Итак, этому фанфику почти уже полгода. Он родился в жутком порыве кому-то что-то доказать, и изначально выглядел иначе, но ближе к финалу приобрел драматичную подоплеку. Я вплёл в текст несколько идей, о которых умолчу. Фанфик вызвал некоторую бурю споров по этому поводу на табуне.
Я не знаю, место ли ему на даркпони, но, всё же, наслаждайтесь:

Солнце опасливо выглядывало из-за туч. Словно где-то укрылось чудовище и вот-вот его проглотит. Селестия обняла сестру, ежившуюся от холода. Когда-нибудь, мечтала она – вслух ли, шепотом? – когда-нибудь всё будет иначе. Станем принцессами – настоящими! Будет замок, будут одеяла, будет много печений!

Луна зевнула, зажмурилась.

— Селестия?

— М?

— А мы умрём, да?

Кобылка, кажется. Опешила от такого начала разговора. Он ждала что-то вроде «доброе утро», а получила не самый удобный вопрос. Малышка расценила её молчание по своему, насупилась.

— Мне мама снилась.

Молчание повисло плотным туманом, никто не решался его нарушить.

— Когда мы умрём, где мы будем?

— В небесных телах. Дневные пони уходят в солнце, ночные – в Месяц, — Селестия ткнула ей копытом в нос, а Луне захотелось улыбнуться. В месяц…

— И мы будем смотреть оттуда, как живут другие пони, да?

— Да…

***

Мальчишка смотрел, раскрыв рот. Смотрел в ночное небо, на тысячи звезд, на черные осенние тучи, на надкушенный полумесяц Луны. Где-то позади, словно в прошлой жизни, на задворках уходящего дня, остались предупреждения, наставления, опаски, окрики родителей.

Передние копыта удобно легли на поваленное давним взрывом дерево. Так и не выветрившийся, не смытый сотнями дождей запах древесной гари противно бил прямо в ноздри, но Вайт Кроу терпел. В прошлый раз у него ничего не получилось, в прошлый раз его таки смогли запереть в убежище, спрятали от него, как ему казалось, событие века! Где-то там, за массивными укреплениями подземного убежища грохотали взрывы, разрывались тысячи пульсаров, там десятки гвардейцев принцессы Селестии показывали своё умение сражаться с очередным захватчиком.

Оные богато сыпались на Эквестрию с незапамятных времён. Разные, непохожие друг на друга, но непременно жестокие и жаждущие земель, жизненной силы, магии, маленьких жеребят, земли… причина, по которой они приходили была разной, но достижение её никогда не менялось. И когда судный день был не за горами, а часы отбивали самый черный час – являлся он.

Спаситель.

Говорят, что он называл себя разными именами. Говорят, что он большой, ходит на задних ногах, а на передних у него странные отростки, словно вереница червей или крохотных змей. Жмальцы, или как-то так. Вайт Кроу было неважно. Они приходили с завидной регулярностью, желая только одного – проникнуться культурой и «магией дружбы» этого мира, чтобы в окончательном итоге пожертвовать собой. Иногда они возрождались, иногда нет…

Великан появился из-за черной тучи. Впрочем-то, Вайт предполагал, что он и был той тучей, просто умело маскировался. Медленно плывет, скотина, плавно, ровно вышагивает по свободному небосводу. Видите, звезды? Победители идут! Слышишь, полумесяц? Моторы и двигатели победителей ревут!

Несчастные никогда не осознавали, что Спаситель обязательно найдет способ расправиться с ними. Что всенепременно произойдет какое-нибудь чудо. Принцессы – Луна и Селестия, а может быть, даже Кейденс и Твайлайт явят собой последнюю мощь и разгромят флот противника. Заставят его опустится на землю, замедлят, закроют глаза вражеским пилотам. Вайту страсть как хотелось увидеть это. Пусть Лайар Тейлз и сказал, что принцессы решили пожертвовать Понивилем, что в этот раз не было никакой возможности спасти их городок – он ведь соврёт и недорого возьмёт. А печенья, что испекла на прошлой неделе бабушка, было жалко. И два бита под половицей запрятанных – он-то на них себе плюшевую чародейку хотел купить. Интересно, сгорят два бита в адском пожарище, или не сгорят?

