Кадр из сериала

Автор: Chatoyance
Перевод: Веон, Многорукий Удав
Оригинал

Начало
Предыдущая глава

Глава 25
Книга воспоминаний

Это была простейшая из идей, но иногда даже самые маленькие детали могут иметь огромнейшее значение.

Книга лежала на низком искусно вырезанном столике и была довольно тяжёлой — не только из-за величины, но и потому что она была доверху набита кусочками бумаги, засушенными листиками и цветами, лоскутками ткани, отрезками ленты или шнура и другими памятными вещицами, приложенными и пришитыми к страницам из толстой, вкопытную сделанной бумаги.

В книге было пятьдесят страниц, и у каждой страницы имелся маленький бумажный язычок, торчащий наружу. Язычки были смещены один относительно другого, так что каждый следующий находился немного ниже предыдущего, начиная от самого первого, находившегося в самом верху первой страницы, до самого последнего, помещённого внизу последней. Если взглянуть на закрытую книгу со стороны, то язычки образовывали своего рода лесенку, и если бы существовала пони размером с муравья, она могла бы подняться с поверхности стола на обложку книги, ступая по язычкам как по ступенькам.

Идею язычков придумал Ренессанс, и теперь они стали стандартом для всех книг в Саммерленде. Благодаря им любой пони мог прочитать абсолютно любую книгу, и книги перестали быть вотчиной главным образом единорогов. Чтобы перевернуть страницу, достаточно было просто прихватить её губами, даже без помощи зубов. Ну, если только кто-то не пытался перепрыгнуть на самую середину тяжёлого и толстого тома, конечно.

Идея пришла к Ренессансу, когда он однажды увидел, как его жена Дроплет мучается с книгой в их новой сельской библиотеке. Она попросила его помочь ей магией, и Рен вдруг осознал огромный разрыв в самых простых и базовых возможностях. Пусть даже у каждой расы были своя магия и свои способности, и каждая из них была по-своему важна, горький жизненный факт состоял в том, что знания, чтение и письмо гораздо проще давались единорогу, чем пегасу или земной пони. И так не должно было быть.

Рен вспомнил, какие усилия предпринимались на Земле, чтобы жизни людей с ограниченными возможностями были менее хлопотными, а некоторые из вещей, которые обычному человеку казались самими собой разумеющимися, стали для них вообще возможны. В Эквестрии не могло быть настоящего равенства, пока что-то настолько основополагающее, как возможность прочитать книгу, оставалось затруднительным или даже невозможным для некоторых пони.

Вот почему у всех книг в Саммерленде теперь имелись язычки. Даже у чистых книг, которые использовались, чтобы собирать в них воспоминания.

Бумага для книг делалась из древесины, которую добывали во всё разраставшемся Лошадином лесу. Лес теперь окружал Саммерленд высоким зелёным кольцом, отвоёвывавшим всё больше и больше площади у растрескавшейся пустыни. Одна из частей леса даже доходила до подножия Единственной горы.

Гора Единственная, пожалуй, было громким названием — пик едва достигал четырёхсот копыт в высоту. И всё же её каменистые утёсы можно было увидеть за многие мили отсюда, а начались они с того самого первого камешка, который нашёл Оушен. Со временем к нему добавилось много новых, и теперь Единственная росла сама собой и нипони не знал, насколько большой она в конечном итоге может стать.

Новая библиотека была построена из камней, добытых в находившейся на горе самовозобновляющейся каменоломне. Это было впечатляющее здание, довольно сильно походившее на маленькую крепость. Такую архитектуру тоже предложил для него Рен.

Ряженка склонилась над книгой, взялась зубами за крепкий язычок и аккуратно потянула за него, перелистывая книгу на двадцать четвёртую страницу.

— Можно положить её сюда, мамочка. Здесь начинаются наши рецепты, поэтому подходит!

Жёлтая единорожка выжидательно посмотрела на маму, надеясь, что та одобрит идею.

— Замечательно! — Каприс подняла зубами копытотканную ленту и стала искать глазами свободное место на странице, куда бы можно было её приладить.

