Автор картинки — Leetah

Автор: Chatoyance
Перевод: Многорукий Удав
Вычитка: Веон, Tails Doll, Hariester, Yarb
Оригинал

Начало
Предыдущая глава

Глава 7
Великолепие залегает повсюду

 

Пандит Рамсамуж провёл весь день в молитвах Хаягриве, но безо всякого результата. Пандит по-прежнему был конём. Точнее сказать, он был конеподобным, ибо не бывает на свете ни ярко-голубых коней, ни крылатых. Кроме того, он был сложен не как настоящая лошадь — маленький, с широкими копытами и большой головой. Глаза его теперь были поистине огромными, с радужками цвета рубинов, и когда он смотрел в них, стоя над своим отражением в воде, то каким-то образом видел в глубине зрачков самого себя.

Пандит пока не осмеливался летать, но выходил на улицы Кхаджурахо. И никто из людей, включая тех, кто претендовал на сиддхи или абхинна, похоже, не видел его истинного облика. А раз даже просветлённые были слепы, то оставалось лишь обратиться к богам, и прежде всего, конечно же, к белому, с конской головой владыке Хаягриве, сиятельнейшему божеству знаний и мудрости. Ведь и пандит стал теперь конём, пусть и каким-то странным — конечно же, Хаягрива посчитает его за своего. Раз с ним произошла каматкара — пандит, мужчина, за одну ночь превратился в некоего небесного скакуна, — значит, Хаягрива непременно ответит ему и объяснит его новую роль и место в жизни.

Только не сегодня.

Пандит отвернулся от древних памятников и потрусил прочь от толпы, пришедшей на них посмотреть. Солнце уже садилось, и пандиту хотелось есть. К счастью, жить как лошадь оказалось удивительно просто — повсюду росла трава для еды и текла вода для питья. Удовлетворить потребности лошадиного тела было очень легко, и пандит обнаружил даже, что вкус травы меняется в зависимости от места и разновидности, благодаря чему лакомился роскошными яствами. В новом теле он никогда не голодал и, без сомнения, обладал превосходным здоровьем.

Пандит уже знал, что в его интересах не пастись на глазах у людей, потому что для них он по-прежнему выглядел человеком. Но это было совсем нетрудно, и во время еды он не уставал возносить благодарности за дарованные ему сильное новое тело и превосходную лёгкость бытия.

Однажды владыка Хаягрива непременно откликнется. А до тех пор пандит будет молиться и бродить по храмам, не нуждаясь ни в работе, ни в подаяниях, ни в прочих человеческих заботах. Он будет наслаждаться этим щедрым и прекрасным даром беззаботного времени, пока ему не откроется наконец его новая цель или смысл, и, может быть, в один прекрасный день научится пользоваться крыльями.

──── Δ ────

Маргарита уставилась на Дворец Юстиции, раскрыв от изумления рот. Прежде белокаменный Дворец стал сказочным замком, розовым и пурпурным, с затейливыми узорами и роскошной позолотой. Венчающий его купол выглядел особенно потрясающе, ещё наряднее прежнего, и был украшен спиральной полосой. Теперь старое здание выделялось на фоне прочих домов Брюсселя не потому, что было старинным и изысканным, но потому, что было чужим.

Почему никто этого не замечал? Маргарита шагала по улице Винант, иногда останавливая прохожих, указывая в сторону Дворца и спрашивая, что они видят. Все отвечали банально: говорили, что видят Дворец, или какую-нибудь колонну, или окно, или белые стены, какими они были до превращения, или что угодно ещё — смотря кто как понимал, на что она пытается показать. Никто, похоже, не в состоянии был осознать, что настоящий Дворец за одну ночь подменили совершенно другим зданием того же размера, которое выглядело так, словно явилось прямо из сказки.

Устав от очередной бесплодной попытки разгадать тайну, почему городские жители были совершенно неспособны заметить такую громадную перемену в собственном городе, Маргарита отправилась в привычный долгий путь до одного из множества парков. На прошлой неделе она зачастила в Форестье-Бопарк, но сейчас решила добраться до гораздо более крупного и роскошного парка Дюден на юге. В нём, недалеко от тюрьмы Сен-Жиль, она некогда угощалась вкуснейшей картошкой, но самое главное — там было множество деревьев, укрывавших от посторонних глаз, и просторных зелёных лужаек.