А ещё, говорят, что принцесса Луна сошла с ума – опять. С ней такое случалось время от времени, и она слетала с катушек. Обращалась в свою черную ипостась, но всегда была на правильной стороне. А в этот раз… Лайар сегодня с утра, за завтраком всем рассказывал, что Луна-то всё, настолько с ума сошла, что против воли своей сестры решила пойти – окончательно и бесповоротно. Мол, охватила её злоба лютая, да обида жуткая, настолько, что к захватчику в служки пойти решила. Вайт аж подавился куском хлеба, когда это услышал. А уж когда Тейлз, врун несчастный, начал рассказывать про то, как Луна у захватчика главного как собачонка ручная, даже тявкает, когда прикажут – накинулся на него с копытами. Дылда стоеросовая – ни ума, ни совести, подумал мальчишка, потирая синяк под глазом. И от отца потом ещё досталось, мать змеей шипела, а сестричка – крыса, ещё и посмеивалась! Вот он убежал, пусть они там теперь все побегают! Чувство собственной важности и нужности теплой волной пролилось по телу, успокаивая бешено колотящееся сердце.

Вайт боялся, что в любой момент здесь появится его отец – и тогда громада захватчиков покажется ему детской игрушкой.

Ночной небосклон расцвел яркой вспышкой – её отголосок жаром лизнул лицо жеребенка, заставив его вздрогнуть от неожиданности. Вайт зажмурился, и сам не заметил, как бухнулся лицом прямо в грязь. Не обратив на это внимание, мальчишка весь обратился в внимание, уставившись на небесного великана.

Ровная поступь гиганта вздрогнула, замедлилась, уверенный шаг сменился осторожностью. Затрещали сотни орудий, громом отзывались десятки пушек – снаряды резали небо красивыми трассерами.

Крохотная фигурка, оставляя за собой шлейф, металась от одного мелкого корабля к другому. Те вспыхивали – не замедлялись, не прятались в облаке магии, опускаясь на землю – взрывались, как праздничный фейерверк прямо в воздухе.

Вайт чуть не взвизгнул от переполнявшего его восторга, когда силуэт завис всего на мгновение. Пусть Лайар подавится своими словами – принцесса Луна! Принцесса Луна! Мальчишка с трудом подавил желание прокричать её имя во всю глотку и замахать передними ногами…

***

Ничтожные, жалкие, слабые. Когда я смотрю на всю их несчастную породу, на их многоцветие шкур, бесконечность улыбок и проявление того, что они называют добротой, мне хочется их растоптать. Собрать всех воедино под моим копытом и раздавить, как червей.

Я смотрю на них и не могу понять, когда же настал тот самый момент, где мы упустили, где потеряли силу? Спаситель – все смотрят на него, все молятся на него, возносят ему хвалу и ждут, как вороны крови, ждут, когда он в очередной раз принесёт себя в жертву. И мне не важно, как его будут звать – Джон, Гриша, Айван, Мбенга…

Зеркало, стоящее в сокровищнице Кантерлота порождало их в самый жуткий час; из раза в раз предлагая нам спасение – быстрое и столь же бесполезное. За спасением приходил очередной противник – злее, страшнее, опасней, обещая уничтожить весь мир не за месяц – в один день управится! Как устоявшаяся традиция – коли на горизонте зубы скалит злобный недруг, беги скорей в сокровищницу – там уже будет сидеть он. Голый, могучий, не шибко красивый, но принцессам в качестве «дружка» сойдет.

Селестия зло сверкала глазами, а её маленькая протеже – давно ли отрастила крылышки? – крошила плиты мрамора под своими копытами от злости. Фиолетовая выскочка, от горшка два вершка, а всё туда же. Раскраснелась, как маковый цвет, когда я упомянула ей о том, что Спасителя она слушается лишь по той причине, что он отменно шлепает её по крупу, а, может, уже и познал его глубины. Селестия смущенно отвернулась, ну да мне ли не знать?

Спасителя надо слушаться, говорила волшебный недомерок, он прав, он знает, как нас спасти. Он принес с собой мудрость иных миров и запредельную тоску тысячи галактик и, почему-то, нерастраченную любовь миллиарда не рожденных звезд. Взамен он просит лишь дружбу и наше признание – ничтожная малость, тем более, как можно не любить такого… такого… такого.

Одно время и моя добрая ипостась поддалась на эти уговоры, черные ласки, мимолетные слова, не смея раскрыть за ними откровенное хамство. Не дружбу – а лишь унылость того мира, откуда Спаситель пришел. Не любовь – а черную похоть, прикосновение холодного влажного копыта к промежности. Не мудрость – вязкую слюну давно заученных чужих слов. Ему не мы нужны, ему реализация нужна, желание почувствовать себя силой, спасением, чем-то большим, чем он есть. Скажите, может ли мир исторгать из себя сильных, умных, достойных? Или избавляется от никчемных, закидывая их к нам?