Вся двадцать четвёртая страница была занята маленькими листиками бумаги со списками ингредиентов и инструкциями, как их готовить: "Сенные блинчики Мириам", "Черничные маффины Пампкин" и "Тыквенные маффины Чернички". Эти последние два всегда заставляли её улыбнуться. Пампкин с её жеребёнком были такие выдумщики.

Ряженка уже держала иголку с ниткой наготове, окутанной магическим полем в воздухе. Каприс положила ленту между рецептами маффинов, так чтобы она заслоняла их только частично, затем взглянула на неё и ещё раз опустила голову, чтобы поправить ленту губами.

— Вот! Твоя очередь!

Ряженка крепко ухватила нитку, сосредоточенно прищурясь, и всего с третьей или четвёртой попытки продела её в игольное ушко. Юная единорожка так хорошо научилась пользоваться телекинезом за последний год. Каприс с гордостью улыбнулась. Ей нравилось наблюдать, как её дочь добивается новых успехов.

Протянув через ушко ещё часть нити, Ряженка поднесла иголку к бумаге.

— Мам, ты не могла бы немного приподнять страницу? Я не хочу проткнуть ту, что лежит под ней.

Каприс наклонилась и подняла двадцать четвёртую страницу примерно под углом сорок пять градусов. Упс! Лента соскользнула со страницы и упала на середину разворота.

— Ифвини! — произнесла Каприс сквозь сжатые на бумажном язычке губы.

Ряженка поднесла иголку с ниткой ближе к ленте, высунув язык от усердия. Каприс с изумлением наблюдала, как её магическое поле окутало ещё и ленту, пусть и частично, чтобы вернуть её на прежнее место. Лента подрагивала, но никуда не падала.

Единорожка медленно и аккуратно продела иголку сквозь бумагу и ленту, слегка наклонив голову в конце, чтобы видеть обратную сторону страницы. Этот манёвр она повторила несколько раз, пока верхушка ленты не оказалась крепко-накрепко пришита к толстому листу плотной бумаги. Лишь после этого она сняла иголку с нитки и воткнула её в красную подушечку, которую Дроплет сделала для них в подарок на день Согревающего Очага.

Теперь начиналось самое сложное: надо было завязать на конце нитки узел и затянуть его поближе к ленте. На это ушло какое-то время, но Ряженка всё-таки справилась с задачей.

— Ух ты! Как здорово! Я впечатлена.

Каприс приласкала свою дочку мордочкой и потрепала её жёлтую гриву зубами.

— Ты у меня такой молодец! — Каприс надула губки и сделала грустное лицо. — Скоро я тебе стану совсем не нужна. Ты вырастешь, а я останусь никому не нужной и забытой. Хнык-хнык...

— Мамочка!!! — возмутилась маленькая единорожка. Она уже была знакома с этой уловкой. — Ты всегда будешь мне нужна, мамочка. Ты это делаешь только ради внимания.

Ряженка закатила глаза, но всё же прижалась к маме, положив голову её на холку.

— Не будь глупой. Мамы не должны быть глупыми.

Каприс закрыла глаза, радуясь объятиям.

— Это теперь у нас такое правило? Маме нельзя быть глупой? — Каприс отступила назад и скосила глаза. — А если так? Так нормально?

Она свесила язык набок и принялась болтать головой из стороны с сторону, раскачивая им словно маятником.

— МА-А-АМОЧКА-А-А!!! — завопила Ряженка. Она терпеть этого не могла. Юная пони говорила, что у неё от этого мурашки. — ФУ! ФУ! ПЕРЕСТАНЬ!

Как и в прошлый раз, она крепко зажмурила глаза и замотала головой от отвращения.

— Я йе фаимаю, я флифком глуфая. Фпафифе, фпафифе! Я глуфая!

Каприс наклонила голову, так что язык болтался, жутковато свесившись изо рта.

Ряженка хлопнула копытцами по столу и затрясла головой:

— ХВАТИТ! ХВАТИТ! ХВАТИТ!