Когда наступила ночь и парк наконец почти опустел, она смогла спокойно поужинать, попаслась не торопясь и от души, как и положено пони, которой она теперь стала. Маргарита практически смирилась с тем, что остальные видели её как обычную женщину, в конце концов она была всего лишь крошечной точкой в огромном густонаселённом городе. Но целый Дворец Юстиции?.. "Hangt hier de pot!"

──── Δ ────

Рэйчел трудилась, вручную пришивая последние фальшивые шнурки на самодельный накопытник. Грегория стояла на месте, стараясь не мешать. Стоять было легко — она научилась защёлкивать колени после того, как Рэйчел рассказала ей, что лошади так умеют. По правде говоря, Грегория едва не заснула, и ей стало немножко стыдно, когда Рэйчел похлопала её по щеке, чтобы привлечь внимание.

— Походи немного вокруг, только сперва потише, посмотрим, как они держатся, ладно? — улыбнулась Рэйчел; ей определённо нравилось делать одежду для настоящей живой эквестрийки. Грегория решила, что её можно понять: Рэйчел любила мультфильм, и сыграть роль той пони, которой нравилось делать платья... Рэрити, да, её звали Рэрити... для неё, наверное, было всё равно что воплотить фантазию наяву. Но более того, Рэйчел явно было очень одиноко, и она, без сомнения, радовалась, что Грегория составляет ей компанию — неважно, в виде пони или нет. Какую-то часть Грегории, оставшуюся человеческой, всё ещё иногда раздражала настолько очевидная прилипчивость Рэйчел, в то время как пони-Грегория искренне стремилась помочь подруге заполнить пустоту в жизни.

Накопытники были хитроумным изобретением. Они походили на манжеты, плотно облегающие задние копыта, с застёжками-липучками. Грегория быстро научилась, как улечься на бок, извернуться всем телом и выгнуть длинную шею, чтобы надеть манжеты на задние ноги. Вот так она и оторвала фальшивые шнурки — ей по-прежнему было непривычно, насколько сильной у неё стала челюсть.

Творение Рэйчел изображало кроссовки. Сходство было изумительное, вплоть до рисунка швов и даже маленьких, вышитых на машинке фирменных "найковских" закорючек по бокам. Спереди была пришита имитация завязанных шнурков, а по нижним кромкам манжет шли полоски тонкой резиноподобной ткани, изображавшей подошву. С небольшого расстояния создавалась весьма убедительная иллюзия беговых кроссовок, идеально подходящих к небольшим округлым лошадиным копытам.

Грегория, всё ещё одетая в джинсовое понячье платье, которое Рэйчел сшила на машинке за вчерашний вечер и день, осторожно прошлась по комнате. Якобы обутые задние копыта цокали по линолеуму, дереву и ковру, но со стороны всё выглядело так, словно она носила маленькие аккуратные понячьи "найки". Липучки держались, фальшивые шнурки были там, где надо, а главное — манжеты не болтались и не крутились у Грегории на ногах.

— Попробуй побыстрее. — Рэйчел плюхнулась на диван. — Я хочу убедиться, что их нельзя легко стряхнуть.

Грегория прибавила шаг и попыталась поднимать и опускать ноги как можно резче. Она даже притопнула пару раз, чтобы быть уверенной, что накопытники точно не свалятся.

— Они потрясающие, Рэйчел. Отлично получилось! Должна сказать... это впечатляет.

— Йей! — просияв, пискнула Рэйчел мягким, тихим фальцетом. Она изображала своего любимого персонажа из мультика, жёлтую пегасочку, страдавшую социофобией. Рэйчел очень старалась помочь подруге нормально одеться, и, глядя на её явный успех, Грегория обнаружила, что улыбается в ответ.

Перестав вышагивать, она взглянула в окно. Начинало темнеть; солнце вновь садилось. Заканчивался её третий день вместе с Рэйчел, и Грегория не могла не признать... это было весело. Она удивилась этой своей мысли — с того страшного утра, когда она проснулась в облике животного, сама мысль о веселье была абсолютно невообразимой. Она ощущала себя чудовищем, жертвой ужасного несчастья, обречённой жить в кошмаре, от которого, возможно, нельзя проснуться. Но если смотреть правде в глаза, то последние три дня... ну да, они были весёлыми.