Загадка лишь одна – как им удается сделать то, ради чего они сюда пришли? И уйти, уйти оставив наш мир в той же девственной опасности, что и раньше?

Моя добрая ипостась пала, когда я пробудилась ото сна. Маленькая скромница Луна потонула в сонме вопросов, череде сомнений и веских доводов. Слабая и сонливая, она просто недостойна править – не только этим телом, но и вообще.

А ничтожная любимица моей сестрицы изошла криком, обвиняя меня во всем, что только подвернулось на язык. В государственной измене, в не любви к сестре, к желанию стереть этот мир с лица земли. И… в чем-то она, наверно, была права.

Чего ты хотела, спрашивала меня ночная прохлада – это же пони. Они позабыли былое, всю жизнь игрались, жили, не зная бед, прятались в солнечных лучах от каждой проблемы. Есть принцесса, говорили они, есть спасение, которое обязательно придёт – укройся, спрячься, надень на голову шлем и подожди. День, два, неделю, месяц – и всё пройдет. Представляли, что родная им Эквестрия просто заболела, а лекарство уже в пути.

Ты помнишь, спрашивали мириады звезд, помнишь Луна? Помнишь те дни, когда приходила Кризалис? И ты впивалась зубами ей в холку, целясь в глотку. И каждый пони, каждый мелкий жеребенок думал о том же. Мечтал не залечь под ближайшим камнем – умереть за свою землю. Помнишь, как Селестия, оскалившись, позабыв о том, что она солнечная принцесса, сжигает Сомбру? Помнишь, как дрожали алмазные псы, по глупости решившие свершить рейд? Как бежали, поджав хвосты, забыв забрать своих раненых товарищей?

Помню, отвечала я, помню.

Ты должна замедлить их. Пусть надвигаются на Понивиль с черепашьей скоростью, а Спаситель всё сделает. Никто не погибнет! Сестрица из когда-то сильной правительницы обратилась в безвольную тряпку. Почему не должно быть чужой крови? Потому, что: мир, дружба, овёс?

Старик ветер выдохнул, разгоняя черные, как смоль тучи. Огромный, как никогда, гигантский, способный накрыть собой целый Кантерлот летающий корабль. Блестят в полуночной мгле стволы пушек, щерятся огни иллюминации, жаром пышут турбины двигателей. Мелкие, словно саранча, истребители роем кружились вокруг великана. Как мухи у навоза, подумалось мне. Захотелось ухмыльнуться.

Зачем тебе это, спросил ветер. Ну, скажи мне, Найт, зачем? Вернись, повинись перед сестрой, извинись перед той мелкотой и подчинись. Пусть всё будет, как всегда, а?

Не будет как всегда, бродяга ветер, не будет. Мне на миг представилась картина, как я, с позором, возвращаюсь. Как моя добрая ипостась вновь входит в свои права, а я вновь ухожу в небытие. С опущенной головой, хлюпая носом, принимая чужие улыбки и жалость… жалость!

Нет, бродяга ветер, сегодня – сейчас! – или больше никогда!

Саранча истребителей заметила меня, изменила изначальный курс. Смотрят, поди, ждут, когда из-за облаков явится моё сопровождение. Когда сотней проблем на них рухнут пегасы из Вондерболтов, или ещё какие летуны.

Они тоже привыкли. Привыкли по прошлым поражениям своих предшественников, что могут безнаказанно стрелять, что максимум, что им сделают – это вежливо, как драгоценную вазу, опустят на поляну.

Первый истребитель расцвел красивым взрывом, стоило мне только направить в его сторону магический пульсар. Удивленные глаза пилота-ящерицы, моргнувшие перед смертью – интересно, о чем он подумал? Нет, нисколечко не интересно.

Словно опомнившись, заработали орудия. Что ж, не впервой…

***

Вайт кусал губы, наблюдая за творящимся в небе сражением. Миниатюрная, аккуратная фигурка, изящество аликорнов и сила древних, могущество всех страхов и обид воедино, она ловко избегала почти каждого выстрела. В ушах заложило от грохота пушек, горел Понивиль – обломки разрушенных и подбитых кораблей рушились на городок огненным дождем. Вспыхнул первый дом, второй, третий. Сгорят два бита, или не сгорят?

