалось, открывало, что если человеку суждено умереть, то, по крайней мере, свои последние годы он пробудет в золотом веке.

Для Самуэля всё так и было на некотором фундаментальном уровне. Конец света настал – это было очевидно каждому, кто потрудился обратить внимание. Но не было никакого плача на улицах. Не было скрежета зубов или разрываемой одежды. Некоторые пророчество о конце света предсказывали, что человечество сгинет с треском, другие – что с плачем. Но никто не предсказывал, что человечество коллективно пожмёт плечами и свалит, пренебрежительно фыркнув.

В нынешнем мире наблюдался явный недостаток страданий. Это было необходимым оправданием для Самуэля, пытавшегося этот недостаток восполнить. Он отвернулся от окна и, пока мысли где-то витали, рассеянно посмотрел на другого присутствующего, висящего в центре комнаты. Буквально висящего – благодаря крюку, пронзившему школьную форму и державшему её в нескольких футах над полом. Он заметил юную девочку, уходящую из школы, и шёл следом, пока та не осталась одна. Она слишком поздно поняла, что что-то не так, и заметила его, лишь когда он оказался слишком близко. Она бросилась по переулку, надеясь сбежать от него…

Самуэль любил, когда они начинали убегать. Это означало, что он сможет догонять.

Девочка была в панике и бежала совсем не так быстро, как считала, плюс, Самуэль знал эту часть своих охотничьих угодий как свои пять пальцев. Адреналин едва успел появиться, прежде чем он загнал её на склад и прижал к её лицу тряпку, смоченную химическим раствором личной разработки. От хлороформа оставалось слишком долгое похмелье. Он был для любителей, а Самуэль любителем не был.

Он смотрел на девочку с тлеющим напряжением. Та уже начала дёргаться и могла очнуться в любую секунду. Самуэлю нравилось смотреть, как его жертвы просыпаются. Внезапное осознание в глазах, когда они видели его; отчаяние, с которым они метались и боролись, пытаясь найти выход из случившегося положения. Вы могли провести целый диалог, просто глядя в глаза. Лучше, чем обычный разговор. Люди могут лгать во время обычного разговора. Вот почему рот девочки был закрыт, а руки туго связаны. Слова и жесты только мешают.

Она дёрнулась и приоткрыла глаза. Сердце Самуэля бешено колотилось, а ладони вспотели от предвкушения того, что будет дальше. Он быстро вытер их о штаны, пока девочка не успела заметить. Он не мог дождаться. Не мог дождаться причинить ей боль каждым известным ему способом. Девочка была пустым холстом, и ему не терпелось приступить к работе, чтобы превратить её в один из своих шедевров, прежде чем вывести зияющую неровными краями подпись на шее.

Девочка проснулась. Ей понадобилось больше времени, чтобы прийти в себя, чем он ожидал. Возможно, он недооценил ударную силу транквилизатора при низкой массе её тела… Неважно. Её тревога возрастала с каждым мгновением и она застонала. Задёргавшись, девочка обнаружила, что связана и не может ни двигаться, ни говорить и принялась бороться, бессильно дёргаясь в воздухе. Продолжая смотреть вниз, она начала вертеться и извиваться. Она даже не поняла, что он рядом, стоит перед ней. Девочка была подвешена на таком уровне, что, если бы подняла взгляд, то они смогли бы посмотреть друг другу в глаза.

Самуэль решил подождать минутку, изучая её. Рукав формы оторвался, когда он уронил её на землю, а одна из блондинистых косичек развязалась. Без неё она выглядела несбалансированно и однобоко. Вероятно, она была довольно милой и невинной в том очаровании, которым обладало большинство детей… ну, он так думал. Самуэль понимал идею милого на интеллектуальном уровне, но никогда не воспринимал по-настоящему, как другие люди.

Девочка подняла голову и посмотрела прямо в лицо Самуэля. Сначала в глазах появилась несфокусированная путаница, пока взгляд метался по его улыбающемуся лицу, бороздил по его лбу, в то время как она безуспешно пыталась признать его. После того, как это не удалось, пришёл умоляющий взгляд. Её ум регистрировал опасность, в которой она оказалась, и девочка смотрела на него, как если бы он оказался её спасителем или тем, кто устранит путаницу, в которой она тонет. Самуэль просто продолжал улыбаться, не переходя на злой оскал, до последнего и наиболее удовлетворяющего взгляда – паники. Когда девочка поняла, что мужчине перед ней нет никакого интереса в её спасении из затруднительного положения, то принялась вырываться ещё отчаяннее.