Нет, конечно, думать так было безумием, совершенным безумием. Вне сомнений, эта странная форма, в которую её запихнули, была ужасной. Грегория по-прежнему отчаянно хотела вернуть своё нормальное человеческое тело — и нормальный человеческий мозг тоже. Страшно было даже подумать, каково будет всю жизнь прожить как беглянка со скотного двора, не говоря уже о том, что в этом облике ей никогда не найти себе парня, не выйти замуж, не завести детей — Луна помилуй, что за мысль! — и вообще не жить по-человечески. Ситуация, в которой она оказалась, была её врагом, её следовало победить, и чем скорее, тем лучше. Прежде чем она окончательно потеряет чувство себя прежней и... упаси Селестия... привыкнет. Или, хуже того, ей понравится.

Прошлым вечером её положение стало ещё более отчаянным. Они с Рэйчел решили, что им стоит посмотреть "Дружбу это магию" целиком, чтобы попытаться лучше понять, что значит быть пони, а заодно взглянуть, нет ли там подсказок, которые могут объяснить превращение Грегории.

Они просмотрели подряд несколько серий на компьютере Рэйчел — у неё, как, наверное, у всех фанатов, хранился весь мультик в скачанном виде. И одна серия всерьёз поразила Грегорию. Эпизод "День семейных ценностей", по сценарию Синди Морроу, описывал историю старейшины семьи Эплов, "Бабули Смит". В нём она рассказывала, что в юности была в группе поселенцев, по сути основавших город Понивилль, основное место действия всего мультфильма.

Было показано, как поселенцы, не имея сперва ничего, кроме пары фургонов с припасами, расчистили часть огромного Вечновольного леса, положив начало обширным полям, со временем появившимся вокруг Понивилля. Эти вставки из прошлого были тонированы под сепию, чтобы подчеркнуть их древность.

И тогда до Грегории дошло. В более раннем эпизоде, "Зимней уборке", весь сюжет крутился вокруг того, что земнопони — именно одной из них стала теперь Грегория — построили Понивилль не пользуясь магией, одними лишь мускулами и копытами. В эпизоде ясно говорилось, что, согласно старинной понивилльской традиции, зимнее время года — пони, видимо, управляли всеми природными явлениями в своём мире, включая даже погоду — следовало убирать исключительно вкопытную. Это оставляло без дела главную героиню серии — Твайлайт Спаркл, единорожку, — потому что она ничего не умела без магии.

Было сказано, что этой традиции сотни лет.

Это означало, что бабуле Смит должно было быть минимум двести лет. Рэйчел быстро слазила в интернет и обнаружила, что какой-то умник с помощью статистического анализа измерил население и величину Понивилля на основе кадров из мультфильма, и заодно примерно оценил, сколько времени городу нужно, чтобы вырасти до таких размеров. Вышло, что бабуле Смит, скорее всего, около трёх столетий.

Триста лет. И ничто не указывало на то, что бабуля Смит была какой-то особенной. Нет, она была простой фермершей-земнопони, совершенно обыкновенной. Настолько обыкновенной, что центральный конфликт "Дня семейных ценностей" как раз и заключался в том, что все персонажи полагали, будто бабуля Смит не может рассказать ничего интересного. Её собственная внучка почти всю серию этого стыдилась.

Грегория превратилась в земнопони из этой самой телепрограммы. У неё не было причин думать, что она хоть чем-то отличается. Превращение в пони не просто лишило её человеческого облика и переделало мозг так, чтобы заставить её стать лучше, чем она была раньше. Эта кошмарная трансформация нанесла ей самый коварный, страшный, ошеломительно подлый удар из всех возможных.

Радикально удлинила жизнь.

Средняя продолжительность жизни человеческой женщины составляла восемьдесят с чем-то лет. Средняя продолжительность жизни эквестрийской пони — видимо, два, а скорее три века. В три с лишним раза дольше, и при этом сохраняя очень неплохое здоровье. Бабуля Смит была старой, но она могла танцевать, нормально двигалась, а её единственной проблемой было больное бедро из-за столетий лягания яблонь.

Если бы она не издевалась так над своими бёдрами, то, наверное, была бы вполне здорова.