Пульсаров сиянье, магии свет, и звезды, что крохотными снарядами срывающимися прямо с неба беспощадно крошили вражеский флот.

Здорово, думал Вайт. Где-то позади, в далеком и недостижимом будущем осталась предстоящая порка, где-то далеко ругань, брань, наказание – потому что сейчас он видел главное. Смотреть, не закрывая глаз, смотреть – не моргая, чтобы запомнить всё в деталях. Я расскажу им, шептал Кроу, расскажу каждому, как тут было! Про принцессу Луну, что не продалась, что сражалась! Воображение рисовало красочные картины, слезы Лайара и насмешки над врунишкой. Мальчишка уже видел себя героем, словно не мятежная принцесса – он сам сражался в небесах.

Взрывом, прощальным криком верха механики стонали вражеские корабли, раскрывали бутоны огненные цветы, и заставляли таять вражескую армию как свечу под открытым огнём. Праздник, думал жеребенок, самый настоящий – когда ещё подобное увидишь? Непонятны были только две вещи – Вайт вглядывался, вглядывался напрягая и без того уставшие за день глаза, надеясь узреть миниатюры спасающихся пилотов. Хотел увидеть дивное изобретение огромных платков, на которых можно мягко спускаться на землю даже без крыльев. Но не видел.

А второй вопрос был злее – где же армия? Почему принцесса сражается одна? Почему ловит, принимает каждый удар – на себя? Где же они, отважные Вондерболты? Ему вдруг вспомнилось, как когда-то давно он и сам хотел быть пегасом, чтобы бы вступить в этот элитный отряд летунов. И однажды, во время страшного сражения закрыть собой принцесс от смертельно-губительного удара.

Никто не закрывал. Кошмарная Луна явилась единолично. Звоном разбитого бокала по лесу пронесся ужасающий хохот, Вайт прижал уши к голове и захотел забраться под ближайший камень. Волна страха опустилась на него, лизнула языком, словно пробуя на вкус. А потом исчезла точно так же, как и появилась.

Мальчишка проморгался, вновь устремив свой взор под облака. Тысячи летучих мышей не оставили свою – принцессу? – нет, королеву. Ночными кошмарами, явившись будто из самой преисподней, они пылали огнем.

Небесный великан дрогнул, споткнулся, поступь остановилась, наступление захлебнулось в небывалой до этого атаке. Где-то там, представлялось Вайту, на этом большом корабле, среди торжества технологий, механики и иллюминации огромный ящер на месте капитана корабля удивленно моргает глазами и не знает, что делают. Метаются по палубам и отсекам подчиненные, строчат далекому начальству и командованию отчеты связисты и… боятся.

Луна обратилась в звезду. Смертоносную, убийственную, беспощадную. Былой восторг мигом сменился небывалым ужасом, когда змеей вползло осознание. Королева Ночи пришла не остановить вражеский флот, она пришла наказывать. Карать паршивцев, коим пришла в голову мысль, что можно вот так безнаказанно приходить на её землю.

Неизбывный ужас стал сладким, приятным, словно Вайт смотрел на творящееся таинство. Будто перед его глазами возрождалось нечто забытое старое. Мистический ритуал возвращения мифических героев, что в одиночку справлялись с великанами. И великан слепо молчал, боязненно завывая турбинами двигателей. Вот-вот заревёт в неповоротливом маневре отступления.

Крохи бывшего роя истребителей спешили покинуть небосвод смерти. Там, казалось им, в недрах материнского корабля спасения. Нырнут под сталь бронированных пластин и больше никогда, никогда не поднимутся в небо. Потому что страшно.

Вайт с досадой подумал, что упустил тот самый момент, когда он появился. Яркий, пылающий иллюминацией, словно дразнящий корабль. Миниатюрный настолько, что оставалось только диву даваться, как там может умещаться массивная туша ящера-пилота. Не летел, танцевал. Изящный танцор, достойный самой королевы. Станцуем, с усмешкой поинтересовались предупредительные выстрелы. Вайту страсть как хотелось узнать, что же ответила Луна…

***

Они боялись. Дрожали, от невиданной ими ранее мощи и силы. В маленькие мозги, сумевшие породить механических монстров, змеей вплеталась ужасная по своей красоте мысль: легкой победы не будет. И легкого поражения тоже.