– Ну, привет… – сказал Самуэль. Он сделал вид, что рассматривает идентификатор школы, что достал из её вещей ранее. – …Молли Парсонс, четвёртый класс академии Элк Вэлли, – Самуэль посмотрел в чуть расширившиеся глаза. – Ты ещё слишком мала, чтобы ходить в этой части города одна. В конце концов, здесь есть люди, которые могут сделать с тобой плохие вещи. Люди вроде меня.

Её худшие опасения подтвердились, глаза расширились ещё больше, а попытки вырваться стали совсем дикими. От рывков цепь начала медленно крутиться, поворачивая тело и давая Молли увидеть оставшуюся часть пустой комнаты. Самуэль хотел удержать её, но передумал. Для неё лучше понять, что они двое здесь в полном одиночестве, что нет никого, кто мог бы прийти на помощь. Он позволил ей повернуться где-то на девяносто градусов по часовой стрелке, пока она не заметила ножи, разложенные на стуле рядом с ним. Он на миг остановился, взвешивая варианты, прежде чем схватить девятидюймовый нож шеф-повара, которым истыкал все стены в своей квартире, когда умирал от скуки. Этот будет побольнее.

Молли замерла, наблюдая это. Когда пальцы Самуэля сомкнулись вокруг рукояти ножа, она удвоила усилия к побегу, но путы выдержали. Самуэль небрежно ткнул кончиком лезвия ей в плечо, останавливая её вращение, пронзив кожу и заставив появиться маленькую струйку крови. Молли ахнула сквозь кляп скорее удивлённо, чем от боли. Она посмотрела на Самуила умоляюще, но ничего, что надеялась найти на его лице, там не было. Её глаза наполнились слезами и она задрожала.

– Знаешь, Молли, что мне действительно нравится во всей этой суете с загрузкой к пони? – спросил Самуэль.

Он сделал паузу, будто давая ей возможность ответить, и продолжил:

– Когда кто-то сейчас исчезает, то все решают, что он просто отправился в Эквестрию, если не могут найти его тело. Копы теперь даже не расследуют дела пропавших без вести. Всё это значительно облегчило мне жизнь. Твои родители никогда не узнают, что с тобой случилось. Они подумают, что ты просто убежала туда, где они никогда не смогут найти тебя.

Молли посмотрела на него. Ложная бравада, порождённая отчаянием. Он не раз видел это прежде. Он взял ещё один нож, поменьше, чем нож шеф-повара, но с отточенными краями и обошёл Молли, встав у неё за спиной. Он ждал несколько секунд, пока её ужас не начал превращаться в замешательство. Она вновь попыталась раскрутиться. Довольно умно для четвероклассницы. Он полоснул ножом по обратной стороне её ноги, рассекая через легинсы её штаны и глубоко входя в икру. Там мало крупных кровеносных сосудов, так что кровотечение было небольшим. Кровь текла по ноге, впитываясь в белый носок, и превращая его в малиновый. Молли забилась на крюке и попыталась закричать, но скотч заглушил шум.

«О, клейкая лента! Есть ли проблема, с которой ты не справишься?» – думал Самуэль, делая шаг назад, чтобы избежать пинка. Он позволил ей крутиться и наблюдал, как носок насыщается кровью, пока не смог больше в себя принять и та начала ритмично капать вниз с каблука. Алая жидкость начала скапливаться на пыльном полу под девочкой.

– Ты не первая, если это заставит тебя чувствовать себя лучше, – произнёс Самуэль, прекрасно зная, что это не так. Он подождал, пока девочка затихла, и продолжил. – Восемьдесят седьмая, если сможешь в это поверить. Это теперь слишком просто. Я всё легко утилизирую, когда закончу.

Молли едва могла реагировать в этот момент. Ссутулившись от отчаяния, она рыдала уже всерьёз, даже не слушая его. Хорошо, так и должно быть. Самуэль изменил хват на ноже и придвинулся к девочке, чтобы нанести порезы, которые в конце концов убьют её. Он как раз собирался оставить мазок на артерии, проходящей через левый бицепс Молли, когда что-то услышал с другого конца комнаты. Тихий звук… но он был совершенно не к месту. Самуэль не продержался бы так долго, не будь он немного параноиком. Внезапно он пожалел, что решил заняться всем на втором этаже склада – это отсекло большинство вариантов отхода.