Грегория повидала немало дряхлых пятидесяти- и шестидесятилетних, но лишь горстку тех, кто к восьмидесяти сохранял приличную физическую форму. Она встречала двух старушек в возрасте за девяносто, одна была очень бойкая, зато другая едва могла двигаться. Между тем бабуля Смит, земнопони, в свои триста с чем-то иногда пользовалась ходунками. Время от времени. Не в каждой серии. О, и колени у неё были уродливые. Триста лет жизни.

Это превращение оказалось безжалостным. Бессердечным. Запредельно жестоким. Обычные землянские пони хорошо если доживали до тридцати. Очень серьёзный повод, чтобы вернуть себе человеческое тело. Но три века жизни — два как минимум — это было невероятное искушение. Возможно, будь она религиозной фанатичкой, верящей в загробную жизнь, уверенной, что после смерти её ждут вечные пироги и тортики... но Грегория боялась смерти, очень боялась. Она сомневалась, что смерть означает награду — или наказание. Её грызла мысль, что смерть может оказаться именно тем, чем выглядит — исчезновением навсегда. Забвением. И это пугало её больше всего на свете.

Даже ад значит, что ты всё-таки существуешь.

Триста лет вместо восьмидесяти. Словно то, что её изменило, сознательно сделало всё возможное, чтобы заставить её страдать при любой попытке отменить превращение.

Хотя нет, не совсем так. Будь у неё выбор, в какую пони превращаться, Грегория скорее стала бы единорогом или пегасом. Магия или умение летать очень многое сделали бы гораздо проще. Нет, превращение не могло быть атакой лично на неё — иначе бы её превратили в другой вид пони.

Открытие, что, будучи пони, она может прожить целых триста лет, гораздо дольше, чем любые известные люди-долгожители, заставило её ещё отчаянней стремиться вернуть свою человечность. Столь щедрый дар, добавленный срок жизни, ещё больше усиливал желание смириться. И со временем станет только хуже, когда люди, которые ей дороги — мама, сестра, Рэйчел... — состарятся и умрут. Ужас от того, как люди у неё на глазах начнут умирать направо и налево, когда будут заканчиваться их коротенькие жизни, постепенно превратит её стремление снова стать человеком в окончательно дурацкую идею, и...

"Их коротенькие жизни" — она что, правда только что так подумала?.. Грегория встряхнула головой, отчего её грива взметнулась и свесилась набок. Предательский пони-мозг всё чаще такое выдавал. Думал о людях как о "них", не причисляя её к ним. "Наши коротенькие жизни!" — яростно подумала она про себя, но в душе ощутила за этими словами лишь пустоту.

— Грегги? — Рэйчел слезла с дивана и присела на корточки перед Грегорией, пристально глядя ей в лицо. — С тобой всё в порядке? Что-то не так?

Грегория сфокусировала взгляд и попыталась принять весёлый вид ради подруги.

— Я... просто думала о... кое о чём. О превращении, о будущем. — Рэйчел выглядела обеспокоенной; похоже, попытка изобразить веселье не удалась. — Я в норме, всё будет хорошо. Прости. Прости, я просто чуть отвлеклась.

Рэйчел не вставая подняла руку с колена и почесала её за левым ухом. На секунду Грегорию переполнило удовольствие, и она обнаружила, что уже улыбается, вопреки собственным невесёлым мыслям. О Луна, как же приятно. Ох, да, да, вот тут.

Когда Рэйчел убрала руку и Грегория пришла в себя, ей стало почти что стыдно из-за того, насколько лучше она себя почувствовала. Если она хотела бороться, ей следовало сосредоточиться и не радоваться сверх меры. Искушений и так уже хватало. Еда, чувства, настроение, долгая жизнь, здоровье, да ещё такие вот приятные мелочи.

— Гм, Рэйчел? Может... может, тебе не стоит так больше делать.

Рэйчел явно ужасно огорчилась:

— Я... э... прости. В смысле, я просто... — кажется, она готова была заплакать.

— Ох...перья конские... Рэйчел, это было приятно. Мне понравилось, слышишь? — Теперь Рэйчел пришла в полное замешательство и выглядела одновременно грустной и озадаченной. — Мне слишком сильно понравилось, понимаешь? Из-за таких штук трудно бороться с тем, чтобы быть пони. Столько соблазнов, и из-за них трудно сконцентрироваться на... на возвращении, ты понимаешь меня?

Рэйчел больше не казалась озадаченной, но грусть осталась, приглушённая, но заметная.