Мои силы не безграничны. Сколько можно сдерживать выстрелы, отводить снаряды в сторону, закрываться щитом? Ожоги набухали на мордочке, ногах, туловище – чтобы в тот же миг зарасти. Магия, с кривой, разбойничьей улыбкой ухмыльнётся Спаситель. Магия в его понимании – ничто, крупинка. По сравнению с самопожертвованием и безграничной добротой. Ему вторили – все, словно попугаи повторяя слово в слово давно заученную фразу. Спасительная мантра. Магия? Желание биться? Нет, мы обласкаем нашего гостя, мы покажем ему, как мы любвеобильны, и что мы достойны жить, потому что нам чужда жестокость.

Помнишь, Селестия, как ты топтала королеву бриззи, когда той вздумалось усыпить всю Эквестрию? Почему, когда ты предложила ей дружбу, позорную контрибуцию, земли, это крохотное ничтожество повернулась к тебе спиной и сказала, что возьмёт у мерзких дылд и так? Что тебя она уменьшит и посадит в стеклянную тюрьму, как красивую бабочку – почему ты тогда не склонила голову? Ярость, магия, сила и власть! Ты наказала мерзавку, как она того и заслуживала. Покарала, как Бог сжигает праведным огнём зарвавшегося грешника – и была права.

А остановилась ты тогда, когда ничтожества взмолились о пощаде, когда их надменная гордость сменилась неизбывным ужасом и страхом. Не перед силой и могуществом – перед властью. Помнишь? Мне хотелось прошипеть это прямо в твои фиалковые глаза и узреть реакцию всех, кто считал тебя поборником дружбы.

Ящерицы дрожали, мочились в кожаные кресла, рыдали, просились к мамочке, теряя управление над своими кораблями. Их страх – белый, словно молоко, густой, будто туман стекался ко мне ручьями, вот-вот норовя обратится в бурную реку. Наполнял меня силой, восполнял утраченное, залечивал раны. Громом над головами ничтожеств пронесся смех торжествующей Богини.

Спасались – от огненных нетопырей, от звезд что словно торопясь исполнить чужие желания, срывались с небес. Бежали, спасая остатки своего разгромленного флота. Не конец, бешено колотилось сердце, ещё не конец. Так просто не бывает, не может быть, пьянит от того, насколько слабы оказались наши противники, когда им, наконец, дали по зубам. Хочется ещё, до самой бесконечности, низвергать на землю огненный дождь из обломков чужих чаяний и надежд. Словно как тогда, когда я обидой родилась в моей маленькой дурочке. Как они там хотели назвать моё правление? Вечная ночь? Вечное наслаждение…

Два снаряда разорвались рядом – пилот крохотного корабля даже не целился в меня. Рядом бил. Влюбился? Захотел поиграть? Поддразнивал и злил? Если так, то ему удалось.

Потанцуем, визжал ветер в ушах. Потанцуем, интересовался ящер, исполняя диковинный маневр, красуясь передо мной. Знал, что стоит мне перейти в дикую атаку. Как он тут же закроется за броней тысячи энергетических щитов. Как и его братья до этого, хоть их это и не спасло. А этого спасёт.

Диковинный кавалер, при эполетах с аксельбантами, увешанный наградами и прячущий глаз за визор-насадкой. Черная куртка, белый вязанный шарф, белозубая улыбка острых зубов. В единственном глазу – бесконечная череда боёв. Крылатые, механические, жукоподобные – сколько их было на его счету? Скольких он приглашал на танец смерти, для скольких стал шорохом смертельных маракасов?

Потанцуем, спрашивает пилот и протягивает – принцессе? – королеве когтистую зеленую лапу. Зардеться оказанной честью, или гордо поднять голову?

Ритм танца – спокойный, неторопливый, как жизнь крестьянина звучал в ушах.

— Принцесса? – робко спрашивали пушки, плюясь снарядами.

— Королева, — гордо, с достоинством отвечали пульсары.

Танцуем? Танцуем! Быстрее, музыканты, от вальса – к заводной-земнепонской! От земнепонской – к удалой пегасской, давай! И пусть в музыкантах старуха с косой. Пусть сегодня, среди бешенной пляски не будет Богини и Смертного. На равных. Беги, челядь, смотри чернь! На равных!

— Вы прекрасны, сударыня, — бормочет мотор, исполняя маневр уклонения,

— Стоит отдать вам должное, сударь, — вторил взмах усталых за вечер крыльев.