Каприс выпрямилась и засмеялась. Ряженка сперва нахмурилась на неё, но затем тоже засмеялась вместе с мамой.

— Плохая мамочка! Веди себя хорошо!

— Да, да. Пожалуй, надо бы. Просто это иногда очень трудно, милая Ряженка, особенно потому что...

Каприс вдруг смолкла и стала очень серьёзной. Что-то явно было ужасно не так.

— Потому что что, мамочка? — спросила Ряженка с беспокойством. Что происходит?

— Патаму фта я офять глуфая!! — Страшная мамина рожа вернулась в полную силу, и снова были крики, и снова был смех.

Каприс и Ряженка выиграли ленту на "Первой ежегодной сельской ярмарке Саммерленда". Они испекли клубничный торт, который занял в конкурсе третье место. Они очень гордились тем, что заняли хотя какое-то место, ведь выпечка давалась им не очень легко, так что третье место можно было считать за большой успех. Особенно в соревновании с такими пони, как Тиспун и Грасденсер.

Ярмарка была частью празднеств, приуроченных ко "Дню прощания с Землёй". Циррус и Боинг сообща подсчитали, основываясь на предсказаниях роста Эквестрии, сделанных ещё до их конверсии, что пятый год со дня их прибытия в Саммерленд будет последним годом существования их прежней планеты. Если только не случилось что-то непредвиденное, их пятая годовщина примерно совпадёт с последними мгновениями Земли.

Ни один пони в общине не чувствовал какой-то особой горечи по этому поводу. Совсем наоборот — они решили устроить по этому случаю особый праздник, ведь последнее напоминание о их "отличности" от остальных эквестрийцев вот-вот должно было сгинуть навсегда. Последняя позорная нить, связывавшая их с прежней жизнью, наконец оборвётся. Это была как будто возможность наконец-то зарыть постыдный эпизод из прошлого.

Внезапно в комнату влетела крошечная нежно-розовая кобылка. Она затормозила, чуть было не врезавшись в стол с книгой, а через миг уже была на столе, от возбуждения приплясывая по всей книге в попытках лизнуть Ряженку в лицо.

— МА-А-АМ!! — заныла маленькая единорожка, старательно отворачивая мордочку от мокрых жеребячьих поцелуев. — ЗЕМЛЯНИЧКА ОПЯТЬ НАЧИНАЕТ!

Земляничка всё пыталась и пыталась лизнуть Ряженку в лицо, изо всех сил виляя белым хвостиком.

— ПУСТЬ ОНА ПЕРЕСТАНЕТ!

Каприс встала, взяла свою младшую дочку за хвост и сняла её со стола. Затем она с привычной лёгкостью сделала для неё клетку из своих ног, крепко удерживая маленький розовый комочек радости на месте.

— Она же просто тебя любит, Ряженка. Ты её старшая сестра, и она хочет твоего одобрения. Ты же знаешь.

— Ну, мне бы хотелось, чтобы она была при этом... не такой лизучей.

Ряженка насупилась и принялась вытирать мордочку передними коленками.

— Она не виновата, Ряженка. Ей же всего несколько месяцев. Она просто не знает, как ещё выразить тебе свою любовь.

Каприс начала вычёсывать гриву своему младшему жеребёнку. После четырёх лет бесплодных попыток она уже боялась, что никогда не сможет зачать. Затем, когда она уже почти отчаялась, у них появилась маленькая Земляничка.

Земляничка была её маленьким сокровищем, особенно теперь, когда Ряженка с каждым днём становилась всё более независимой и большую часть времени пропадала где-то, играя со своими друзьями. Колония испытывала постоянный прирост населения благодаря вечному лету, поскольку Циррус так и не сумел разгадать секрет создания зимы и период охоты у кобылок никогда полностью не прекращался. За прошедшие четыре года две трети из них успешно родили, и деревня стала очень шумным местом, полным криков и смеха множества играющих жеребят.