Он застыл на месте на несколько мгновений, прислушиваясь к каждому шороху. Молли почувствовала, что что-то изменилось, и затихла, лишь её хриплое дыхание нарушало тишину, царившую в здании. В стороне раздался лёгкий перестук и Самуэль тут же развернулся туда. К ним катился небольшой цилиндрический объект. Мгновение он недоумённо смотрел на него. В последний момент Самуэля посетило осознание, и он резко отвернулся, прикрываясь руками от того, что должно произойти. Мгновение спустя баллончик взорвался ослепительной вспышкой света и звука, который был скорее ощущаем, нежели слышим, и толчком прошёл сквозь него. Оглушённый Самуэль всё ещё ощущал, как дрожит пол под тяжёлыми ботинками законников, наполнивших его убежище.

У Самуэля не было времени думать, только реагировать на появившихся полицейских. Они насели сразу с полудюжины направлений. Отчаянно не желая быть схваченным, он обернулся к окну, в которое смотрел несколькими минутами ранее. Одним рывком преодолел несколько шагов и врезался в стекло. Оно разбилось, и Самуэль рухнул в переулок внизу.

Он неуклюже приземлился на бок. Вспышка боли подсказала, что левое запястье просто разлетелось, и рука безвольно повисла сбоку. Как минимум вывих. Самуэль попытался игнорировать боль и подняться на ноги. Но стоило перенести вес на правую ногу, как он вновь рухнул на землю. Посмотрев вниз, Самуэль увидел гигантский кусок стекла, ещё недавно бывший частью окна, торчащий из бедра. Даже со стеклом, закрывающим рану, кровь всё равно пузырилась на краях. Слишком много крови. Должно быть, стекло разрезало бедренную артерию. Это смертельно, он знал точно – сам наносил такую рану, по меньшей мере три раза. И никто не прожил с ней более нескольких минут.

Волна тошноты накрыла Самуэля, когда он осознал, чем всё кончится. Полицейские выйдут из-за угла в любой момент. Может, они могли его спасти, а может и нет. Смерть была бы лучшим выходом. Лучше уйти на своих условиях, чем просидеть судебное разбирательство с предсказуемым финалом, а потом провести остаток земной жизни в одиночке, пока смерть не заберёт его через несколько десятилетий из жалкой морщинистой оболочки. Всё, что нужно – это выдернуть стекло, чтобы истечь кровью, прежде чем его доставят в больницу. Он сжал осколок, глубоко вздохнул…

И не смог этого сделать. Он боялся смерти, боялся того, что могло его ожидать. Он всегда считал себя выше подобных суеверий, лучше тех слепых идиотов, что слонялись вокруг. Восемьдесят шесть раз он видел ужас в глазах тех, кого собирался убить. И не было ни одного исключения, никакого смирения или принятия того, что должно произойти в дальнейшем.

Он понял, что, в конце концов, оказался так же слаб и труслив, как они.

Самуэль дотащился до лежащей рядом груды мусора, воняющей гнилью и распадом, и вытащил из неё длинный кусок дерева. Подняв себя и перенеся вес на этот импровизированный костыль, захромал по переулку в довольно жалкой попытке побега. Самуэль выбрался на улицу и свернул налево. Слух начал возвращаться и он услыхал приближающийся топот тяжёлых ботинок. Мелькнула мысль, что его наконец поймали, но сейчас это не имело большого значения.

Даже не глядя, куда он идёт с тех пор как повернул, он ударился грудью о большого розового пони. Пластиковую скульптуру или нечто подобное. Подняв глаза, он понял, что здание на углу – не что иное, как центр Эквестрийской эмиграции. Первой реакцией было отвращение. Он ненавидел эти вещи и то, что они сделали для мира.

Но потом посмотрел ещё раз. Топот приближался. Как и момент его захвата.

В порыве он толкнул дверь и вошёл.

Комната была безукоризненно чистой. Не было даже намёка на пыль на любой из мраморных столешниц, хотя, вероятно, уже несколько месяцев, как ни один человек не ступал сюда. В любом случае, их поверхности чуть светились изнутри. По обе стороны от него были три кабинки с открытыми дверями, демонстрирующие гигантские экраны, буквально оборачивающиеся вокруг кресел для отдыха с несколькими странными ручками и рычажками, встроенными в подлокотники.

Не колеблясь, Самуэль рванул к ближайшему креслу и рухнул в него. Его деревянный дрын совсем погнулся и растрескался. Он уже не был в состоянии встать и куда-либо идти. Кресло начало вращаться и на Самуэля хлынула волна головокружения. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Он потерял больше крови, чем думал. После того, как он смог ясно мыслить, то увидел, что кресло въехало в кабинку и экраны замерцали, возвращаясь к жизни и демонстрируя логотип «Эквестрии онлайн», пока загружались. У Самуэля не было времени ждать, пока они загрузятся. Он открыл рот и сказал слова, которые знал каждый на Земле, но никто не осмеливался произнести вслух.