Играет смерть, играет. Пищит скрипка, высекая из струн яростный азарт, горячкой боя перекликается флейта. Кто там сказал, что флейта – орудие миротворца? Ату его, невежду! Гремит контрабас разрывами снарядов – прямо над ухом. Тарабанит заводной барабан, словно отсчитывая каждое мгновение, каждую секунду восторженного танца.

Не ладится сегодня у смерти. Фальшь выдают инструменты, скрипка орёт замученной кошкой, глохнет в какофонии звуков флейта, сбивается барабан, а у контрабаса, кажется, вообще струны порвались.

Зазвучит траурная единорогская?

— Умирать вредно?

— Умирать, вредно, — с улыбкой отвечаю я. Не бой – беседа танцующих.

Что вам маневры, контратаки, самоубийственные наступления вкупе с страхом, изредка вползающим в душу. А вдруг? Вдруг попадет? Полетят перья, спутается млечная грива, поникнув, иссякнув стухнув? Заверещит лебединой песней чужеродный механизм, заглушая собой проклятия и зубовный скрежет, унося в огонь и забвение пилота? Что вам сегодня до летных терминов? Лучше смотрите, какой удачный вышел виск*(Движение в вальсе)

Бросила смерть инструменты, сама на стол запрыгнула, танцует задорную-гвардейскую, отбивает копытами чечетку, хлопает над головой, над ушами, ритм задает, подстраиваться просит. Хотите-не хотите, а я сегодня одна не уйду. С подруженькой под руку или с знатным кавалером, мне ли разница есть?

Нету ей разницы, нам есть.

— Жаль, сударыня, — бабахнул правый двигатель, выходя из строя. Проел его насквозь пульсар, неудачей закончился опасный маневр. Накренился корабль, захромал, а после споткнулся. Птицей устремившись к земле.

— Очень жаль, — королевы не плачут, говорила я себе. Королевы не плачут, а так хочется. А после был удар – не корабля о землю, снаряда о возведенную мной стену брони. Опаляющий жар, вспыхнули перья, предсмертным криком разбитого бокала треснул магический щит.

— Недолго вы летали после меня, сударыня, — с грустью отозвался корабль моего партнера прежде, чем земля приняла его в свои неласковые объятия. Ритуальной пляской огня вознеслись ко мне слова погибшего.

Крылья попытались восстановить равновесие, но не справились. Нет сил больше, иссякла богиня, вышла вся в безудержном танце…

***

Они сходились, как две крохотные звезды. Словно влюбленные, страдающие от давней разлуки, словно случайные прохожие, проносясь мимо. И лишь ветер свидетель. Вайт кусал губы. Он не знал, за кого ему болеть? За принцессу Луну, Богиню черноты и повелительницу мглистых кошмаров. Или за удалого пилота, что стискивал в своих руках потертый штурвал корабля.

Словно в любовных ласках, они подстрекали, манили, обманывали. Любовные ласки, будто вот-вот друг на дружку залезут. Покраснеть бы следовало, подумал мальчишка, а за слова такие и вовсе по губам от мамки получить можно. Но не покраснел. Красиво, хотелось сказать ему. Словно и не близкая угроза всей Эквестрии, словно и не Спаситель где-то ждёт своего жертвенного часа – здесь творится всё самое важное. Узреть бы, найти. Вычленить в череде мелькающих силуэтов и образов. Шлейф, шлейф, мерцающий трассер пульсара. Где ж тут увидишь?

Закружился пилот, не выдержал, не вытянул момент, подвернулась нога посреди удалого танца. Корабль спичкой вспыхнул всего от одного попадания – какая малость нужна для того, чтобы погибнуть? В небытие, в забвение, в вечность – Кроу подбирал тысячи слов. И ни одно не подходило под происходящее.

Великан не дремал. Упавший, но не поверженный он решил, что победа любой ценой – все равно победа. Ухнул, как из ниоткуда затвор гигантского оружия – и когда только направить успели? Попробуй, уследи за их маневрами. А ведь уследили. Расцвел цветок, огненным крошевом на землю просыпался. Вайт смотрел.

Погибла принцесса? Где же она? Принцесса – Богиня, она не может, она не должна, ей нельзя… предательские слезы бороздкой прошлись по грязным, покрытым гарью ночного боя щекам. И лишь надежда вычленила её – обозленную фурию, готовую покарать мерзавцев за подлость.

***

Так не должно быть, Луна! Не должно! Не надо! Ветер умолял, ветер просил меня отступиться. Вернись, ещё недавно недовольно бурчал, а сейчас умолял.