Многие из старых домиков-шатров заменили на постоянные сооружения. Ренессанс, Боинг и Гаскет сумели разобраться, как возводить настоящие эквестрийские дома с соломенной крышей, так что теперь Саммерленд стал меньше походить на заброшенную колонию и больше на голопередачи из серии "Твоя новая жизнь в Эквестрии", которые им показывали в Бюро. А если встать в каком-нибудь удачном месте, особенно рядом с новым фонтаном в центре города, то можно было и вовсе представить, что Саммерленд — самая обычная эквестрийская деревушка.

Чтобы иллюзия была совсем уж полной, когда улицы мостили камнем, одну из них продолжили за пределы деревни и завели за северо-западный холм, чтобы того места, где она внезапно обрывалась, не было видно. Её назвали "Дорогой Надежды", и сделана она была с единственной целью: чтобы поселенцы могли представлять, будто она ведёт... куда-нибудь.

Некоторым пони нравилось представлять, что Дорога Надежды ведёт в Кантерлот, прямо к принцессам. Другие воображали, что она ведёт в Мэйнхеттен, или Хуфингтон, или ещё в какой-нибудь из городов, которые они запомнили из уроков эквестрийской географии. Может быть, это была и глупая идея, но многих она действительно обнадёживала. Бессмысленная, пожалуй, но не бесполезная.

В общем и целом жители Саммерленда были счастливы. У них было вдосталь еды (некоторые, вообще-то говоря, даже немного раздобрели), у них была превосходная погода (взрывной рост населения был достаточным тому доказательством) и воды сколько хочешь. Открытие, что можно копать колодцы и получать доступ к практически неограниченным запасам подземных вод, освободило пегасов от ежедневной повинности охотиться за водяным паром. Плавающий в небе Облачный замок стал теперь поистине необъятен и мог похвастаться новой гоночной трассой, построенной достаточно невысоко, чтобы за гонками могли наблюдать и пони с земли. Некоторые из тридцати двух пегасов открыли в себе соревновательное начало, а наблюдать за полётами было почти так же интересно, как и участвовать в них.

Книги, найденные в ящиках, были дотошно изучены, и все горожане говорили теперь только на эквестрийском. Они отмечали эквестрийские праздники. Во всяком случае те, что имели отношение к их жизни. Уборку Зимы нельзя было устроить без зимы, а Осенний Листобег не имел смысла без осени. Зато праздник Летнего Солнца проводился теперь ежегодно, начиная со второго года их пребывания в Саммерленде, и они даже построили настоящий Солнечный Плинт, как можно более похожий на принадлежавший Селестии в Кантерлоте, каким его можно было увидеть в нескольких книгах.

Ночь Кошмаров тоже стала одним из любимых праздников, особенно с появлением множества жеребят, которые могли её по-настоящему оценить. Несколько недель в преддверии этого дня взрослые занимались приготовлением конфет и сладостей, чтобы было что раздавать детворе. Участие в праздниках на протяжении всего года помогало всем пони чувствовать себя не такими оторванными от остальной далёкой части их мира.

Во всех отношениях Саммерленд стал теперь образцовым сообществом: они придерживались эквестрийских ценностей честности, доброты, щедрости, верности и смеха. Они сделали дружбу своей религией и политикой. Если возникала проблема, у неё могло быть только одно решение — любовь. У саммерлендских пони было всё, что им нужно для жизни. Или почти всё.

Это "почти" всё больше и больше не давало Каприс покоя с прошествием лет. Первая тревога посетила её в тот день, когда она пыталась помочь своей сестре Пампкин разобраться, как так могло получиться, что её жеребёнок, Черничка, родился земным пони, а не пегасом, как она. Хотя ответ почти наверняка состоял в том, что процесс конверсии изменял плод параллельно и независимо от тела матери, попытка обосновать этот ответ вынудила её изучить диаграмму эквестрийской генетики.

Это, в свою очередь, заставило её задуматься над проблемой инбридинга.

Сто пятьдесят два пони — начальная популяция Саммерленда — были попросту недостаточно большим генофондом для успешного выживания. Со временем, по мере того, как будут накапливаться генетические отклонения, их популяция изживёт себя; по крайней мере, если Эквестрия в этом отношении хоть немного напоминала Землю. Жители деревни выродятся, а затем и вовсе станут бесплодны, и тогда жизнь в деревне просто погаснет, как свечка, от нехватки общения с внешним миром.