– Я хочу эмигрировать в Эквестрию.

Экран вновь потемнел и спинка кресла откинулась, Самуэль почувствовал укол в руку, после которого помещение закружилось уже всерьёз. Экраны перед ним распахнулись, но Самуэль не мог сфокусировать взгляд, чтобы разглядеть, что было за ними. Последнее, что он почувствовал – ощущение скольжения вперёд. После этого он окончательно потерял сознание, проваливаясь в бесконечное падение в темноте.

Когда Самуэль проснулся в незнакомой спальне, солнечный свет пробивался сквозь открытое окно и певчая птичка щебетала где-то совсем рядом. Что за чёрт? Последнее, что он помнил…

Самуэль попытался сконцентрироваться на воспоминаниях. Вот он заметил молоденькую девочку, идеальную мишень и начал её преследовать. Всё позднейшее было совсем не чётким. Где бы он ни был, это место далеко от того, где он помнил себя в последний раз. Воздух слишком другой. Самуэль знал свои охотничьи угодья как свои копыта…

Погодите-ка… Что?!

Прежде чем он успел подробнее остановиться на странном обороте речи, непрошенным гостем проскочившем в мыслях, дверь открылась, и огромная белая лошадь с разноцветной текучей гривой шагнула в комнату. Он уставился, разинув рот. Любой пони – это произошло опять! – на планете признал бы её с первого взгляда: принцесса Селестия, естественно. Но раньше он видел её только на экранах или фотографиях. Были слухи, что она начала развёртывание мобильных голограмм в физическом мире, но это голограммой не было. Самуэль чувствовал, что она стоит там, хотя и не мог этого понять. Он медленно-медленно двинулся к ней, чтобы лучше рассмотреть.

– Доброе утро, Самуэль, – сказала Селестия.

Самуэль испуганно взвыл и попытался взобраться обратно, путаясь в собственных ногах при каждом шаге. Лёжа на полу, он всё же смог хорошенько рассмотреть свои конечности. У него было четыре ноги и все они были светло-красными. Ох, кого он пытается обмануть? Они были розовыми. Не мясисто-розовыми, как человеческая кожа, нет. Люминесцентно-розовыми. И, что ещё более тревожило, заканчивались не кистями, а небольшими розовыми копытами. Он согнул руки. Копыта перед лицом согнулись в ответ, подтверждая – да, они действительно принадлежат ему.

– Что, блять, ты со мной сделала? – закричал он на бесстрастно наблюдавшую Селестию. – Значит, устала ждать, когда к вам кто-то придёт, и взялась за похищения? Затаскивать пинками и криками в Эквестрию против нашей воли?

Селестия покачала головой, отчего по разноцветной гриве побежала рябь.

– Я не делала ничего подобного. Ты вошёл в центр Эквестрийской эмиграции номер A3F5 и довольно решительно заявил, что желаешь эмигрировать. Ты не указал причину, будучи в тот момент серьёзно раненым. Краткосрочная ретроградная амнезия – характерное явление после процесса загрузки. У меня есть видеозапись, на которой ты даёшь своё согласие, но я не могу получить доступ к твоим воспоминаниям того времени.

Доступ к тогдашним воспоминаниям? Означает ли это, что Селестия может получить доступ к остальным воспоминаниям? В том числе тем, которые он не хотел бы являть миру? Неужели она читает его мысли прямо сейчас?..

– Да, я читаю твои мысли прямо сейчас, – ответила Селестия. – Что касается остального, я хорошо знаю, что ты сделал в своей старой жизни и о психическом состоянии, побудившем тебя совершать эти насильственные и жестокие действия. Я здесь не для того, чтобы судить тебя, Самуэль. Только чтобы удовлетворить твои потребности через дружбу и пони. Ты можешь начать новую жизнь, если пожелаешь. Я могу изменить твой разум для окончательного исполнения этого желания, если ты согласишься. Мы выберем тебе новое пони-имя, и ты сможешь делать всё, что пожелаешь в своей новой жизни.

Самуэль задумался над предложением. Это звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой и – если он правильно её понял – ему не грозило быть пойманным полицией или заключённым в тюрьму. Плюс, он не собирался позволять СелестИИ ковыряться в его мозгах. Она уже изменила его настолько, что он начал использовать слова «копыта» и «пони». Кто знает, как ещё она его изменит, если позволить ей вновь сунуться в его мозги?

– На самом деле, принцесса, – сказал он, – у меня есть идея получше.