Нету сил, бродяга ветер, не могу. Падаю, крылья не слушаются. А на меня смотрит черное дуло головного орудия, словно решая – хватит, или добавить ещё?

Мятежная принцесса, храбрая принцесса, глупая принцесса. Ну же, откажись от своей затеи. Я подую – изо всех сил, собью твой курс – и ты мягко опустишься на землю. Пусть жгут городок, пусть этот челобрек, или как его там – жертвует собой, а вражеский флот уходит в вечность.

Бродяга ветер, друг ветер, любовник ветер. Ночами ты ласкал моё тело, лунными вечерами, когда мне хотелось рыдать в подушку, давя обиду, ты приносил мне прохладу. Ты шептал мне на уши приятные глупости, ты рассказывал мне о чужих, забавных страхах, о том, что было днём, чего я не видела.

Зачем тебе это, Луна? Ветер не унимался, сильнее, сильнее, бил в лицо непослушную – королеву? – принцессу. Чего ты этим добьешься?

Он читал мои мысли, видел меня насквозь, раскусил нехитрый план, который ещё не смогли осознать ящеры. Им кажется, что я бухнусь недвижимой тушкой на обшивку их корабля, стану долгожданным трофеем, страшным трофеем, ценой загубленных жизней, щедрой платой. Они вплывут кораблём к той горе, где собралась Селестия с маленькой выскочкой и чужемирным героем – и явят им мой труп. Словно в лицо плюнут – все ваши попытки тщета и тлен.

Не разгадали, а ветер разгадал. Ухну на них, но не поверженной тушкой – последним ударом – принцессы? – королевы. Страхом, кошмарами, болью. Пулей через толщину брони, вязь проводов, сложность механизмов. Ломая и ломаясь сама.

Расправь крылья, Луна, расправь, девочка! И я подхвачу тебя, мы улетим, ты выспишься, а завтра ужё все будет хорошо.

Не будет хорошо, малыш ветер. Будет плохо, будет ещё хуже. После ящеров придут какие-нибудь пониящеры, а после них – другая напасть. Хорошо не будет.

Для чего тебе это, а? Геройство, пустая бравада, детский протест? Кому ты что докажешь, Луна? Думаешь, они расплачутся? Селестия на твою могилку ходить будет и слезки лить, все ошибки признает разом? Думаешь, они – ОНИ, та мелочь, которую ты решила сегодня спасти и защитить – оценят? Поставят памятник, и назавтра уже на тебя станут гадить голуби. Они забудут – не через день, через час. Тебя, твою жизнь, будут помнить лишь только тебя в тот день, когда надо собирать конфеты.

Ради чего, Луна, ради чего? Справятся и без тебя!

Злится ветер, не хочет принять горькую правду, не меня боится, потери боится. Говорят, что любят того, за кого боятся. Спасибо, ветер, мне приятно. Но я не могу.

Они приходят извне, из чужих миров – и захватчики, и очередной Спаситель. Потому что мы – слабые. Словно само мироздание это знает, и чего-то хочет от нас. Словно каждый наш новый враг – это попытка, это намёк, который мы никак не можем понять. С каких это пор началось? С того ли, как все беды начали решаться дружбой, с того ли момента, как мы потеряли силу, доверив слюнявым договорам и разговорам нашу жизнь? Дружба! Дружба на любых условиях, лишь бы не было войны! Лишь бы не было крови, не было насилия. Не жесткая земля, а мягкость подушек!

Мы не боремся – зачем? Зеркало – треклятая стекляшка, треснуть ей в семи местах, породит нам спасение. Слышишь, ветер? Слышишь, там, под нами горит город, которым мы решили пожертвовать – почему? Потому что испугались. А вдруг противник прольёт каплю своей крови? Вдруг, ему будет больно? Почему об этом думаем мы, почему не те паршивцы, что под нами?

Забегали, паразиты. Мелкими тараканами по палубе носятся, суетятся. Проснулся молчавший до этого оружейный ствол, меняя направление. Успею до выстрела, не успею? Энергетические щиты – один за другим, слоями, словно панцирь — тратя последние силы, возводились над кораблём. Догадались? Или капитан корабля перестраховщик? Так ли теперь важно…

Я – сила, ветер, слышишь? Силой рождена, силой владею, силой правлю! Не хочу править ничтожествами! В моей вечной ночи есть место борьбе, выживанию, силе, а слабость кошмаров не боится – она им предаётся.