Для млекопитающих минимальной жизнеспособной популяцией обычно считалось что-то между 500 и 1000 особей. В некоторых исследованиях, которые Каприс доводилось читать в свои человеческие годы, утверждалось, что это число должно быть даже больше, ближе к пяти тысячам. Сто пятьдесят два изначальных колониста было совершенно недостаточно, чтобы продержаться больше пары десятков поколений. Пока что они были счастливы, но Каприс знала, что как у сообщества у них не было будущего.

Она однажды обсуждала эту тему с Алекси, когда они лежали ночью на своей новой большой облачной постели (старую они к тому времени отдали Пампкин) в спальне на втором этаже своего нового дома с соломенной крышей. Алекси тогда не нашёлся, что ей ответить, но он начал размышлять над проблемой. Как-то, общаясь с Алекси, Каприс решила пожелать перед ним вслух, чтобы нашёлся какой-нибудь способ помочь их колонии поскорее найтись. Загадывать желания в присутствии Алекси казалось ей теперь чем-то имеющим смысл.

В конце концов, заставлять желания сбываться — это как раз то, чем Алекси и занимался, а Каприс к тому времени безоговорочно верила в своего мужа.

Вот что в конечном итоге привело к созданию "Маяка единорогов". Это была безумная идея, даже глупая, пожалуй, но она прижилась. Быть может, хотя бы потому, что она предлагала саммерлендцам более разумную надежду на спасение, чем булыжная мостовая, ведущая в никуда.

Лайтнинг лично возглавлял Маяк, который Циррус с Боингом в шутку прозвали "Саммерлендским SETI". Каждый месяц большинство единорогов собиралось вместе и вставало в круг на вершине горы Единственной, являвшейся теперь самой высокой точкой во всём обозримом пространстве.

Вместе они фокусировали свою магию, чтобы позвать... Кого-нибудь. Где-нибудь. Как-нибудь. Они не знали точно, что пытаются сделать, и книги о магии, нашедшиеся в ящиках, не очень им помогли. Все заклинания, которые описывались там, были самой простой и практической направленности. Саммерлендцы освоили заклинания, касавшиеся работы с тканями, придания формы древесине, врачевания ран, но магия высшего уровня, которая требовалась, чтобы дотянуться за бесконечный горизонт, оставалась для них недоступна.

Так что они постарались изобрести своё заклинание, как смогли. Они назвали его "Пинг-заклятьем", и оно было равносильно тому, чтобы кричать изо всех сил у себя в голове во все стороны разом.

Каждый раз, когда единороги колдовали "Пинг", все пони в Саммерленде слышали его у себя в голове и чувствовали звенящим в костях. Этому нашлось и более практическое применение — теперь каждый пегас мог быть уверен, что не заблудится, как бы далеко от деревни он ни залетел. Маяк всегда направит его к дому. Теперь самое большее, на сколько понибудь мог потеряться, это один месяц.

Пользуясь этим, им удалось исследовать обширный участок окружающей пустыни. Пегасы смогли добраться даже до самого "леса", который они заприметили ещё в первый день, когда прибыли сюда. Когда-то это и правда была пышная зелёная роща, но от нехватки дождя деревья зачахли, так что теперь от неё оставались одни только длинные мёртвые стволы. Пегасы всё равно решили собрать высушенные шишки, сморщенные яблоки и жёлуди, в надежде, что в них каким-нибудь волшебным образом сохранился огонёк жизни. На удивление оказалось, что это действительно так, и в продолжавшем разрастаться Лошадином лесу появилось ещё несколько видов деревьев.

Попытка достичь далёких "гор", видневшихся в противоположном направлении, не увенчалась успехом. До них было попросту слишком далеко. Расстояния оказывались очень обманчивы на бескрайней равнине, и как бы ни были далеки смутно различимые вдалеке горы, добраться до них при нынешних средствах не было никакой возможности. Пони просто не могли унести с собой достаточно воды, чтобы забраться на такое расстояние. В каком-то смысле горы для них были всё равно что на луне.