— Я... думаю, да, понимаю. Просто это так здорово — чесать тебя за ушами, и ты выглядела такой печальной, и... прости. Я постараюсь больше так не делать.

Грегория, стоявшая в своём джинсовом понячьем платье (обалденно классном, по правде говоря; Рэйчел сделала изумительную вещь, оно как будто явилось из мультика), лишь тяжело вздохнула. Её обуревали противоречивые чувства. Она должна была вернуть себе человеческую жизнь, но Рэйчел просто хотела её приласкать и утешить, и это правда было так маффински здорово, и ей очень важно было выразить сочувствие, и, видит Селестия, сейчас не было ничего важнее доброты, и почему всё так трудно, и почему вообще так получилось, и вдруг Рэйчел всё это надоест и она больше не захочет ей помогать, и...

— Грег? Грегги? — Рэйчел потянулась вперёд, а затем вдруг отдёрнула руку со странным выражением на лице. — Слушай, может, я только всё усложняю для тебя. Может, от меня мало пользы и...

Грегория шагнула вперёд и прижалась к Рэйчел, которая чуть не перекувырнулась от внезапного толчка. Рэйчел полностью села на пол, и Грегория обнаружила, что вжимается грудью в тело сидящей подруги, изогнув длинную шею вниз, через спину девушки. Получилось хоть и странное, но всё же объятие. Понячье объятие, решила Грегория, инстинктивное, видимо. Рэйчел подняла руки и обвила ими шею и холку Грегории.

— Ты единственная, кто мне помогает, Рэйчел. — Грегория обняла её крепче. — Пока я не пришла сюда, свалившись на тебя, как эгоистка, мне было вообще некуда деться. Ты помогаешь. О Селестия, ещё как помогаешь. Прошу тебя, пожалуйста, не думай, что от тебя нет пользы, потому что она есть. Ещё как есть. Просто... просто я боюсь.

Рэйчел не удержалась и машинально начала гладить Грегорию по мягкой шёрстке, словно зверюшку.

— Ну да, тебе же от всего этого наверняка страшно, но я это всё время забываю, потому что ты такая классная в виде пони, и я бы так хотела, чтоб... прости. Я всё время забываю, насколько тебе трудно.

От Грегории не укрылось, как Рэйчел вдруг осеклась.

— Вот это и проблема, Рэйчел. Страха всё меньше и меньше. Настоящая беда в том, что всё это... соблазнительно. О Луна, если бы ты только знала. Еда на вкус лучше, запахи лучше, даже моё зрение лучше — всё так маффински здорово, что мне уже по-настоящему трудно сопротивляться. Сперва было ужасно страшно. Но чем дальше, тем больше я привыкаю!

— Это лишь значит, что ты по-прежнему человек.

Грегория отстранилась, оторвавшись от Рэйчел, и неловко уселась, скособочившись, чтобы не прижать хвост.

— Чего?..

Рэйчел скрестила ноги, усевшись по-турецки, и опёрлась на руки.

— Это значит, что там, внутри, ты всё ещё человек. Я серьёзно.

Грегория заметила, что сидит с отвисшей челюстью, и закрыла рот.

— Как... привыкание... к тому, что я пони... может каким-то образом значить, что я человек?!

— Люди приспосабливаются, Грегги. Я думаю, это и есть то, что определяет нас как людей. Смотри, гориллы и шимпанзе могут говорить — на языке жестов, но язык жестов это тоже речь, и многие животные делают и используют инструменты, и все животные могут любить и чувствовать, и даже белки разгадывают головоломки, а вороны решают математические задачи, и...

— Вороны решают математические задачи?.. — изумилась Грегория.

— Ага! Это было в "Нью-Сайнтисте"! Они провели с воронами эксперимент, где...

— Стой, стой... — Грегория топнула копытом, — вернись к теме. Как то, что я привыкаю быть пони, доказывает, что я человек? А?

— Другие животные могут делать почти всё, что люди считали — очень долго — своими уникальными способностями. Но было доказано, что это всё неправда. Так что тогда делает людей особенными? Если это не речь, не мышление, не чувства, не инструменты, не загадки, не даже математика, то что тогда люди умеют лучше, чем все остальные животные? — Рэйчел откинулась назад, оперевшись на локти, и вытянула ноги мимо Грегории.