Не будет завтра хорошо, друг ветер. Мы будем смотреть за тем, как приходят покорители. Будем прятаться за каждым камнем, наблюдая, как нас спасают. Не мы спасаем – нас. Не взрослые – глупые беззаботные дети. Счастливые дети от того, что придёт добрый дядя и защитит, не взрослеющие, вечные дети. Будем молиться на зеркало, возносить ему хвалу, как фальшивому Богу. Неурожай? Явись, спаситель! Погода взбунтовалась? Явись, спаситель! Поломался амбар? Явись, спаситель! Деградация – вечная, беспощадная и неминуемая. Что же мы за твари такие, раз для спасения нашего – НАШЕГО! – мира нам нужна жертва извне, из другого?

Эквестрия ослабеет, станет филиалом реализации чужих влажных фантазий, чужой неудовлетворённости, чужой унылости. А мы будем рады тому, как нас используют. Не хочу этого видеть, ветер, даже из Месяца – не хочу…

***

Послесловие

Вайт глотал слёзы. Глотал слёзы, теша себя глупой надеждой. Сколько лет прошло с того самого дня? Десять? Двадцать? Сотня? Вчера, может быть, было?

Может, и вчера…

Дорогой черный мобиль пронёсся рядом, неосторожно набрал скорость. Летела зимняя талая грязь из под колёс. Шарахнулась в сторону молодая кобылка, что-то буркнула себе под нос.

Принцесса Луна казалось живой. Вот сейчас поморщится, вздрогнет, стряхивая с себя побелку и каменную крошку, расправит могучие крылья. Искрой сотен тысяч галактик заиграет грива, покажет таинство млечного пути и черных дыр.

Не оживёт.

Зеркало Спасителя треснуло в тот же день, когда флот ящеров был остановлен мятежной принцессой. Сконфуженный Спаситель, осознав свою ненужность, куда-то исчез. Испарился, будто его никогда и не было.

Все ждали беды, газеты изо дня в день трубили о новом кризисе, о враге, коего ещё никто и никогда в своей жизни не видел, что он явит себя во всей красе. И вот тогда…

Враг не торопился. Словно разбившееся стекло не пускало в Эквестрию не только вестников нового спасения, но и беды. Конечно же, беды случались – обычные. Обыденные. Неурожай, ураган, дикое племя Грифонов шалило в небесных путях. Банальность, для решения которой хватало и силы принцесс. Правят, на критику не отвечают и правильно делают. Вот только без Луны.

Мятежная принцесса, непослушная принцесса, возлюбленная ветра, букетами лежит чужая память весной, чистым снегом она же белеет зимой.

Конфетка из кармана скользнула в копыто, чуть не упала в грязь. У Вайта слезились глаза – от старости, наверно. Держи, принцесса. Принцесса? Королева. Жертва, которую ждало мироздание. Мир достоин жить, когда воплощение силы может пожертвовать собой.

Она не хотела умирать, твердил себе Вайт. Она шла убивать, она шла, зная, что может не выйти победительницей. Знала, что её детский бунт может оказаться последним. А могла ли иначе? Она сила!

Она не хотела умирать, скорбно шепнул ветер, пронеся мимо несколько снежинок. Холодный ветер, кусачий, особенно злой у этого монумента. Говорят, что его ни разу не пришлось чистить — голуби облетали его девятой дорогой.

Умирать не хотела, но и жить в мире безвольных рабов – тоже. Многие ли поймут её жертву? Поймут, осознают, примут? Вайт не знал. Ветер не знал. Им все равно было до других. Вайт помнил, как рыдал у той деревяшки, как молил – сам не зная кого, чтобы из туши разрушенного левиафана появилась она. Израненная, побитая, изломанная, но живая. А её ведь даже не нашли. Исчезла, пропала, будто никогда и не было.

А мальчишки вечерами приходят. Называют Вайта старым дурнеем и пнём, когда он рассказывает им о её подвиге, а лишь только явится месяц на небосклоне – сразу же сюда. И целуют её в мордочку – невинно, влюблено, наивно. Для них она – герой красивой сказки. Не мятежная принцесса – отважная слуга Спасителя.

Хотела ли ты, Луна, быть слугой Спасителя? Или именно этого и хотела избежать? Знаешь, ветер? Ветер не знал. А если знал, то молчал. Лишь обиженно швырнул в морду ворох колючих снежинок.