Вечером перед "Первой ежегодной сельской ярмаркой округа Саммерленд" Лайтнинг и Оушен устроили небольшое представление: хотя у них пока не было средств сделать настоящие фейерверки, они могли вполне успешно левитировать горящие палки, заставляя их крутиться и танцевать в небе. Результат получился довольно увлекательным и был хорошо принят. "Саммерлендский Камерный Оркестр" — довольно претенциозное название для восьми пони, которые любили стучать по барабанам и бренчать на самодельных лирах — предоставил музыку, а общее чувство единения и доброй воли обеспечило им веселье и радость.

— Ты знаешь, — заметил Алекси, послушав, как их дети восхищённо обсуждают "как бы фейерверки", когда вся семья неспешно направлялась домой после представления. — Это просто удивительно, как два единорога, подбрасывающие в воздух горящие ветки силой своего ума, могут быть лучшим представлением, что я видел за многие годы. Что за чудесная страна, эта Эквестрия! В чём её волшебный секрет?

Каприс задумалась на минуту, оглядывая свою семью: Алекси, Ряженка, Земляничка, Пампкин и Черничка.

— Чувство общности, — наконец сказала она. — Это волшебство называется "чувство общности". Мы собрались сегодня не для того, чтобы что-то оценивать, разрешать или запрещать. Мы просто радовались, что мы вместе.

— То есть, смотреть, как два единорога кидаются дровами, это весело, потому что у нас невысокие стандарты? — засмеялся Алекси.

— Нет, — сказала Каприс с необычно серьёзным лицом. — Чудесное представление, которое устроили Лайтнинг и Оушен, нравится нам потому, что всё, чего им хотелось, это доставить нам радость, а мы были готовы допустить, чтобы их любовь значила больше, чем наши взыскательные вкусы.

— Моя персиковая принцесса на удивление философски настроена сегодня. Тебя что-то тревожит, любовь моя? — обеспокоенно спросил Алекси. Каприс теперь редко бывала такой.

— Нет. То есть, да... Просто... у меня какое-то странное чувство, вот и всё. Как... будто каждое мгновение — это что-то очень драгоценное, и я не хочу его потерять.

Каприс замолчала и некоторое время шла в тишине. А Земляничка нагнала её и ухватилась зубами за хвостик. Земляничка любила держать мамин хвостик в зубах, когда они шли куда-нибудь. На неё это действовало как-то умиротворяюще. Каприс предположила, что это эквивалент того, как люди держатся за руки. Её малышке просто хотелось чувствовать физический контакт.

— Каприс. Мы же ничего не потеряем. Что вообще может случиться? Мы посреди бесконечной пустыни без явных угроз. Мы управляем погодой, наши ресурсы постоянно восполняются. Здесь нет опасностей. Всё будет нормально. А что касается твоего беспокойства по поводу будущей популяции, ну, когда-нибудь нас всё равно ведь найдут. Я в этом уверен!

На самом деле Алекси не был ни в чём уверен, но хотел быть. Он хотел верить в это ради Каприс.

— Пожалуй, в каком-то смысле, именно этого я и опасаюсь, — сказала Каприс, открывая дверь их просторного дома с соломенной крышей. Иногда она скучала по их маленькому шатру, в котором они жили первые полтора года. Там было так... уютно... все жили в одной комнате, всё время в тесном контакте друг с другом.

Алекси не нашёлся, что на это ответить, и разговор затих сам собой.

Пампкин и Черничка пожелали им спокойной ночи и разошлись по своим комнатам возле кухни. Алекси, Каприс и две их дочки стали подниматься по изгибающейся лестнице на второй этаж. Каприс только закончила укладывать Ряженку спать, но с тем лишь чтобы обнаружить, что Земляничка тоже пытается забраться к ней под одеяло. Ряженка, на удивление, не возражала и позволила ей устроиться у неё под боком.

— Я... тоже это чувствую, мамочка.