Грегория решила не пытаться сидеть прямо и улеглась по-понячьи, на сложенные ноги. Пришлось чуть повозиться, чтобы сменить позу, но оно того стоило. Так было гораздо приятнее, чем отсиженный фланк и ноющий хвост.

— Я сдаюсь, Рэйчел. Что же в людях особенного? — Снаружи уже вечерело. Разговор вышел довольно долгим.

— Люди могут приспособиться ко всему! — Рэйчел нечасто ходила по дому в обуви, и сейчас её босая ступня оказалась прижатой к боку Грегории, поверх ноги и копыта. Девушка пошевелила пальцами ноги, явно наслаждаясь ощущениями от мягкой жёлтой шёрстки, и улыбнулась, совершенно не стесняясь этого (а следовало бы, подумала Грегория). — Из сердца Африки, сквозь ледниковый период, в каждом климате: среди песков пустынь и в Арктике, в джунглях и степях, в горах и на островах в океане — люди приспособились жить всюду, Грегги. Вот что такое человек — животное, которое приспосабливается.

— Но... — Грегория хотела возразить, но не смогла придумать, что на это сказать.

Рэйчел продолжала... наслаждаться... её шёрсткой. Рукава джинсового платья были широкими и короткими, так что Рэйчел без труда закопалась пальцами ног под ткань.

— Люди эволюционировали на Земле, так? Но они вышли в космос, в совершенно чуждую среду, где нет тяжести, нет ни верха, ни низа, а тот астронавт, канадец, он по телевизору играл на гитаре, и пел песни Боуи, и ставил научные опыты как ни в чём не бывало! Как будто всё ему нипочём, ему даже нравилось там, на орбите, где всё абсолютно для человека непривычное. Люди могут приспособиться к чему угодно! Люди какие хочешь условия поимеют как сучку!

Грегория, пони-Грегория, вздрогнула от последнего слова. На букву "с". Ну что за жёлудь с этим пони-мозгом, подумала она про себя. И всё же, небольшая речь Рэйчел подняла ей настроение. Люди могут приспособиться к чему угодно. Если это и вправду уникальная способность людей, то, что делает человека человеком, то, может, ей глупо думать, что приспособиться жить как пони — значит признать поражение. Может, это, наоборот, доказательство того, что Грегория всё-таки осталась собой. Смогла бы шимпанзе справиться с внезапным превращением в другое существо? А дельфин? А ворона? Скорее всего, подумала Грегория, эти животные просто перепугались бы до смерти и начали в панике биться о стены, пока не сломали бы шею.

Мысль о невинных зверюшках, ломающих шеи, заставила пони-Грегорию поёжиться и погрустнеть. С некоторыми усилиями она отвлеклась от неё и пришла в себя. "Это не взаправду, я просто подумала". Вдобавок ко всему прочему, её новый пони-мозг очень здорово умел рисовать в воображении живые картины и всерьёз переживать то, что сам же навоображал. В новом теле было столько всего хитрого, столько всего, к чему надо...

...надо приспособиться. Приспособиться. Ей пришлось жить с этим, и она не впала в панику (ну, может, чуть-чуть), она приспособилась и держала всё под контролем. Тело, мозг, чувства, всё. Грегория гордо улыбнулась. Рэйчел попала в точку. В людях было нечто непобедимое. Нечто несокрушимое. И она, Грегория Самсон, по-прежнему оставалась самой собой, и по-прежнему была человеком там, глубоко внутри, потому что она не кидалась в ужасе на стены, как какое-то другое животное. Она приспосабливалась к этой странной, чужой, невообразимой ситуации, ибо именно это умение было присуще человеческому роду.

Грегория на минуту задумалась. Рэйчел... всё-таки она была очень умной. Хм. Оглядев свои сложенные ноги, Грегория заёрзала, пытаясь сообразить, как ползать лёжа. Вскоре она сумела подползти поближе к подруге. Самой лучшей подруге — теперь она всей душой готова была это признать и оценить по достоинству. Грегория пригнула длинную шею и пошевелила высокими округлыми ушками:

— Чёски?..

Рэйчел прямо-таки засияла и принялась радостно чесать свою дорогую подругу за ухом.

 

Читать дальше

"My Little Pony: Friendship is Magic", Hasbro, 2010-2013
"That Indestructible Something", Chatoyance, 2013
Перевод: Многорукий Удав, октябрь 2014