— Ряженка? Что ты имеешь в виду? — Каприс почувствовала, как у неё по загривку побежали мурашки.

— Не позволяй ничему меняться, хорошо? Пусть всё остаётся таким, как есть, — сказала Ряженка и лизнула сестру за ушками — на удивление материнский жест для неё.

Каприс не знала, что и сказать.

— Я... постараюсь, милая. Я буду очень стараться. Спокойной вам ночи, мои маленькие пони.

Она поцеловала своих дочерей и подоткнула им одеяло.

— Споки-ноки, мамочка! — сказала Ряженка, устраиваясь поудобнее рядом с сестрёнкой.

Алекси уже лежал на облачной кровати, когда Каприс вернулась в их комнату. Она забралась на постель рядом с ним и потеснее прижалась к нему, чтобы ощущать его крепкое тело и греться его теплом.

— Алекси?

— М-м-м-м... да... моя дорогая принцесса, — сказал Алекси в полусне. День был долгий, и он уже начинал засыпать.

— А что, если нам всем вместе на днях сходить на пикник к Южному озеру. Как думаешь?

Алекси слегка передвинулся, чтобы Каприс плотнее прижалась к его спине.

— Можно взять большую корзину разных вкусностей и...

— Нет... Нет-нет. Я не это имела в виду. — Каприс зарылась носом в шёрстку своего жеребца, наслаждаясь его запахом. — Может, мы могли бы просто... поесть там цветов... и травы.

— Ни пирогов? Ни пирожных? Ни сэндвичей с маргаритками? Ни фруктов? — удивился пегас.

— Н-нет. Просто... просто то, что там будет. Я хочу, чтобы было так... как когда мы только прибыли сюда. Я хочу чувствовать вкус цветов. Вкус травы, — тихонько проговорила Каприс.

— Не думаю, что детям это очень понравится, но мы посмотрим, что можно сделать.

Алекси снова позволил себе расслабиться. Всё-таки сделать облачную постель, чтобы поделиться ею с Каприс, было лучшим, что он когда-либо делал в жизни.

Луна пела сладкие ночные песни над спящей Саммерлендской деревней. Новая ратуша, ещё не совсем достроенная, блестела в лучах луны, камни, составлявшие незаконченные стены, блестели синевато-серым в бледном свете. Библиотека молчаливо стояла в полутьме — это было первое каменное здание, которое закончили саммерлендцы. Три дюжины крытых соломой домиков разделяли вымощенные камнем дороги. Камень для них доставляли неутомимые земнопони от самой каменоломни на Единственной горе, а укладывали их команды работящих единорогов, левитируя материалы прямо из тележек, в которых их привезли. Два каменных колодца с вёдрами стояли на разных концах деревни, а большой красный амбар заменил старый шатёр Голдривета со Свитпеппером — именно он теперь возвышался над зелёными просторами северной фермы.

Звёзды ярко сияли над новой ярмарочной площадью. На самом деле площадь была не более чем широким загоном с простыми скамейками и несколькими старыми шатрами, приспособленными для новых нужд, но вся деревня всё равно ею гордилась. Трава на просторном пустом пространстве была плотно утоптана сотнями ступавших по ней копыт.

Ночь была темна, тиха и безмятежна. На ярмарочной площади тоже было пусто и темно, пока там не появился свет.

Внезапно тонкий луч света взметнулся из самого центра площади. Яркая полоса постепенно становилась шире и ярче, внутри неё начали кружиться крохотные искорки. Всё новые и новые лучи пробивались из земли и устремлялись в небо, пока столб света не разросся до десятка копыт в диаметре — сияющая искристая колонна, рассекавшая ночь надвое, освещая близлежащие шатры и выплёскиваясь сквозь выемки в ограде загона.

В луче света начали проявляться тёмные силуэты. Высокие, движущиеся, и каждый с рогом на голове.

 

Читать дальше

"My Little Pony: Friendship is Magic", Hasbro, 2010-2019
"The Taste Of Grass", Chatoyance, 2012
Перевод: Веон, Многорукий Удав 2018-2021